чил.
Он так бойко рассказывал и так настороженно поглядывал в мою сторону, что невольно припоминались школьные годы. Вот так точно мы отвечали уроки, заглядывая учителям в глаза: верят ли? Николас чувствовал, что фальшивит, и от этого суетился еще больше. А меня разбирало любопытство. Я видел, что он страшится недоверия, и решил перевести разговор на другую тему:
– Украинец или не украинец, какое это имеет значение?
Но парень, видно, волновался не на шутку. Он упорно доказывал, что не украинец. Это начинало надоедать. Я довольно неделикатно оборвал его среди речи и повторил вопрос, который задавал ему с самого начала:
– Что вы хотите? Что вам от меня нужно?
Николас словно с разбега влетел в холодную воду, остановился и начал сдавать назад:
– Мне очень хотелось бы поговорить об Украине. Я столько читал о вашей стране, столько слышал, что встреча с настоящим украинцем…
Он, вероятно, сказал не то, что хотел, потому что вдруг начал выкручиваться:
– Вернее, с украинцем оттуда.
Я решил попритворяться:
– Что значит «оттуда»? С того света, что ли?
Он смущался, краснел, лицо его в какие-то моменты становилось мокрым, словно он только что умылся и не успел вытереться. Все это действовало на нервы.
– Хи-хи, – почти подобострастно засмеялся он, – тоже скажете, «с того света»!
– Ну а все-таки? – настаивал я.
– Ну, это… Как ее, Советы…
Я уже догадывался, с кем имею дело. Сомнения разлетались. «Я тебе, гад, покажу Советы».
– А разве есть еще какая-нибудь Украина?
Я смотрел Николасу прямо в глаза. Какое-то время он старался не уводить своего взгляда, затем не выдержал и глухо ответил:
– Украины нет, украинцы есть.
«Давай-давай, – думал я, – ведь все равно заговоришь».
– К сожалению, есть. Это вы правы.
– Почему «к сожалению»? – В голосе собеседника послышался интерес.
– Почему? Потому что у каждого нормального человека должна быть родина.
Я видел, как вздулись желваки на скулах парня.
– Вы со мной не согласны? А все элементарно просто. Вот вы англичанин, – я специально сделал упор на последнем слове, – выучили язык моего народа, хотя, честно говоря, я впервые встречаю иностранца, который говорит по-украински. Вы пришли побеседовать со мной. Почему? Потому, что вы к моей стране неравнодушны, чем-то она вам интересна. Верно?
Я понимал, что ему не оставалось ничего другого, как согласиться со мной. Действительно, не ради же спортивного интереса он так блестяще выучил язык и бегает по ночному Лондону в поисках украинцев. Я повторил свой вопрос:
– Верно?
– Да, – почти шепотом согласился Николас.
– Ну а теперь представьте себе на секунду, что это ваша родина. Вернее, наоборот. Представьте, что вам никогда не довелось бы увидеть Англию. Разве это не тяжело?
– Тяжело, – согласился он. – Но всегда ли человек выбирает себе родину?
Чувствовалось, как он настороженно ждал ответа.
– Теоретически, наверное, не всегда. Но, по-моему, все в руках человечьих. Конечно, могут быть исключения, но к подавляющей части моих соплеменников, которые находятся за границей, в частности в вашей стране, это не относится. Они сами себя лишили родины. Но вам, вероятно, это не интересно. Вы англичанин, – я вновь сделал ударение на этом слове, – вы дома, и вам трудно понять, что значит, когда у человека нет родины. Поэтому давайте перейдем к вопросам, которые вас интересуют. Так что же вы хотите узнать про Украину? Общие сведения: территория, население, климат, полезные ископаемые или что-нибудь более конкретное?
Я язвил и не мог остановиться. Чувство неприязни к человеку, сидящему напротив, росло все больше и больше. Ответил он не сразу. Порыскал глазами по сторонам и, словно не найдя того, что искал, спросил:
– Ну, как там жизнь?
– Ничего, спасибо.
На языке вертелось «вашими молитвами». Но сдержался.
– Хлеб сейчас у вас есть?
Подобного вопроса я ждал. Последние сомнения улетучились. А Николас, не дождавшись ответа на свой первый вопрос, выплюнул следующий:
– Вас специально одевали перед поездкой?
«Ну, гад, держись, – внутри у меня клокотало, – я тебя сейчас раздену…»
– Вы интересуетесь нашими модами?
Резвиться так резвиться! Припомнив выставку моделей одежды, на которую меня однажды затащила жена, я с совершенно серьезным видом затараторил:
– В этом сезоне носят преимущественно двубортные костюмы, брюки без манжет, 20–23 сантиметра, входят в моду пиджаки типа сюртук и типа фрак. – «Что я плету, какой сюртук, какой фрак?» – Популярны светлые тона, ткани в рубчик и полоску. О женской моде говорить не берусь, это слишком сложно, а что касается мужской, не стесняйтесь – отвечу по всей форме.
Меня так и подмывало «похулиганить». Я видел, что собеседник ошарашен, наклонился к нему, тронул за рукав пиджака и закончил свою речь:
– Этого у нас давно не носят.
Николас сидел с видом обманутого ребенка. Он понимал, что над ним издеваются, и пытался выкарабкаться:
– А сколько стоит у вас костюм?
– Смотря какой. Как у меня – дорого, как у вас – дешевле, – я специально сделал паузу, – раза в три. Но я не пойму, вас интересуют костюмы или Украина? Вроде бы разговор начинался о ней.
