В то утро Лена не находила себе места. В десять ей передали узел. Лена дрожащими руками перебирала распашонки, чепчики, пеленки, завернутые в красивое атласное одеяло, и глотала слезы. Дежурная сестра по-своему истолковала ее настроение:
– От радости не ревут, от радости смеются.
Лена оторопела, увидев перед собой толпу народа. Она даже не сообразила сразу, кто там был. А дежурная сестра держала девочку в руках и с торжественно серьезным видом говорила:
– Только папе, только папе.
Лене казалось, что она сгорит от стыда. На какое-то мгновение среди встречающих произошло замешательство, которое сестра тоже оценила по-своему:
– Какой робкий у вас муж…
Тут из толпы выступил Николай Семенов – сменный инженер из инструментального – и спокойно проговорил:
– Не робкий, а боязно брать как-то. Не приходилось…
Сестру завалили цветами и конфетами. Шумной компанией направились к выходу. Лену ни о чем не спрашивали, ей тоже ничего не объясняли. Посадили в машину, рядом сел Семенов. Сомнений не было, ее везли в общежитие. «Значит, знают. А как им не знать, если я сама просила купить приданое?»
Иринка требовала к себе постоянного внимания, и это несколько снимало остроту неутихающей боли. «Как он мог, как он мог? Можно не любить, ненавидеть. Но бросить в такой момент, предать своего ребенка…» Лена задыхалась от мыслей и не находила ответа. «Ведь он любил меня. Неужели все это было наносное, временное?» Припоминалась Ксения Петровна с ее наставлениями: «Встречался из интересенки, женился из благодарности, терпел из благородства. Но вы ему не нужны». Прошло уже две недели после возвращения из роддома, а Лена не могла успокоиться. По этому поводу Николай Семенов – он как-то зашел к Лене – сказал так:
– Тебя оскорбили, я понимаю, очень больно. Но вместо того чтобы плюнуть негодяю в лицо и как человеку возвыситься над мразью, ты своей собственной обидой съедаешь себя. Неужели в тебе нет ни гордости, ни достоинства? Обидно? Да выплюнь ты ему эту обиду в рожу и поставь точку.
Если бы все было так просто, как говорил Николай! Но тем не менее его слова подействовали. Лена решила взять себя в руки. Она расхрабрилась до того, что на второй день после разговора с Семеновым поймала такси и поехала за своими вещами к Гуровым.
Дверь открыла Ксения Петровна. Она глянула на Лену и испуганно отступила назад. В глазах Бориной мамы Лена, вероятно, выглядела как выходец с того света. Невестка забыла поздороваться и сразу приступила к делу.
– Мне нужно забрать свои вещи.
Лена видела, как оживилось лицо Ксении Петровны. За все время их знакомства артистка, пожалуй, впервые улыбалась приветливо.
Вещи Лена сложила быстро, Ксения Петровна ей усердно помогала. Лена не взяла ничего, что было приобретено за время их совместной жизни. Более того, она сняла с пальца золотое кольцо, купленное в день свадьбы, положила его на стол, затем решительно подошла к своему портрету и сняла его со стены. Гурова попробовала вмешаться:
– Он дорожит этой вещью.
– Я не вещь. Пусть выбирает для своих коллекций что-нибудь другое.
Как произойдет встреча с Борисом? Должны же они встретиться рано или поздно. И действительно – встретились на улице. Случилось это дня через три после того, как Лена забрала свои вещи. Она не видела, а почувствовала Бориса. Он догнал ее сзади и хрипло, без предисловий выпалил:
– Я хочу с тобой поговорить.
Какое-то мгновение Лене казалось, что она не сумеет открыть рта, так это было тяжело. Она шагала, не оборачиваясь, и потихоньку собиралась с духом.
– Лена, я хочу с тобой поговорить.
«Я хочу», и все тут. Как она раньше этого не замечала? «Я хочу, я полагаю, я думаю, я предлагаю, я, я и я». Лена собралась с духом и остановилась.
– И ты думаешь, этого достаточно?
Борис ее не понял:
– Чего достаточно?
– Того, что ты хочешь?
Борис оторопело смотрел на жену. Наконец понял.
– Я прошу меня выслушать.
«Я прошу. Это что-то новое». Борис словно прочитал ее мысли и торопливо подтвердил:
– Я очень прошу.
Лена никогда не предполагала, что вчера еще близкий человек может быть так неприятен.
– Я тебя слушаю.
Гуров несколько раз глубоко вздохнул.
– Я поступил подло. – Лена никак не среагировала на его слова. – Я подлец и все великолепно понимаю. Я совершил гадкий, неэтичный поступок…
Борис все говорил и говорил, а Лена смотрела на своего бывшего мужа (в том, что он бывший, она уже не сомневалась) и с удивлением думала: «Неужели можно было так слепо любить и не замечать явного?». Лена прервала его на полуслове:
– Я все поняла и полностью с тобой согласна. Не надо так страстно убеждать. Ты подлец, верю. Чего ты хочешь? – Лена говорила и удивлялась самой себе. Откуда такое спокойствие, такие слова? Борис, наверное, тоже не ожидал ничего подобного. Он думал, что будут слезы, упреки, долгое объяснение, но только не это.
– Я думаю, мы не можем расстаться, Ленок…
Ленок… Он снова назвал ее этим ласковым именем, как тогда, в больнице. Но теперь оно вызвало в ней горечь.
– Это ты так считаешь, а не я.
