Они вместе с Ромео поднялись на сцену, начав воркшоп по румбе и сразу погрузились в процесс.
Через какое-то время, заметив меня в задних рядах массовки, одиноко повторяющей парные движения, Москвичка объявила пятиминутный перерыв и кивнула мне в сторону выхода.
Мы встретились у лифта, она нажала на кнопку вызова и затащила меня в подъехавшую кабину.
– Я провожу тебя до выхода.
– Очень торопишься? – так же нелюбезно отреагировала я.
– Тебе лучше уйти, я не хочу никого обижать.
– Что происходит? Тебя Ахмед пригласил, да?
Мы вышли на улицу, наш холодный разговор продолжался у ожидающего пассажиров такси.
– Садись и езжай к своему мужчине! Остальное тебя не касается…
– Зачем ты приехала? – стараясь понять причину такого поведения Москвички, я задала прямой вопрос.
– Ни ты, ни она не спросили, каково было мне, когда вы все лихо устроились и даже не поинтересовались, что я чувствую!
Отведя взгляд в сторону, я понимала, что где-то Москвичка права.
– Всем досталось по лодке! А обо мне кто-нибудь подумал? С придурком Ромео обратно летела одна я!..
Наш разговор, дошедший до лодок, находился на последней стадии перед взрывом.
Я открыла дверь такси:
– И что теперь?
– А то, что больше без лодки я не останусь! – Захлопнув за мной дверь желтого авто, Москвичка удалялась от меня нервными шагами и быстро исчезла за вращающимися дверями.
Машина двинулась с места, отдаляясь от отеля, повернувшийся ко мне шофер поинтересовался адресом.
– Kalamış Marina, – буркнула я.
Такси катило к мосту чрез Босфор, а я все еще слышала эхо колкого диалога, понимая, что эта наша встреча была, возможно, последней.
В пути таксист поинтересовался, откуда я родом. Услышав «Москва», суммировал свои географические познания, произнеся одно слово, при этом съежившись и подергивая плечами:
– Холодно.
Я ничего не ответила, прокручивала состоявшийся разговор, сотни раз нажимая в памяти на кнопку «повтор».
Доехав до марины, говорливый шофер задал свой последний вопрос:
– Москва красивее, чем Стамбул? – Не дожидаясь ответа, восхищенно продолжил: – Стамбул красивый, Каламыш прекрасный!
Я поспешила домой. После ледяного душа в отеле мне необходима была горячая ванна.
Прошло несколько месяцев.
Затянувшееся затишье говорило об отсутствии каких-либо событий, ведь, как известно, новости разлетаются в одночасье, неважно, хорошие они или плохие.
Стамбульский март, казалось, был холоднее ушедшего февраля. Порывистый ветер колотил в окна, прокрадываясь сквозь балконные щели и завывая на последнем этаже дуплекса.
Мне часто доводилось присоединяться к Эролу в его любимом занятии. Сильный ветер, нагоняя огромные волны, нес парусник с небывалой скоростью, наклоняя его на бок до предела. Проводя в море по многу часов, я уже могла отвечать за пару тросов, контролирующих главный парус. Погодные условия делали выходы в море экстремальными, мне приходилось преодолевать страх перед огромным синим морем.
Заработанных на парусной академии денег хватало только на основные потребности. Впрочем, никто не жаловался, ведь при наличии роскошного жилья и авто копить казалось было не на что. Оставшись без домработницы, мы старались своими силами справиться с романтическим беспорядком, придававшим пространству определенный стиль. Не заморачиваясь и не тратя время и энергию на обслуживание вещей, созданных для нашего комфорта, мы делали уборку не чаще чем раз в месяц.
В один из таких «дней чистоты» Эрол принес коробку, долгие месяцы хранившуюся в подвальном помещении.
– У тебя еще есть то черное платье?
Неожиданный вопрос заставил меня сосредоточиться.
– А что такое?
– Отец умер ранним утром. Подбери костюм для меня.
Выронив тряпку из рук, потеряв дар речи, не зная, что делать и как проявить свое сострадание, я молча занялась тем, что от меня требовалось. Перебирая вещи и стараясь отыскать приличный траурный наряд среди множества модных брюк и пиджаков с неуместно вычурными пуговицами, я наконец нашла то, что нужно, и сразу же отложила традиционный костюм.
Эрол не взял меня с собой на отпевание в мечети, справедливо рассудив, что только членам семьи уместно помолиться за упокой души умершего. Толпа любопытных уже собралась у ворот мечети, с вожделением ожидая подробностей смерти ушедшего.
На кладбище было довольно людно: Лейла, Эрол, соседи, бывшие коллеги, добрые и не очень, знакомые – все были одеты с иголочки, позаботившись о своем траурном имидже заранее. Лейла, уже с самого утра побывав в парикмахерской, набрызгала волосы лаком так, что ни одна волосинка не выпала из стоящей как дом прически. Костюм и сумка Burberry идеально сочетались, образ прекрасной вдовы завершали туфли того же бренда.
Совершенно спокойный и уравновешенный Эрол с достоинством сдерживал эмоции, бушующие внутри.
