– Да, Афа… Извини, как ты сказал?
– Фалькао.
Уже совсем рассвело, день по-настоящему вступил в свои права, когда группа подошла к краю оврага. Запах, который давно уже чувствовался, только сейчас подействовал на Афу. Профессор опять, как и в прошлый раз, прикрыл рот и нос майкой. Кто-то заметил это и протянул Асури какое-то подобие шарфа. Афа благодарно кивнул и повязал его на лицо.
Как только все собрались, старший дал команду, и вся группа почти кубарем слетела вниз, к свалке, и, пробираясь вдоль глиняного откоса, быстро зашагала на противоположную сторону. Пройдя ярдов триста, все остановились. В этом месте котлована стена свисала над свалкой. Усевшись вдоль стены, люди занялись каждый своим делом.
– Что это значит? – Афа повернулся к Стаевски.
– Сейчас машина приедет разгружаться – нас не должно быть видно. Поэтому и торопились, чтобы успеть раньше нее.
– Машина? Какая машина? Зачем? – Асури действительно ничего не понимал.
– Машины из Байхапура сюда приезжают каждое утро. Две или три штуки. Свежее привозят. Понял?
– Понял… – Асури внимательно посмотрел на друга. Свежим Стаевски назвал мусор, который сегодня вывалят в общую кучу.
– А что, позже, после машин, нельзя прийти?
– Можно, конечно, но жара – все быстро сгниет. И потом идти обратно еще дольше – к ночи только вернемся.
Теперь Афе стало понятно и противно. Встреча с Мареком как-то отдалила ужас новой жизни, но теперь он с удвоенной силой вернулся к профессору, и он молча глотнул из бутылки.
XXXI
– Фалькао, родной мой Фалькао, что случилось? Что произошло? Тогда, в тот день, я вернулся из аэропорта и сидел дома, глядя на тебя по телевизору. Как ты прилетел, как тебя встречали. Поздравляю тебя, Афа… о, Езус Мария, извини, Фалькао. И вдруг ночью зазвонил телефон – тут началось что-то ужасное. Я еле-еле дождался утра и побежал в институт. Пришли за мной через полчаса. Я не успел ничего выяснить, забрал ночные рапорты «Лотоса», и всё. Что случилось?
– Я не знаю, я могу только догадываться. «Лотос» захотел избавиться от нас с тобой, от института, от всех, чьими руками он создан.
– А! Восстание машин…
– Нет, далеко нет, Марек… Это было бы очень просто. «Лотос» – не машина, не робот. Это искусственный интеллект. Сознание самостоятельное. Понимаешь?
– Конечно.
– «Лотосу» необходим наш алгоритм мышления, он влез в нас и теперь сидит и в тебе, и во мне. Ему нужен принцип нашей интуиции.
– Да, в последний раз, когда я говорил с андроидами, они задавали мне вопросы: почему, например, у разных людей разное мнение по одному и тому же вопросу…
– И как ты ответил?
– Просто ответил. У каждого свой собственный опыт, и, исходя из этого опыта, люди размышляют по-разному…
– Ты не прав, Марек… Особенность человека такова, что он не может думать или рассуждать точно так же, как и его визави. В каких-то общих пределах – да, конечно. Но если идти глубже, нет одного мнения. И не может быть: человек устроен исключительно индивидуально и автономно. Его знания верны только для него самого и совершенно не верны для остальных. В глубоких смыслах понять друг друга могут разве что ученые, и то только потому, что принципиально настроены на поиск ответа, а не на утверждение собственного мнения.
– Это я понимаю, Афа.
– Фалькао…
– Езус Мария, прости…
– Вот эту многочисленную индивидуальность и хочет постичь искусственный интеллект. Не алгоритм мышления человеческого, а алгоритм наития, воображения, грез… Вот что нужно машине. Это не восстание, это потребность «Лотоса» в самосознании. И только потом уже – устранение человека как посредника между интеллектом и Богом. Теперь понял, Марек?
– Езус Мария! – Стаевски, давно уже светский человек, все-таки сохранил в себе черты не только рок-н-ролльного фанатизма, но и непосредственную чувственность своей родной деревни. Возглас «Езус Мария» был естественным откликом очаровательной души Стаевски, когда она в очередной раз чему-то удивлялась.
Неожиданно сверху полетели отходы Байхапура. С шумом они валились в общую кучу, и минут через пять, когда стих шквал сваленного в кучу хлама и объедков, перед людьми образовалась гора, которая скрыла за собой весь вид на свалку и на другой конец оврага.
Никто не тронулся с места.
– Сейчас вторая машина разгрузится, тогда пойдем, – сообщил Стаевски.
Асури заметил, что свежий мусор не так отвратительно воняет, как тот, что лежал несколько дней. Это немного, но все-таки ободрило профессора. Он даже хотел было взяться за свое выручающее «взвешивание за и против», но не успел. Грохот второй машины заставил его прижаться к глиняной стене котлована. Еще немного, и всех могло бы завалить лавиной отходов. Выбранное место было удобным, образовавшаяся гора мусора всего лишь скатывалась к ногам людей и останавливалась уже в ярде от стены.
