– Приятного аппетита, господа, – донеслось возле занавески-двери. В шатер вошел Мэле, таща за собой маленькую табуретку. Нестройный, но дружелюбный хор сборщиков объедков откликнулся благодарностью.
– Я не пришел выяснять, я пришел предупредить. Сегодня кто-то притащил немороженое мясо. Я понимаю причину, мотивацию этого человека. Я еще раз говорю, мне незачем знать, кто это сделал. Я хочу объяснить, что этого делать больше нельзя. Это опасно для жизни. Из всего количества повар отобрал только два пакета. Это из пятидесяти, если не больше. Я думаю, это понятно.
Все молчали, глядя на Мэле. Выждав паузу, которая стучала ложками по мискам, Мэле продолжил:
– Теперь скажите, кто собирал конфеты сегодня?
Асури вздрогнул:
– Я. – Профессор сам испугался своего голоса…
– Не надо этого больше делать, Фалькао…
– Почему? – Афа удивился.
– Зубы портятся, факир. – Мэле засмеялся, и все подхватили его веселье. – Но пряники можно. Даже нужно… Спокойной ночи.
Мэле вышел, кто-то поднялся с лежанки и потушил фитилек, горящий над потолком изорванного шатра.
Одновременно стало темно и тихо. Афа повалился на свою лежанку и ударился обо что-то угловатое и твердое. Это был рюкзак. Засунув руку внутрь, профессор ощупал все его содержимое. Складывалось впечатление, что в рюкзак даже никто не заглядывал. Опустив мешок на землю, Афа лег. Лежанка была перебрана чьей-то заботливой или умелой рукой. Асури улыбнулся в знак благодарности неизвестному постельничему и выдавил из себя в темноту шатра:
– Это я мясо такое собирал…
– А то мы не знали, факир. – В ядовитом ответе Афа узнал голос Марка Стаевски.
Солнце еще раз двадцать всходило над городом Человека-14 и столько же раз утопало в океане, рисуя на воде дорожки. И только на двадцать первый восход Афа получил выходной. Одиннадцать человек поднялись и ушли без него. Профессор проспал и восход, и даже настоящее утро. Он отдыхал.
За эти дни многое изменилось в жизни Асури. Прежде всего, он понял, какие продукты необходимы для кухни. Как только отъезжал второй самосвал, Афа орудовал уже двумя палками, сразу стаскивая к ногам нужные продукты. Сообразив, что мало кто придает значение замороженным овощам, а их как раз было в избытке, профессор набирал за каких-нибудь полчаса, не больше, два мешка здорового продукта и спешил домой. Старший бригады не препятствовал такой прыти, Афа же успевал вдоволь наплаваться в океане и даже немного пройтись по побережью. Он знал, что в скором времени ему предстоит самостоятельно построить себе лачугу и жить уже как настоящий гражданин побережья. Прогулки носили практический характер, Асури искал место будущего жилья. Так он узнал, что через минут десять-пятнадцать неторопливой ходьбы от его шатра начинаются «виллы» старожилов. Возле некоторых палаток-шалашей бегали дети, попавшие сюда по вине своих матерей. Гуманный Байхапур решил не разлучать родителей и детей. Старшему было не более семи лет. Маленький человечек, не помнящий другой цивилизации, играл перед своим домом, складывая камешки в одну высокую башню. Афа смотрел на него и думал, что уж ему, наверное, никто и никогда не расскажет о грехопадении и о смирении перед карой небесной.
Профессор Стаевски, отработав на свалке положенный месяц, нашел себе иное применение. Когда пришел черед смены деятельности, он подробно поговорил с Варгасом. Он был очень лоялен к специалистам и беспощаден к тем, кто не мог или не хотел качественно работать. Рассказывали, что однажды вождь не выдержал и выгнал человека из поселения. Никто не заступился: мир жесткий на этом побережье.
Старик Стаевски сообщил Варгасу, что в прошлом был краснодеревщиком и даже держал маленькую мастерскую. Много подзабыл, но готов трудиться, были бы инструменты. Варгас отвел Стаевски к какому-то шатру-развалюхе, приподнял край тряпки, и перед стариком предстали многочисленные части каких-то механизмов. Прозорливый Варгас знал, что придет время и появится человек, который найдет применение всему этому хламу. Все, что отыскивали добытчики, складывалось под самодельный тент. Теперь Стаевски предстояло разобраться во всем этом, привести в порядок. Обрадованный ученый азартно принялся осваиваться, и уже дня через два он потребовал снарядить бригаду из трех-четырех человек и вместе с ними отправился на поиски новых инструментов и материалов.
Все, что знал Стаевски о работе краснодеревщика, было связано с воспоминаниями о своем деде в деревне, куда маленький Марек приезжал на каникулы, где помогал по мере своей возможности. Прошло шестьдесят лет, прежде чем старику-ученому пригодились наблюдения за работой своего деда. В поселении никто не понимал в столярном деле, потому уличить Марка было невозможно. Он не покладая рук чинил стулья, столы и другую деревянную утварь. Если не получалось красиво или вообще хоть как-то, Стаевски невозмутимо ссылался на отсутствие качественного материала или инструмента. Иногда он даже становился в позу обиженного и кричал на весь городок, если ему делали замечание. Неумелость с лихвой заменялась азартом и круглосуточной неутомимостью. Варгасу, который время от времени наблюдал за Стаевски, все нравилось, хотя он и понимал, что руками в своей жизни профессор работал маловато. Заказы старику только прибавлялись. И действительно, теперь большинство стульев в городке не шатались, не разваливались столы. Мало того, дома стали поинтереснее. На одном из шалашей даже появился флагшток, и теперь над городом возвышался стяг, пестротой своей напоминающий флаг Сейшельских островов. Почет Стаевски был обеспечен.
