На турнире, устроенном в честь герцога, победил раненый рыцарь всех других, а Конрада одним ударом меча ссадил с коня и выбил оружие из его рук. Но от поцелуя принцессы отказался. Побледнела принцесса, но смолчала. На другой день спустила она на охоте своего любимого сокола, но откуда ни возьмись взвился сокол раненого рыцаря. Большая битва произошла в облаках между ними, и сокол принцессы упал мертвым к ее ногам.
— Конрад, если не отомстишь ты за меня рыцарю, — сказала принцесса, — не быть тебе моим мужем!
Но Конрад и сам решился отомстить рыцарю и кинулся ему на перерез.
— Стой! защищайся! — кричал Конрад, — подними забрало!
— Что я сделал тебе? — тихо спросил его рыцарь, останавливая коня.
— Ты оскорбил принцессу!
— Я? чем же?
— Как чем? ты отказался от ее поцелуя, ты выпустил своего сокола, который заклевал ее любимую птицу! Не оправдывайся! Я должен биться с тобой — ты всегда становишься мне поперек дороги.
— Оставь меня, рыцарь, поверь мне — твоя собственная совесть становится тебе поперек дороги, а не я: я отказался от поцелуя принцессы, потому что ранен в лицо, и неприятен был бы ей мой поцелуй; у соколов же свои счеты, и не признают они обычаев рыцарства.
— Ладно! что тебе до моей совести? Становись... а не то я убью тебя, как собаку!..
Нехотя вынул свой меч раненый рыцарь и стал защищаться. Конрад нападал с яростью, а он только отводил удары. Наконец, улучив минуту, Конрад нанес рыцарю удар в бок — копье вошло по рукоятку: незнакомец не носил кольчуги — видно, не дорожил он жизнью.
Падая с коня, рыцарь прошептал: «Прощай, Конрад!»
Побледнел как смерть граф Боппард, бросился к раненому, снял с него шлем... перед ним лежала Мария!
Тут все вспомнил Конрад, и рыдал над убитой, но не слыхала Мария его нежных слов, а если бы и слышала их, могла ли бы поверить им? — была она черна, как араб, а глаза ее при жизни горели, как угли.
Не вернулись ко двору бургундского короля ни раненый в лицо рыцарь, ни Конрад. Поискали их, поискали, не нашли, — ну, вскоре и забыли. Даже принцессе некогда было вспомнить Боппарда: готовился большой праздник для встречи нормандского герцога, — за него-то потом и вышла принцесса: не чета был ему немецкий маркграф!
В лесу на том месте, где покоится убитая Мария, построен был монастырь тамплиеров. Построил его человек очень суровой, строгой жизни: вступил он и сам в орден и первый поселился в новой обители. Никто не знал, откуда был он: он наложил на себя обет молчанья и лицо его всегда было закрыто капюшоном. В монастырские списки занес он себя под именем «великого грешника!»
Когда папа объявил новый крестовый поход, он вступил в ряды тамплиеров. При осаде столицы Птолемеев первым взошел он на стену и водрузил христианское знамя, но, сраженный стрелой, упал на руки Гуга, случайно стоявшего сзади него, и когда откинули с головы его капюшон, Гуг узнал Конрада.
— Ныне отпущаеши раба Твоего! — прошептал умирающий: он давно искал смерти, и не носил никакого оружия!
Эппштейн
На высоких берегах Рейна, где замки знаменитых рыцарских родов — Фалькенштейнов, Кёнигштейнов, Гогенштауфенов, Зоннебергов и многих других воздвигали некогда свои башни чуть не до самого неба, жил в еще более давнее время рейнский великан. Известно ведь, что в старые годы каждая река имела свое страшное чудовище — великана или какого-нибудь дракона.
Плохо жилось тогда бедным крестьянам рейнского побережья — мучил их великан, как только ему вздумается, и некому было за них заступиться. Кто мог бежать, тот бежал... Да ведь куда убежишь от такой беды? На Одер? На Неккер? На Майн? Но там всюду свое чудовище, пожалуй, еще почище рейнского великана. Так-то вот и жили, и терпели бедные поселяне и под конец, пожалуй, что и привыкли к своей каторжной жизни.
Но вот в один прекрасный день услыхали крестьяне страшный гром и грохот — сотрясались горы, разрушались дома... В ужасе высыпали они из своих жилищ — думали, уж не землетрясение ли случилось, и что же увидали они? Уходит от них великан! Так-таки и уходит! Шагает прямо через леса, скачет через горы!.. И притом изо всех сил поет! Это-то и приняли крестьяне за гром и бурю.
Шел великан на свадьбу к своему товарищу на Рону и пел от радости в ожидании угощения, а крестьяне подумали, что совсем ушел он от них, и стали необыкновенно храбры и воинственны. Собрали они совет и постановили на нем: не пускать больше великана на свою землю, а его владения поделить между собою поровну. То-то поднялось ссор, крику и драк! Потому что ведь поровну на всех языках и во все времена означало: лучшее мне, худшее соседу!
Как раз в самый разгар споров проезжал мимо них рыцарь, звали его Эппо и был он порядочный забулдыга и пьяница, но вместе с тем был он и хитер, что называется, «себе на уме», как это часто бывает на свете. «Добрый товарищ — душа-человек!», — говорят иногда о таком забулдыге, а глядь-поглядь, он отлично дела свои устроил: ничего не упустил; даром, что пьян! Таков был и Эппо!
