Ради поддержания имиджа своего «образа» Ирби с демонстративной неторопливостью снял перчатки, бросил их под ноги и медленно пошагал по направлению к помосту. Когда до него оставалась пара метров, Тодосийчук наклонился к Ирби и заглянул в глаза:
– Как звать?
От него пахло крепким табаком, он пытливо заглядывал в глаза.
– Женя Матиус. А тебя?
– Хм, смешно. Наслаждайся, – профессор протянул руку и бросил через весь зал виртуальную «искру». – Такого в своей Говнополии ты не увидишь.
Экран на противоположной стене моргнул, служебную информацию сменило увеличенное изображение «Пятихвостки» – самого известного участка Плеяды Октагон. Здесь огромная жадная «черная дыра», кажущаяся из-за газового ореола мерцающей полупрозрачной медузой, тянула к себе за «хвосты» пять одиноких звезд. Три из них выглядели как серебристые запятые, две другие, расположенные к «дыре» ближе, превратились в багровые штрихи, стремящиеся к единой точке пространства.
«Черная дыра» тысячелетиями пожирала своих пленниц, не оставляя тем и шанса на спасение. Этот образ ненасытного, неотвратимого чудовища сильно впечатлил Ирби, вызвав давно забытые, тревожные воспоминания о «погружении» в мир Хурсага. Он даже на мгновение задержал дыхание, стараясь взглядом охватить всю картину развернувшейся трагедии.
– Не туда смотришь, – бесцеремонно толкнул его в плечо Ромио. – Вон, снизу, в центре.
Повинуясь его воле указанный сектор экрана прыгнул на зрителей, приближая изображение. Но даже сейчас Ирби не сразу понял о чем именно идет речь. А когда понял, то не поверил своим глазам.
Возле самой гравитационной аномалии, прямо у «границы событий», что-то двигалось. Какая-то черная нить, которая, на самом деле должна быть просто чудовищных размеров. Присмотревшись, Ирби понял, что эта «нить» – лишь малая часть другой структуры, размашистой и пугающей. Эта структура напоминала обрывок ветвистой и запутанной паутины чернее самого космоса, ее «ветви» и «хвосты» простирались в разные стороны, будто изучая и прокладывая себе новый путь.
Нить космической «гидры» дрогнула и медленно начала проваливаться сквозь условную линию невозврата, в ту область «черной дыры», откуда не вырывается даже свет.
В зале воцарила тишина. Казалось, даже рабочие станции снизили уровень шума.
Нить проваливалась все глубже, подвергаясь чудовищной гравитации. Она уже должна стремительно уходить в сингулярность, увлекая за собой остальную «паутину». Что ж, судя по всему, «черная дыра» завладела еще одним трофеем.
Прошло несколько секунд, прежде чем нить также неторопливо вынырнула обратно и продолжила свой путь, словно на ее пути не встретилось самое разрушительное явление во Вселенной.
Зал взорвался восхищенными воплями, ученые повскакивали со своих мест.
– И так уже третий раз за месяц, – с ленцой, словно это именно он был создателем чуда, сказал Ромио, потягиваясь. – Если веришь в бога, то считай, что только что его видела.
– Что это? – спросил Ирби, уже зная ответ.
– Язва, – просто ответил профессор. – Пойдем ко мне, поболтаем. А то здесь шумно будет еще довольно долго.
Кабинет Тодосийчука представлял собой станцию в миниатюре – всюду царил творческий беспорядок, вместо двери плотная занавеска, на стенах развешены обычные листы из блокнота с какими-то записями, рисунками и схемами.
Ромио убрал со стола тубусы сверхзащищенных блоков памяти от виртуальной станции, аккуратно переложил на кровать разобранный шлем от скафандра. Плюхнулся на откидной стул у стенки, а Ирби предложил сесть на стоящий на боку инструментальный ящик.
– Чем богаты, – развел руками профессор. – Голодная?
Ирби был голоден, но предпочел потерпеть.
– По глазам вижу, что голодная, – усмехнулся Ромио, поправляя очки. – Не боись, не отравим. У нас тут есть Котя, лучший повар на ближайших мирах.
Он, не дожидаясь пока шутку оценят, довольно хохотнул, отодвинул рукой занавеску и заорал:
– Котя! Котя, мать твою!
В конце коридора завозилось, что-то хлопнуло. Молодой мужской голос откликнулся:
– Чего, босс?
– У нас тут проверка из головного…
– Да ну!
– Ну да. Тащи чего накулинарил. И еще тащи чего было.
– Так не осталось ничего!
– Котя! Диссертации лишу.
– Понял, босс.
Ромио заговорщицки подмигнул сидящему с каменным лицом Ирби, откинулся на стенку.
– Так и живем, Женя, опровергая законы мироздания, – профессор с удовольствием поскреб шею. – Чего приперлась-то в такую даль?
– Господин Тодосийчук, в беседе хотелось бы оставаться в рамках субординации.
– Какой субординации? – искренне удивился Тодосийчук. – Морально-деловой этики из мира офисных галстуков и сигарных автоматов? Ты вокруг посмотри, Женя, вернись в реальность. Сейчас как очередной кислородный генератор вышибет, так вся твоя субординация разом испарится, как и воздух из легких. Поди, еще и за место в спасательной капсуле драку устроишь, вон какие глазища злые. Тебя что, мой тон напрягает?
– Не напрягает, – Ирби решил дать заднюю. – Просто не привыкла.
