Рейс в Эвенкию (путевые заметки) — страница 6 из 12

Есть и другой путь, решающий вопрос если не полностью, то, во всяком случае, на три четверти. Речь идет о сухопутной транспортировке товаров с ангарских пристаней, из Кежмы на Ваиавару. Сейчас этот путь доступен для вьючных лошадей. При сравнительно небольших затратах, которые легко окупятся в ближайшее время, его можно превратить в тракт, по которому зимой тракторы смогут завести все основные грузы. Такой ориентации придерживаются многие местные работники.

Пока шла разгрузка каравана, было решено сделать разведку порога, глухое ворчание которого отчетливо слышалось за пять километров от него, на месте нашей стоянки. Для этой цели спустили с борта мощный моторный катер.

Сначала он шел довольно быстро, но чем ближе подвигались мы к порогу, тем медленнее уходили назад каменистые берега. Волны, катящиеся через огромные подводные камни, били в борт, дождем брызг обдавали катер.

— Попали под душ, — проворчал механик.

— Эх, соорудить бы на этом самом месте электростанцию, — стараясь перекричать шум реки, заметил помполит. — На всю Эвенкию хватило бы тока.

А течение становилось все свирепее. Наконец, наступил такой момент, когда катер остановился на месте. Напрасно мотор захлебывался на предельных оборотах. Катер дрожал, пена летела из-под винта, но продвинуться вперед нам не удалось ни на шаг. А подниматься около самого берега, где течение слабее, можно было только с опытным лоцманом, знающим, где суденышко подстерегает подводный камень. Скрепя сердце, решили возвращаться назад. Если бы мы попытались сделать поворот посреди реки, то волны тотчас захлестнули бы катер. Мы слегка повернули к берегу, покрытому крупными валунами, очень похожими на рассыпанную несвежую картошку, и, осторожно развернувшись, пулей понеслись-обратно к каравану.

На корме теплохода толпились матросы, кочегары, рулевые. Их вниманием владел здоровенный пес, кем-то заманенный на судно. Ему тотчас присвоили кличку "Тамерлан". Перед началом рейса почти вся команда побывала коллективно в театре, и смотрела там "Волки и овцы" Островского. В честь бессловесного персонажа этой комедии и был назван наш четвероногий гость.

Тамерлан сидел, поджав пушистый хвост, и трусливо озирался. Причиной столь недостойного поведения пса оказался боров "Борька". Борьку давно собирались зарезать, но откладывали эту операцию со дня на день: хватало рыбы, что покупали на факториях. Боров разжирел и обнаглел необыкновенно. Будучи по натуре животных агрессивным, Борька с воинственным хрюканьем двинулся на Тамерлана. Случилось то, чего мы никак не ожидали. Жалобно взвизгнув, пес бросился к борту и, легко перемахнув через него, поплыл к берегу. Хохот и ядовитые замечания по поводу храбрости знаменитых тунгусских собак сопровождали это бесславное отступление. Выскочив на берег и основательно стряхнувшись, пес бросился к пожилому грузчику. С теплохода тотчас закричали:

— Эй, дядя! Сдрейфил твой песик. От борова сбежал без памяти! Такой собаке камень на шею, да в воду!

Хозяин пса не на шутку обиделся:

— Подождали бы глотку-то драть. С Борзым я на медведя хаживал. Давайте мне за него сейчас тысячу рублей — не продам. А что свиньи он струсил, так тут ничего смешного нет: собака таежная, отродясь свиней не видела, не знает, что это за живность такая.

Слова охотника произвели некоторое впечатление. Репутация Тамерлана (он же Борзой) была восстановлена. Но вторично заманить пса на теплоход оказалось все-таки безнадежным делом…

Работа на Большом пороге шла день и ночь. Наконец, последний мешок муки, предназначенной к разгрузке, оказался на берегу. Из Туруханска радио принесло утешительные вести: на Нижней Тунгуске — полный ледоход, большой подъем воды. Таким образом караван не только не опаздывал, но, выполнив полностью план, имел еще два-три дня в резерве, пока Нижняя Тунгуска не очистится окончательно ото льда. Мы тронулись в низовья Подкаменной, к выходу на Енисей.

К этому времени Подкаменная Тунгуска ожила по-настоящему. Гудки пароходов то и дело будили эхо в горах. Шел караван на Бельмо, золотую реку. Пароходы "Тобол", "Енисей", "Пушкин", "Вейнбаум", с трудом тащившие против течения тяжело нагруженные товарами и оборудованием для приисков тупоносые баржи и паузки, встретились нам уже недалеко от места впадения Бельмо в Тунгуску. Опасаясь неожиданного столкновения, капитан давал перед каждым поворотом реки два гудка, призывающих к осторожности встречные пароходы. Наконец мы повстречали двойника своего судна — теплоход "Клим Ворошилов". "Близнецов" строили на одном заводе. Их машины имеют одинаковую мощность и даже количество заклепок в их корпусах, вероятно, было совершенно одинаковым. Только синяя кайма на трубе и голубой вымпел, поднятый на нашей, мачте, — признаки принадлежности судна к Гпавсевморпути — отличались от красной каймы и красно-желтого вымпела "Клима Ворошилова", принадлежащего Енисейскому пароходству.

Очевидно шум и оживление на реке вывели из душевного равновесия даже самых флегматичных обитателей притунгусской тайги. После обеда ко мне в каюту бурей ворвался наметчик:

— Скорее, скорее… там… медведь!