Соседи и знакомые, рассредоточенные отдельными группами, негромко разговаривали, стараясь выведать, кто и как знал умершего.
Держащий дистанцию домоправитель, напросившийся на кладбище в последнюю минуту, казалось, единственный не переживал за свой внешний вид, вспоминая бедного старичка, который посылал его в мини-маркет за шоколадом, оставаясь сидеть у входной двери в ожидании новой обертки или фантика – он собирал их в последние годы.
Отец Эрола скончался от инсульта с сильным кровоизлиянием в мозг. Как и бабушку, смерть застигла его внезапно. Должно быть, благими делами и добрыми помыслами они заслужили мгновенный уход, оставив после себя долгую светлую память.
Следуя должному порядку исламского погребения, тело под прочтение муллой молитвы, наконец-то, предали земле. Каменное лицо Лейлы не выражало скорби. Она провожала супруга в последний путь с мыслями о времени, потраченном ею на быт и семью. Так и не простив Эролу ушедшего к прислуге имущества, глубоко оскорбленная Лейла обходила сына стороной даже на кладбище. Вернувшись к кортежу автомобилей, она села в служебную машину высокопоставленного офицера, когда-то перспективного курсанта военной академии. В свое время отец Эрола вел курс политической географии, летая дважды в неделю на лекции и семинары в Анкару. Лейла покинула кладбище в сопровождении теперь уже генерала.
Еще какое-то время Эрол принимал дежурные соболезнования, которые звучали однообразно и сопровождались откровенно любопытными взглядами в мою сторону. Наконец-то, распрощавшись с людской толпой и сев в машину, он сделал неожиданное предложение:
– Как насчет ланча?
Кивнув, я посмотрела в окно. У кладбища все еще клубилась толпа, многие гости траурной церемонии обменивались номерами телефонов, используя подвернувшуюся возможность завязать полезные знакомства.
Припарковавшись возле ресторана, Эрол указал на знакомый балкон, когда-то пестревший цветами, а теперь он стоял пустой, открывающий вид на запыленные окна, плотно закрытые шторами, погрузившими апартаменты в летаргический сон.
Заняв столик с видом на проезжую часть и безжизненные окна фамильного гнезда, Эрол, не притронувшись к меню, заказал двойную водку.
Выпив ее залпом, он с грохотом поставил стакан с не успевшими растаять кубиками льда на стеклянную столешницу. Видя происходящее, я предложила заказать какую-нибудь еду.
Пока я листала меню, Эрол жестом попросил официанта повторить, залпом выпил второй стакан водки и наконец смог выплеснуть мысли и чувства в созревшем монологе:
– …бабушка устроила этот брак, и теперь, когда ни ее, ни отца нет в живых, нет нужды изображать прекрасную семью. Не для кого… Наконец-то мать будет наслаждаться своим комфортом. Она не станет искать встреч со мной и вряд ли позвонит…Просто не будет этого делать.
Я понимала, что все так и есть, и мне стало не по себе от правды, так больно режущей Эрола.
Пожилая леди, пребывая в естественных волнениях за капризную дочь, устроила ее жизнь, не задумываясь о последствиях. Теперь, спустя 36 лет, Лейла наконец-то вздохнула свободно.
Родив Эрола, потому что в этом состоял ее долг жены, она не испытывала сильных материнских чувств, много лет раздражаясь на мальчика, требующего внимания и времени, а главное, любви, которой она не могла дать не только ребенку, но и мужу, никогда не волновавшему ее эгоистичную персону.
Со стороны все выглядело прилично, но за старательной демонстрацией добродетельности, порядочности и приверженности семейным ценностям скрывались томительное равнодушие и отсутствие человеческого счастья.
Впрочем, положение Лейлы не было исключительным, она являлась типичной представительницей женского пола, непонятно зачем вышедшей замуж и не знающей, как справиться с обретенной обузой в виде мужа, а потому радовалась его командировкам и долгому отсутствию.
Грустная история навеяла естественный вопрос: есть ли место Ромео и Джульетте в нашем мире эгоизма и безмерных желаний?! И если есть, доведется ли мне познать истинное чувство любви?
Мы просидели за столиком несколько часов. Заглушая боль потерь, Эрол опустошал один стакан за другим. Солнце уже опускалось, когда озабоченный состоянием моего спутника официант поинтересовался, не желаем ли мы заказать ужин.
Попросив счет и оставив щедрые чаевые, Эрол долго ковырялся в кармане, потом бросил мне ключи от машины.
– Садись за руль.
Я направилась к автомобилю.
Грохот упавшего стула заставил меня повернуться, вспомнив о количестве им выпитого. Еле передвигаясь, он не без помощи подоспевшего официанта подошел к машине и занял место пассажира.
Уверенно управляя автомобилем, я быстро довезла нас до дома. У подъезда резко затормозила, разбудив уснувшего по дороге Эрола.
– Надо маму повидать, – хмельной голос звучал капризно.
Развернув машину, чтобы отъехать от дома, я задала вопрос:
– Уверен?
Плохо ориентируясь в темноте, я плутала среди похожих друг на друга одинаковых высоток Фенербахче, узенькие улочки и переулки меня дезориентировали. Эрол указал на поворот.