Остановился он узнать, в чем дело, и узнав предложил себя в посредники. Отлично поделил Эппо земли великана! Каждому крестьянину нарезал он кусок земли какой пришелся, но каждому шепнул на ухо: «тебе дал я лучший участок, только смотри, не говори этого твоему соседу!»
Дня в два весь дележ был окончен, и самая лучшая часть владений великана нечаянно перешла к самому Эппо. И это тоже часто так бывает!
Да никто на него и не сердился: «надо же, чтобы добрый человек получил за свой труд какую-нибудь безделицу и на свою долю!» — говорили крестьяне. И это тоже не редкость!
Кончив дележ, созвал Эппо соседей на совещание.
— Выберем же теперь кого-нибудь из среды нашей и поручим ему охранять нас от нападений врагов и особенно от великана, если он вздумает вернуться.
Переглянулись крестьяне, поежились, испуганно поглядывая на Эппо и друг на друга, и не знали, что сказать.
— Пожалуй, я охотно предложил бы себя вам в защитники, — заговорил Эппо, — не боюсь я не только великана, но даже самого черта, да дело-то в том, что нужен мне для этого высокий укрепленный замок, и надо построить его на самой высокой горе, чтобы можно было видеть оттуда весь Рейн. Но сам я построить такого замка не могу, без крепости же бороться мне с великаном все равно, что бороться мухе с птицей!
— Будь нашим защитником, храбрый Эппо! — закричали крестьяне, — замок же мы тебе построим — не давай только нас в обиду великану!
И действительно, принялись они строить для Эппо великолепнейший замок, а он ходил себе вокруг да около, да покрикивал на рабочих:
— С этим народом иначе нельзя! — говорил он.
И так часто бывает на свете!
Едва окончили нижнюю часть замка, Эппо сейчас же перебрался туда: никогда еще от роду не бывало у него не только собственного замка, но даже и собственной конуры, и казалось ему это недостроенное здание целым дворцом.
Но вот в одну прекрасную ночь Эппо опрометью вскочил с постели, как от сильнейшего раската грома: казалось, земля колебалась и сотрясались стены замка. Эппо вылез в окно и взглянул на небо — небо было ясно, и звезды горели, как бриллианты; над замком же стояла какая-то гигантская тень. Но не туча была то, а сам рейнский великан, вернувшийся с Роны.
Испугался Эппо и пополз на четвереньках, чтобы как-нибудь ненароком не увидал его великан; дополз до соседнего леса, да там и скрылся. Замок же его рухнул от дуновения чудовища, как рассыпаются в наши дни карточные домики детей.
По-прежнему зажил великан в своих владениях, по-прежнему стал он мучить народ. Отдохнули было без него крестьяне и казалось им теперь еще хуже жить, чем прежде. Да и великан был не в духе: не пошла за него великанша с берегов Одера, да, отказав, сказала: «Кто же пойдет за такого дурака!» Это ли не обида? А кроме того, нашалили без него его подданные — выстроили на его любимой горе домик из камешков; положим, он на него только дунул, и домик в ту же минуту рассыпался, но камешки остались лежать грудами, и ходить по горе неудобно. Сильно не в духе был великан!
Эппо же исчез, словно сквозь землю провалился.
— Надул нас и сбежал наш Эппо! — говорили скептики; такие и тогда бывали.
— Схоронил великан бедного Эппо под развалинами замка! — говорили другие.
Все знали, что теперь без Эппо приходится им пропадать.
Но вот раз ночью объявился Эппо с пятью товарищами. Вшестером едва тащили они тяжелую сеть из толстой железной проволоки: каждое звено ее было тяжелее и шире рукоятки меча. Приковали они один конец сети к скале и, тихонько растянув ее над спавшим на скале великаном, спустили другой конец сети в Рейн, к русалкам. Не вытянуть ее великану, да и не догадаться дураку, что сеть имеет свой конец, как и все на свете.
Заревел великан, когда проснулся и почувствовал себя в плену, а Эппо стал на скале среди обломков своего замка и ну хохотать!
Проснулись жители от рева великана и со страхом побежали посмотреть, какая еще новая беда приключилась над ними, да как увидали, что сделал Эппо, так обрадовались и до того хохотали, что чуть не заболели от смеху. Долго хохотал весь серебряный Рейн со всеми своими прибрежными жителями, со всеми лесами, полями и пашнями. Хохотали даже русалки на рейнском дне — они ведь думали, что штуку-то эту сочинили они: недаром же держали они в своих руках конец сети!
Великан же от отчаяния разбил себе голову о скалу, на которой лежал, и остался на месте.
В благодарность за освобождение выстроили крестьяне для Эппо самый красивый замок на свете и назвали его Эппштейн. А чтобы не забыли потомки о том, что сделал для них Эппо, над воротами замка был высечен из мрамора великан, покрытый сетью.
Но сколько ни расспрашивали мы, никто не умел нам сказать, выиграли ли крестьяне от перемены владельца, меньше ли их обирали и лучше ли жилось им при Эппо, чем при великане. Одно только знаем мы наверное: Эппштейны стали богаты, могущественны и знатны. Род этот угас в XVI веке.