Захватив "лейку", я выскочил на палубу. Действительно, большой медведь стоял около воды и как бы наблюдал за движением судна. Кто-то выстрелил из мелкокалиберной винтовки. Зверь ухом не повел. Тогда капитан дернул ручку свистка. Услышав гудок, "Топтыгин" опрометью бросился улепетывать, ломая сучья и ветки.

После того, как Мишки и след простыл, на мостике зашел разговор о медведях вообще. На притоках да и на самом Енисее можно довольно часто встретить медведя, запросто переплывающего реку. Лоцман рассказал историю о капитане одного небольшого буксирного парохода, страстном охотнике, который кружил вокруг плывущего через Енисей медведя до тех пор, пока не посадил судно на камень. Медведь так и уплыл, а капитану пришлось пережить впоследствии немало неприятностей…

Радист Костя, накопивший в памяти за время скитаний по всевозможным пароходам и рекам уйму всяких впечатлений и случаев, тотчас же рассказал о другом капитане, поступившем при подобной ситуации более остроумно. Дело было на Подкаменной Тунгуске, недалеко от фактории Кузьмовка. Преследуемый пароходом, "Топтыгин" успел выплыть к обрывистому берегу, но никак не мог выкарабкаться на яр. Пароход подошел к перепуганному зверю очень близко. Но, к несчастью, ни у кого из команды не оказалось ружья. Что делать? Неожиданно капитана осенило. Он дернул ручки обоих гудков и одновременно пустил пар. Шум поднялся невообразимый. Впечатлительный медведь тут же сдох от страха.

Спуск по реке происходил куда быстрее, чем подъем. 28 мая теплоход вышел на устье Подкаменной Тунгуски. Все поздравляли друг друга с благополучным окончанием рейса. Через полчаса после нашего прихода послышался гул пропеллера. Сделав полукруг над судами, самолет пронесся мимо нас, оставляя позади вспененную воду, и причалил к поплавкам авиапорта.

Из кабины вышел пилот Смыслов, самый рослый летчик. Енисейской авиалинии. Он открывал летный сезон. Двумя-тремя днями позднее должна была начаться нормальная воздушная навигация. По мере того, как весна продвигалась на север, оживали берега Енисея, оживали его воды, оживал воздух над Енисеем.

У самого полярного круга

…Теплоход полным ходом мчится вниз по Енисею. Подкаменная Тунгуска осталась позади, караван брошен в Туруханске. На баке водолаз Бутенко проверяет насос и скафандр. Люди неспокойно бродят по палубе. Тревога чувствуется на их лицах. А всему причиной радиограмма, принесенная радистом в штурманскую рубку:

"В 4 часа 15 минут 28 мая моторный бот "Пурга" получил пробоину, налетев на льдину ниже Туруханска, в районе острова Шаровского. Окажите помощь".

Вот и все. Никаких подробностей. А пассажиры? А команда? А груз? Неизвестность порождала тревогу, заставляла спешить. День, когда мы шли на помощь "Пурге", выдался холодный и ветреный. Временами шел снег. Вода, стекающая с палубы, замерзла иглистыми сосульками на бортах. Якоря обледенели. Ниже Игарки Енисей был еще скован льдом. На Диксоне в тот день бушевала снежная метель. В Красноярке ходили в белых платьях, загорали на солнце, черемуха на острове Отдыха уже давно отцвела. В Минусинске купались. Был конец мая в огромном Красноярском крае, где в один и тот же день можно замерзнуть, заблудившись около зимовки, и изнывать от жары, бродя по пыльным улицам Минусинска и Абакана.

Теплоход шел вперед. Снег валил не переставая. Остро чувствовалось, что северный полярный круг пересекает Енисей где-то тут, поблизости, на какую-нибудь сотню километров вниз по реке. Шли уже около часа. Наконец сквозь снежную мглу с мостика увидели наклонившуюся мачту с полуспущенным флагом-сигналом бедствия.

Мы — у острова Шаровского, плоского, как блин. Высоко задранный нос бота торчал среди кустов, а через погрузившуюся в воду корму крепкий ветер свободно гнал волны. На крыше рубки стояли четыре человека и махали нам руками. По берегу были разбросаны спасательные круги, мешки с крупой, чей-то старый портфель, весла, котелки и прочий хлам.

— Эй, на "Пурге", — закричал вахтенный. — Люди все живы?

— Все в порядке, — ответил парень в высоких сапогах, сложив ладони рупором, — капитан на крыше!

Все в порядке! Сейчас эта обычная фраза звучала весьма иронически!

Пока на теплоходе, подошедшем к "Пурге", шло совещание что предпринимать для спасения бота, я разговорился с потерпевшими. Вот как они описывали аварию. Бот шел вниз по реке. Дело было на рассвете. Возможно, у вахтенного слипались глаза и он не очень-то зорко глядел, что делается под носом судна… Пассажиры проснулись от внезапного толчка, выскочили на палубу. Вода через образовавшийся пролом быстро заливала трюм. Неподалеку плыла небольшая льдина — виновница происшествия. Капитан быстро прикинул, что левый берег ближе чем правый и, дав полный ход, направил туда "Пургу". Через 10–15 минут после удара льдины бот ткнулся носом в спасительный берег. Из трюма поспешно выбрасывали все ценное. Не у