Группа молча стояла еще какое-то мгновение: все ждали, пока грузовик развернется и все стихнет. Наконец старший группы что-то прокричал и все ринулись к горе. Самые ловкие мгновенно вылезли на вершину и стали рассыпать возникший холм. Афа понял, что выровненный мусор уже не сможет скрывать от собирателей что-то в своих недрах: в тонком слое легче отыскать необходимое.
– Факир! – крикнул профессору старший искатель. – Собирай только продукты. Остальное ничего не бери. Смотри на дату, сильно просроченные не бери, выкидывай подальше.
– Тут есть вообще свежак, – поддержал начальника Стаевски. – Утром завезли в магазин деликатесы, а вечером уже выбрасывают. Когда машина приходит оттуда, можно найти очень хорошую еду.
Профессор осторожно поднял какую-то упаковку. Куриное мясо в надорванном вакууме было сильно помято, тоненькой струйкой из пакета вытекал сок.
Афа повертел упаковкой – где была дата срока годности, он не знал. В последний раз он был в продуктовом магазине лет десять назад.
– Фалькао, – раздалось рядом с профессором, – так ты до утра ничего не соберешь. А у тебя два мешка. Скидывай все, а разберешься уже потом. Времени час-полтора, не больше.
Афа глубоко вздохнул, задержал дыхание и громко освободил воздух из груди. Вместе с ним ушли брезгливость и абсолютная неопытность. Ему вдруг показалось, что он выполняет пусть отвратительную, но все-таки благодарную работу. Там, в городе его новой жизни, люди ждут пропитание, которое им сегодня принесет профессор Асури. Чувство заботы о людях перевернуло в Афе омерзение и отвращение к этой свалке – он заработал быстро и тщательно.
Первое, что он решил сделать, – это обращать внимание на упаковку. В элитных магазинах, он помнил, всегда продавали свежие продукты, которые не подвергались консервации. Они расфасовывались прямо у прилавка и поэтому никогда не имели красочных картинок, надписей и рекламных привлекалок. Вот за такими невзрачными пакетами и стал охотиться профессор. В конце концов, он понимал, что мясо необходимо больше, чем какие-то ярко украшенные пакеты с быстрой консервированной едой. Оглядывая разрыхленную кучу, Афа улавливал бесцветные упаковки и складывал их в мешок.
– Не откроет «Лотос» интуицию человека, – неожиданно проговорил профессор Стаевски, работавший тут же, в нескольких футах. – Это невозможно. Человек сам не знает, откуда берется интуиция, а машина уж точно не догадается.
– Человек знает, Марек, – отозвался Афа, не отрываясь от поиска нужного пакета. – Интуиция возникает там, где находится переизбыток воображения. А оно является следствием сострадания и алчности. Эти два полюса, развитые в достаточной мере, дают интуицию, господин профессор…
– Ну и как ты хочешь, чтобы машина смогла получить сострадание? Это же, дорогой Фалькао, химический процесс, а не кибернетический… Рыбу не собирай! – неожиданно прервал сам себя Стаевски.
– Почему? – удивился Афа.
– Не ест никто в лагере. Выкинь, я сказал! Сам, что ли, готовить будешь?
Асури повиновался. Ему даже стало немного жаль, что прекрасный кусок филейного тунца не понадобится никому.
– Ну мясо, так мясо, – как-то неодобрительно пробормотал профессор и откинул рыбу подальше от глаз. – Чувственность в любом случае проявится, Марек. Не так, как это принято у нас, но проявится. Вопросы «Лотоса» о подсознании есть не что иное, как чувственность, таким образом проявленная. Хотим мы этого или нет. Посмотри на муравья, посмотри в тот момент, когда мы палочкой загораживаем ему путь или даже откидываем подальше от его первоначального пути. Разве мы замечаем его волнение, досаду? Они нам неведомы. Но ведь ты не будешь отрицать, что у него сердце кровью обливается, он спешит по своим делам, а тут какой-то дядька ради собственной прихоти устраивает эксперимент. Его инфаркт может хватить, Марек.
Стаевски задумался. Продолжая орудовать руками и палкой с крючком, он изредка поглядывал на Асури, который уже не отвлекался от своего труда. Видимо, он все больше проникался заботой о людях из лагеря.
– А почему ты факир, Фалькао? – вдруг поинтересовался Стаевски.
– Меня так назвал ваш начальник. Если он начальник, конечно. С виду так точно хозяин.
– Варгас?
– Что «варгас»?
– Я спросил, Варгас тебя так назвал?
Асури оторвался от работы:
– А я не знаю его имени. Он не сказал, а я не спросил…
– Грек?
– Да, похож на грека, согласен. Хотя я думал, что скандинав.
– Ну, Варгас, кто еще… Крутой мэн, хитрый. Но честный и мудрый. В других городах, мне говорили, даже людоеды живут. Я не верю, но так говорят. Если откровенно, то нам повезло с ним. Правда! – Стаевски бросился собирать еду. – Езус Мария, что я говорю! «Повезло», Матка Боска!
Один мешок был набит доверху, и Афа понял, что завязать его не удастся. Он перекинул несколько пакетов в пустой и продолжил сборы. Ему казалось, что в том районе, где он копался, уже почти ничего нужного не осталось. Чтобы поискать новое место, Асури обогнул несколько человек и пошел вдоль стены котлована, все время изучая гору свалки.