– Ну, так и не привыкай. Сейчас спросишь, что хотела, и улетишь.
Занавеска отъехала в сторону и вошел улыбающийся полноватый парень с редкой бородой. Он поставил на стол поднос с вкусно пахнущими рыбными дольками, салатом в маленьких пиалах и треугольниками еще теплого пористого хлеба. Выложил приборы, салфетки. Отдельно, словно десерт, выставил нечто прозрачное в пузатой лабораторной склянке. Поставил два низких пустых стакана, довольно разглядывая Ирби.
– Котя, – мягко произнес Ромио, глядя на парня снизу вверх. – Ты сейчас формы нашей гостьи запомни и вали уже оптику настраивать. Из-за тебя Вальтер скоро косоглазие заработает.
– Уже иду, – Котя моргнул пушистыми ресницами, словно действительно фотографировал Ирби. – Приятного аппетита.
– Спасибо, – ответил Ирби.
– Давай, вали уже, – махнул на подчиненного профессор, придвигаясь ближе к столу.
– Не подавитесь, босс, – иронично ответил парень, пятясь. – И закусывайте чаще.
– Без сопливых.
Ромио поставил стаканы рядом, взял склянку и осторожно плеснул в них содержимое. По комнате ощутимо разлетелся запах крепкого спиртного.
– Ты не обижайся, если я как-то грубо иногда, – обратился Тодосийчук к Ирби. – У нас тут как на пиратском шлюпе, управляемая анархия. Пусть мои олухи выглядят как сборище растаманов, но за дело жизнь отдать готовы. Видела имена в шлюзовом? Девять фамилий, девять замечательных ученых. За каждым – открытие, сенсация. И каждый бился до конца… Бери.
Он взял стакан двумя пальцами, указал подбородком на второй.
Ирби осторожно принял угощение, принюхался. В носу прострелило, на глаза навернулись слезы.
– Поэтому к черту субординацию, Женя. Живем как удобно, отдыхаем как можем, работаем как воюем. Будем! Не чокаясь.
Он залпом выпил, не поморщившись, проглотил.
А вот Ирби закашлялся, когда обжигающая жидкость перехватила дыхание и лавовыми ручьями покатилась по пищеводу. Но уже через секунду, торопливо жуя рыбу, он ощутил умиротворяющее тепло в животе и груди, ясность и легкость в голове.
– А, как? – вопросительно дернул бровями ученый. – Котя у нас тут самый лучший самогонщик. Одно слово – врач.
– А почему тогда оптику настраивает?
– Потому что умеет. Ладно, давай за едой и пообщаемся, – профессор взялся за приборы. – Так чего прилетела-то в такую даль?
– Плановая проверка…
– Ой, я тебя умоляю! Какая проверка? Мы тут настолько секретные, что нас для одних вообще не существует, а для других у меня прямой набор на вифоне. И раз ты, милаха, сидишь здесь, то ты либо шпион, либо та, которой позволено здесь быть. Так кто ты, Женя, м?
Ирби напрягся, прикидывая, как удобнее и быстрее ликвидировать профессора.
Но Ромио не выглядел напряженным или озабоченным, он просто разъяснял положение дел. Он с хрустом жевал салат, разливая спиртное по чашкам.
– Не отвечай, мне плевать, – Тодосийчук поморщился. – Пусть за секретность голова болит у компетентных структур, а я наукой занимаюсь. Давай, за интеллектуальную свободу.
Подняли стаканы, выпили.
– Ух, Котя, – нос у Ромио покраснел. – Сказочник…
Крякнул, закусив рыбой, исподлобья посмотрел на Ирби.
– Тут не до глупой секретности, Женя, тут краеугольные научные законы опровергаются. Моя станция вот-вот развалится, мои люди сходят с ума от попыток осознать бесконечность, я сам словно Суворов ползу через Альпы всем наперекор, – Ромио пальцами изобразил идущего вверх человечка. – Я зачастую негуманен и неэтичен, как в общении, так и в экспериментах, но иначе не получается. Зато плодами моих трудов кормится несколько институтов, хотя никто не хочет знать каким образом они получены. И как думаешь, есть ли мне дело до того, что именно они там пытаются засекретить?
Ирби не сдержал ухмылку. Знал бы профессор, что практически в точности описал его самого.
– Что, слишком пафосно? – Ромио понял его ухмылку по своему. – А я на меньшее не согласен, имею право.
– Тогда тут тебе с твоим эго самое место, – ответил улыбкой Ирби. – Как раз между «черной дырой» и Язвой.
– Язвой, – передразнил профессор. – Назвали же.
– Она действительно настолько опасная, как о ней говорят?
– Кто говорит?
– Хотя бы Нго Фанг.
При упоминании имени чиновника Тодосийчук искривился, словно Ирби рассказал дурную шутку.
– И что он тебе сказал про Язву? – едко уточнил ученый.
– Что она растет, что быстро распространяется. Что несет угрозу обитаемым мирам.
– Остолопы, – неприязненно выпятил губу профессор. – Из-за таких, как он, мы триста лет лечили рак пиявками.
– Что же, Язва не опасна? – нахмурился Ирби.
– Крайне опасна, как герпес на звездолете. И также быстро распространяется.
– Так в чем тогда не прав Нго Фанг?
– Как всегда – в понимании сути вещей. Видишь ли, Женя, это не Язва растет, это наш мир распадается.