Афа давно уже привык не размышлять ни о чем: все было решено за него. Утро начиналось затемно, весь день он собирал продукты пропитания, вечером – океан и сон. Сегодня же пришлось остановиться в своей заведенности – целые сутки можно ничего не делать. Пройдясь немного по побережью до мастерской Стаевски, он с удовольствием выпил со стариком чашку кофе, поболтал и поцокал языком, когда ученый муж пожаловался на отсутствие хорошего топора, рубанка и много еще чего. В какой-то момент Афа сообразил, что Стаевски действительно расстроен и даже негодует на нехватку инструментов. Словно приобретение их – дело совсем плевое и просто нет никому до этого дела. Сегодня его недовольство дошло до своего пика – он собрался на свалку, чтобы попытаться отыскать все-таки самое необходимое.
– Опоздал уже, Марек, поздновато спохватился, – отчеканил Афа.
Стаевски посмотрел на солнце. Действительно, уже проступала жара, и идти несколько часов по такому пеклу расхотелось.
– Завтра с вами пойду, – решил Стаевски и принялся очищать от коры ветки кетапанга. Если к ним приспособить тряпки, получится отменный шезлонг – прочный и легкий. Конструкцию он уже продумал, дело за малым.
– А ты чем будешь заниматься, факир? – Стаевски уже демонстративно называл Афу именем, приклеившимся с легкой руки вождя.
– Пойду проведаю свою ночлежку. Скучаю по ней.
Коллеги пожали друг другу руки, и Афа ушел. Он действительно собирался наведаться к своему камню. Время в поселении текло особым образом, Афа то пропускал дни в своем сознании, то, наоборот, нетерпеливо ждал, когда наступит вечер и можно будет забыться до утра. Камень же для Асури был особенным: время на нем не чувствовалось и можно было подробно прожить свое путешествие по подсознанию, не страшась наступления ночи.
Профессор быстро взобрался на холм и зашагал по тропе к своему камню…
Прежнее жилище Афы было ровно таким, каким он оставил его три недели назад. Саквояж, Hennessy, камень – все было на месте. Опавшие листья плавали на поверхности колодца, Асури заботливо очистил воду.
Камень принял профессора нагретой поверхностью, и подкладывать, как раньше, сложенную куртку Афе не хотелось. Тело мгновенно приняло покойную позу, замерло – профессор потерял чувство реальности и окунулся в немую пустоту. Теплая струя пробежала по телу и остановилась почти у самого камня, где-то в паху Асури, пульсируя спокойными и равномерными толчками. Еще какое-то время Афа сидел в абсолютной темноте, но чувствовал дыхание напротив. Казалось, что рядом действительно сидит его визави, до такой степени звук выдыхаемого воздуха был очевиден.
Прошло минут тридцать-сорок, прежде чем профессор ясно увидел самого себя на камне. Он сильно изменился, лицо высохло и стало черным от солнца, борода окончательно выровнялась, и теперь не осталось следа от клочков торчащих волос. Пальцы словно вытянулись, узловатость их стала особенно заметна. Ладони лежали на бедрах и так же, как и в прошлый раз, источали бирюзовое свечение.
Рассмотрев себя как следует, Афа поднялся и направился к тропе. Тело же недвижимо застыло на камне, и теперь даже ветерок не шевелил пряди волос, спускающиеся к скулам.
Состояние легкости и невесомости было уже знакомо, но профессор до сих пор не решился руководить своими действиями, полагаясь на подсознание. Сейчас он стоял и не двигался ни в какую сторону. Неожиданно для себя самого Афа почувствовал, как несколько сизых лучей, словно дымок от сигареты, вытекают из тела профессора, сидящего на камне. Одни лучи волнами уходили вдаль, в сторону птичьего кладбища, другие же кружились тут, рядом. Афа заметил, что эти лучи словно проверяли видимый мир, как бы на ощупь продвигались все дальше и дальше. Ему даже показалось, что в какой-то момент он почувствовал себя «Лотосом-1», этой машиной, которая, совершенно не понимая свое сознание, пытается обнаружить собственную жизнь в ином пространстве, вне микросхем и банков вариантов. Все еще осторожно лучи-щупальца легко касались травы, поля, кружились вокруг деревьев… Кажется, что это именно «Лотос-1», внедренный в сознание профессора, теперь пытается обнаружить что-нибудь надежное в реальном мире.
Асури пошел по полю в ту сторону, где находилась стена с люком и электрическими лентами – стена, которая отделяла мир Человека-14 от остального социума. Вместе с ним и поползли лучи-щупальца, намного быстрее, словно обрадовавшись, что могут передвигаться при помощи профессора. Афа остановился: он вовсе не собирался способствовать машине обустраиваться в этом мире. Остановившись, он стал просто и спокойно наблюдать за поведением «Лотоса».