— Ты с каждым днем все больше становишься похож на Ингу.
В этот момент вошел Хаммар.
— Где Ларссон и Меландер?
— Ушли домой.
— А Рэнн?
— В больнице.
— Ах да. Есть какие-нибудь новости оттуда?
Кольберг покачал головой.
— Завтра получите пополнение.
— Пополнение?
— Для усиления. Из провинции.
Хаммар сделал маленькую паузу и многозначительно добавил:
— Посчитали, что это необходимо.
Мартин Бек долго и старательно вытирал нос.
— Кто это? — поинтересовался Кольберг. — Впрочем, может, лучше спросить, сколько их?
— Завтра из Мальмё прибудет некий Монссон. Вы его знаете?
— Я встречал его, — ответил Мартин Бек без тени энтузиазма в голосе.
— Я тоже, — дополнил Кольберг.
— Также к нам хотят направить Гуннара Альберга из Муталы.
— Парень что надо, — вяло произнес Кольберг.
— О других мне неизвестно, — сказал Хаммар. — Сказали, что еще кто-то приедет из Сундсвалла. Кто именно, не знаю.
— Ладно, — отозвался Мартин Бек.
— Конечно, если раньше вы сами не закончите это дело, — угрюмо заключил Хаммар.
— Гм, — хмыкнул Кольберг.
— Факты, судя по всему, указывают на то, что… — Хаммар осекся и испытующе посмотрел на Мартина Бека. — Что с тобой?
— Простуда.
Хаммар продолжал смотреть на него. Кольберг попытался отвлечь внимание Хаммара и продолжил за него:
— Факты, судя по всему, указывают на то, что вчера вечером кто-то застрелил в автобусе девять человек. И что преступник, действуя в соответствии с известными международными случаями совершения массовых сенсационных убийств, не оставил никаких следов и не был схвачен. Конечно, он мог покончить с собой, но поступил ли он так, нам неизвестно. У нас имеются две существенные зацепки: пули и гильзы, по которым, возможно, удастся выйти на оружие, которым воспользовался убийца, а также раненый в больнице, который, может быть, придет в сознание и скажет, кто стрелял. Он сидел сзади и поэтому не мог не видеть убийцу.
— Так, — сказал Хаммар.
— Это немного, — продолжил Кольберг. — Особенно если этот Шверин умрет или окажется, что он потерял память. У него тяжелое ранение. К тому же нам неизвестен мотив преступления. И нет ни единого стоящего свидетеля.
— Может быть, они еще объявятся, — сказал Хаммар. — А мотивы — это тоже не проблема. Массовые убийства совершают преимущественно психопаты, а мотивы их поведения являются часто элементами их болезненного бреда.
— Наверно, — сказал Кольберг. — Научной стороной дела занимается Меландер. Наверно, он скоро получит выводы.
— Наш самый большой шанс… — сказал Хаммар, взглянув на часы.
— Это внутренний голос интуиции, — закончил за него Кольберг.
— Вот именно. В девяти случаях из десяти именно благодаря ей удается изобличить преступника. Не задерживайтесь допоздна, это ничего не даст. Лучше, чтобы к завтрашнему дню вы хорошо выспались. Спокойной ночи.
Он вышел, и в кабинете стало тихо. Через несколько секунд Кольберг вздохнул и спросил:
— Что с тобой происходит?
Мартин Бек не ответил.
— Стенстрём?
Кольберг сам себе кивнул и философски сказал:
— Подумать только, сколько я ругал этого парня все эти годы. А теперь вдруг его нет, он погиб.
— Этот Монссон, — вдруг спросил Мартин Бек. — Ты помнишь его?
— Это тот, с зубочисткой, — кивнул Кольберг. — Не нравится мне этот массовый забег. Было бы лучше, если бы мы занялись этим делом самостоятельно. Ты, я и Меландер.
— Ну, Альберг тоже пригодился бы.
— Конечно, — согласился Кольберг, — но сколько убийств было у него в Мутале за последние десять лет?
— Одно.
— Вот именно. Кроме того, я не переношу манеры Хаммара провозглашать перед нами избитые банальности и совершенно очевидные истины. «Внутренний голос интуиции», «психопаты», «элементы болезненного бреда». Полный набор.
На некоторое время вновь наступила тишина. Потом Мартин Бек взглянул на Кольберга и спросил:
— Ну?
— Что «ну»?
— Что Стенстрём делал в том автобусе?
— Вот именно, — сказал Кольберг. — Какого черта он делал там? Может, он был с девушкой, сидевшей рядом с ним. С медсестрой.
— Вряд ли он взял бы оружие на свидание с девушкой.
— А может, он сделал это, чтобы произвести впечатление.
— Он был не из таких, — сказал Мартин Бек. — Ты знаешь об этом не хуже меня.
— Однако он часто носил с собой пистолет. Чаще, чем ты. И намного чаще, чем я.
— Да. Когда был на службе.
— Я виделся с ним только на службе, — сухо заявил Кольберг.
— Я тоже. Без сомнения, он был убит одним из первых в том проклятом автобусе. И, несмотря на это, все же успел расстегнуть две пуговицы плаща и вытащить пистолет.
— Это говорит о том, что плащ он расстегнул раньше, — задумчиво произнес Кольберг. — Только непонятно, зачем он это сделал.
— Согласен.
— Как сегодня говорил Хаммар на реконструкции?