Борис или не заметил насмешки в ее голосе, или не захотел замечать.
– Но мы же любим друг друга!
– Ты в этом уверен?
– Да! То есть я имею в виду себя…
– Себя ты всегда имеешь в виду. Это я поняла. Но, к сожалению, поздно.
– Но твое горе – мое горе. Оно наше, общее.
– Слушайте, Гуров! – Лена говорила зло, отрывисто. – Вы мне противны. Понимаете? Противны и омерзительны. Я хочу, – Лена подчеркнула «хочу», – чтобы вы оставили меня в покое…
Борис подстерег ее еще раз. Но Лена не дала ему говорить:
– Я не имею к вам никаких претензий. Жаловаться не намерена. Уходите! И не смейте появляться возле общежития.
Больше он к ней не приставал. Потом был развод, длинная и нудная процедура, во время которой им говорили умные слова и пытались помирить. Неужели время никогда не сотрет в памяти эти дни?
С Георгием Александровичем они встретились через месяц после того, как Лена вышла из роддома. Она не узнала Гурова-старшего. Исхудавший, с мешками под глазами, без единой кровиночки в лице, он смотрел на нее виновато и грустно. Лена смутилась, покраснела и не знала, что делать. Они стояли друг против друга и молчали. Первым заговорил Георгий Александрович. Видно было, с каким трудом он подбирал слова:
– Значит, так получилось? – Лена только кивнула головой. – Не уберег, значит…
Лена не поняла, кого он имел в виду – себя или Бориса. И вдруг она увидела, что генерал плачет. Горький комок подступил к горлу, она шагнула навстречу этому старому человеку, уткнулась в плечо и заревела. Прохожие удивленно оглядывались, а они все стояли и стояли. Наконец Георгий Александрович достал из кармана платок, вытер ей, как ребенку, слезы и шутливо приказал:
– Хватит, дочка. Этим не поможешь. – И тут же заторопился: – Внучку показывай.
Лена принесла Иринку. Старик неуклюже взял девочку на руки и ласково забурчал:
– Боже, какие мы серьезные. – Он вдруг спохватился: – Зовут как?
– Иринкой.
– Ирина Гурова. – Он смущенно спросил. – Фамилию оставишь? – Лена не знала, что отвечать. Как-то не задумывалась об этом. Георгий Александрович истолковал ее молчание по-своему. Он вдруг попросил: – Оставь. Внучка ведь единственная. – И с горькой усмешкой добавил:
– Другой уж мне не дождаться. Так оставишь?
– Оставлю.
– Спасибо. – Он вдруг зашумел на Лену: – Коляски нету? Что же мне ее теперь вот так и таскать?
Гулял Гуров с Иринкой до самого вечера. А когда Лена собралась уходить, вдруг заволновался и очень неуклюже сунул ей что-то в карман. Это была толстая пачка денег. Лена растерялась и даже обиделась. Она держала деньги в руках и укоризненно смотрела на Георгия Александровича:
– Зачем вы это?
Гуров видел, что Лена обиделась, и тоже растерялся. Он пытался что-то объяснить, но у него ничего не получалось. Тогда он плюнул на дипломатию и отрубил:
– Не возьмешь, обижусь насмерть, – и уже мягче пояснил: – Внученька ведь родная. – Он видел, что Лена колеблется, и уже уверенней прикрикнул: – Не тебе даю, а внучке! – И, лукаво усмехаясь, добавил: – А то таскай такую тяжелюху.
Лена пересчитала дома деньги, их было ровно тысяча. Ей стало жарко. Вообще, с деньгами началась комедия. На суде Лена категорически отказалась от алиментов. Тем не менее каждый месяц она регулярно получала от Бориса перевод на сто двадцать рублей. Оклад Гурова был сто восемьдесят, это значит, он делил на всех поровну и оставлял себе только треть. Лена получала переводы и отсылала обратно. Но с Георгием Александровичем ничего поделать было нельзя. Он ежедневно приходил к общежитию, и девчонки по этому поводу шутили, что занял свой пост. «Постовой» никогда не приходил без подарка и ежемесячно давал Лене то двести, то триста рублей. Она ничего не могла поделать. Попыталась однажды завести с ним на эту тему разговор и напомнить, что у него есть семья, но Георгий Александрович только горько усмехнулся и с болью в голосе ответил:
– У меня нет семьи. Есть семейная ячейка, в которой я еще пока состою на учете.
…Лена останавливается и смотрит на часы. Пора кормить Ирину. Но где она? Лена идет по скверику и заглядывает во все аллеи.
Георгий Александрович приходил на свидания с внучкой каждый день, и кое-кто пошучивал, что второй няньки с таким званием, наверное, во всей стране больше нет.
Пробежали лето, осень, наступила зима. Рядом с общежитием строили жилой дом. Лене и в голову не приходило попросить квартиру, она не считала себя нуждающейся. Каково же было удивление, когда ее пригласили на заседание заводского комитета профсоюза и объявили, что Зориной выделяется отдельная квартира. Особенно обрадовался этому решению Георгий Александрович. Он осмотрел квартиру и на второй день привез мастеров. Они что-то доделывали, исправляли, а Лена никак не могла, понять, что там еще нужно исправлять. Ей нравилось все. Оставалось купить самое необходимое: кровать, стол, пару стульев, и можно было вселяться. Она собралась походить по мебельным магазинам и присмотреться. Но как только вышла из проходной, встретила Георгия Александровича.