Мой собеседник, как от удара, откинулся назад и поспешно согласился:
– Конечно, конечно. Я спросил об одежде просто из любопытства. Мне как-то довелось видеть китайцев, они были все в одинаковой одежде…
Я бесцеремонно прервал его:
– Мы приехали из Советского Союза. У вас еще есть вопросы? Насчет хлеба, кстати, тоже могу удовлетворить любопытство. Кушаем сколько хотим.
Парень промычал что-то и перешел к следующему вопросу:
– Скажите, на Украине еще говорят по-украински или уже полностью перешли на русский?
И этот вопрос шел как по нотам.
– У нас все народы говорят на своих языках.
– Но государственный язык – русский?
– Как в Англии – английский, в Италии – итальянский, в Японии – японский. И тем не менее я с вами говорю на языке, который знаю не по стечению обстоятельств, а потому, что он мой родной.
И опять он заторопился с заверениями:
– Конечно, конечно, это я тоже из любопытства.
«Интересно, куда оно заведет, твое любопытство?»
Ждать пришлось недолго. Николас сыпал вопросами, как горохом. Он словно спешил поскорее закончить постылую работу. Вопросы были один грязнее другого, и когда я услышал: «А правда ли, что у вас в колхозах остались одни женщины?», меня прорвало:
– Конечно, правда! У нас теперь даже женятся женщины на женщинах. И, представьте себе, дети появляются. Уже что-то за двести сорок миллионов перевалило… Слушайте, – я с откровенной насмешкой смотрел на собеседника, – у вас остался еще один вопрос и, кажется, все…
– Какой?
– Правда ли, что у нас колхозы обнесены колючей проволокой и превращены в концлагеря?
Николас прицелился в меня долгим взглядом и наконец «надавил на гашетку»:
– А разве это не так?
– Конечно, так. Вот перед вами сидит сын колхозницы, сам в недавнем прошлом колхозник… Разве не похож я на узника?
– Но…
– Хватит, Мыкола.
Парня словно ударило током. Он даже пригнулся и сделался вдвое короче.
– Я не Мыкола, – пролепетал он.
Но я решил выдать ему всю порцию до дна:
– Ну да, ты Николас. Ты англичанин и выучил мой язык, чтобы встречаться с украинцами и приятно беседовать об их стране. Вот как сейчас. Ты много читал, много слышал, теперь у тебя осталось всего несколько неясных вопросов и ты пришел на консультацию. Заодно поговорить… Как там ты сказал? Красивый, необыкновенно напевный язык. Хватит, мистер Николас, – я перешел с украинского на английский, – хватит валять комедию. Не знаю, как вы, а я сыт по горло.
Перед мной сидел рак, только что вытащенный из кипятка. Он пытался что-то говорить, но я рубил наотмашь:
– О том, что у вас ни совести, ни чести, ни роду, ни племени, это меня не удивляет. Поражает другое. На что вы рассчитывали? Сделать из меня антисоветчика? Поколебать веру в самого себя? Доказать, что белое есть черное, и наоборот? Я не знаю, какое у вас образование… Но ведь вы взрослый человек и должны понимать, что все, что вы можете сделать, – это только испортить настроение.
Было желание встать и набить этому пачкуну физиономию.
– По идее, вас надо было бы вышвырнуть вон, но поскольку вы хозяин, а я гость, расстанемся по-английски, не прощаясь…
Я встал, давая понять, что разговаривать больше не намерен. Мой незваный гость что-то залопотал, протянул руку, она так и повисла в воздухе, и он не знал, что с нею делать, но, прочитав в моих глазах все отношение к себе, решил не искушать судьбу и так же боком, как и входил, вышел.
Вечер был испорчен, на душе гадко. Почему в жизни рядом с хорошим всегда уживается какая-нибудь дрянь? Почему мы должны ее терпеть, а порой даже улыбаться? Тот же самый Николас или кто он там на самом деле… Слизняк, мразь… И ходит к туристам ведь не по собственной инициативе, кто-то его учит, наставляет. Но неужели ничем другим, кроме как злостью и пометом, ему не могут набить голову?
Великая Британия! Ты, оплот классического капитализма, неужели ты докатилась до того, что не брезгуешь услугами подонков-предателей, от которых пахнет низостью и бесчестьем?
Я думал и невольно перелистывал в памяти события буквально вчерашней давности. Мы вернулись из поездки по Шотландии. Что запало в память, что произвело наибольшее впечатление? К сожалению, не все то, что бывает в обычной, нормальной обстановке. Наряду с добрым запомнились слежка и лютая ненависть шотландцев к англичанам. Что касается слежки, то она началась сразу после приземления самолета и продолжалась в грубой, неприкрытой форме постоянно. Нас окружали бойкие молодые люди, хорошо владевшие русским языком. Ни у кого не вызывало сомнений, с кем мы имеем дело. Эти люди пили водку, играли на гитарах и знали столько песен на русском языке, словно окончили специальное учебное заведение по исполнению белогвардейского и нэпманского репертуара, предлагали всевозможные услуги и заставляли «бедных туристов» быть начеку. Среди без конца отиравшихся возле нас лиц особенно выделялись двое. Высокий белобрысый, щегольского вида мистер. Я никогда не видел сутенеров, но почему-то убежден, что сутенер должен быть именно таким. Стоило ему открыть рот, как оттуда, словно из плевательницы, начинали лететь пошлятина и всевозможная гадость. Он то и дело заговорщицки подмигивал, предлагал показать магазины, где барахло продается за бесценок, приводил девочек и был нафарширован порнографией, как паршивая собака блохами.