— Он говорил примерно следующее, — сказал Мартин Бек. — «Здесь что-то не так: сумасшедший, совершающий массовое убийство, не действует по такому тщательно разработанному плану».
— Ты считаешь, он прав?
— В принципе, да.
— Это означало бы…
— Что тот, кто стрелял, вовсе не был сумасшедшим. Точнее, это убийство не было совершено с целью произвести сенсацию.
Кольберг вытер пот со лба сложенным платком, внимательно осмотрел его и начал:
— Герр Ларссон сказал…
— Гунвальд?
— Да, он. Прежде чем отправиться домой, чтобы освежиться дезодорантом, он, с высоты своей учености, соизволил заметить, что ничего не понимает. Не понимает, например, почему сумасшедший не покончил с собой или не остался на месте преступления и не позволил себя схватить.
— Мне кажется, ты недооцениваешь Гунвальда, — заметил Мартин Бек.
— Ты полагаешь? — Кольберг раздраженно передернул плечами. — Ладно. Все это чушь собачья! У меня нет сомнений, что это массовое убийство. И что стрелявший, конечно же, был сумасшедшим. Сейчас он, наверное, сидит дома перед телевизором и наслаждается тем эффектом, который произвел. В конце концов, с таким же успехом он мог совершить самоубийство. То, что Стенстрём был вооружен, нам ни о чем не говорит, потому что мы не знаем его привычек. Предположительно он был вместе с той медсестрой. Хотя возможно и то, что он ехал в какой-нибудь ресторан или в гости к приятелю. А может, он поссорился со своей девушкой или его отругала мать, а он обиделся и поехал куда попало в первом попавшемся автобусе, потому что идти в кино было уже поздно, а если не в кино, то ему некуда было податься.
— По крайней мере, все это можно проверить, — сказал Мартин Бек.
— Да. Завтра. Однако есть одна вещь, которую мы должны сделать сейчас, до того, как это сделает кто-нибудь другой.
— Осмотреть его письменный стол на Вестберга-алле, — сказал Мартин Бек.
— Твое умение делать выводы достойно изумления, — похвалил Кольберг.
Он сунул галстук в карман и надел пиджак.
Было сухо и туманно, ночной иней, как саван, покрывал деревья, улицы и крыши. Видимость была никудышной, и Кольберг мрачно бормотал себе под нос ругательства, когда машину заносило на поворотах. За всю дорогу до Южного управления полиции они заговорили только один раз.
— Как ты думаешь, преступники, совершающие массовые убийства, имеют, как правило, криминальное прошлое? — поинтересовался Кольберг.
— Очень часто. Но далеко не всегда, — ответил Мартин Бек.
На Вестберга-алле было тихо и пустынно. Они молча прошли через вестибюль и поднялись по лестнице. На втором этаже нажали на соответствующие кнопки на диске цифрового замка и вошли в кабинет Стенстрёма. После минутного колебания Кольберг сел за письменный стол и проверил ящики. Они оказались не заперты.
Кабинет был чистый, приятный и какой-то обезличенный. На письменном столе Стенстрёма не было даже портрета его невесты.
На подставке для авторучек, напротив, лежали две его фотографии. Мартин Бек знал почему. Впервые за много лет Стенстрёму выпал отпуск на Рождество и Новый год. Он собирался на Канарские острова. Даже забронировал себе места в самолете, выполняющем чартерные рейсы. Он сфотографировался для нового паспорта, который должен был получить.
Счастливый человек, подумал Мартин Бек, глядя на фотографии, которые были намного лучше снимков, помещенных на первых полосах вечерних газет.
Стенстрём выглядел значительно моложе своих двадцати девяти лет. У него был открытый, ясный взгляд, зачесанные назад темно-каштановые волосы, которые и здесь, на фотографии, выглядели непослушными.
Вначале многим коллегам он показался наивным и несообразительным, в том числе и Кольбергу, который частенько устраивал ему испытания, чересчур далеко заходя в своем сарказме и высокомерии по отношению к нему.
Однако это было давно. Мартин Бек вспомнил, как однажды, еще в старом управлении полиции на Кристинеберг, он поссорился с Кольбергом. Он тогда спросил его: «Чего ты вечно цепляешься к парню?», а Кольберг ответил: «Чтобы избавить его от самоуверенности и дать ему шанс приобрести настоящую уверенность. Чтобы он смог стать хорошим полицейским. Чтобы он научился стучать в дверь».
Возможно, тогда Кольберг был прав. Во всяком случае, Стенстрём с годами стал способнее. И хотя так и не научился стучать в дверь, он сделался тем не менее хорошим полицейским — добросовестным, трудолюбивым и знающим. Натренированного, спортивного Стенстрёма, с его приятной внешностью и общительным характером, можно было считать настоящим украшением полиции. Его, наверное, можно было изображать в рекламных проспектах, зазывающих на службу в полицию, чего нельзя было сказать о многих других. Например, о Кольберге, грубоватом, толстощеком и тучном. Или о полном стоицизма Меландере, внешний вид которого не противоречил утверждению о том, что самые большие зануды часто бывают лучшими полицейскими. Это также не относилось к красноносому и неказистому Рэнну. Нельзя было этого сказать и о Гунвальде Ларссоне, чей огромный рост и грозный взгляд могли нагнать смертельного страха на любого и который к тому же очень гордился собой.