В обычном своем состоянии профессору просто невозможно увидеть эту скрытую работу «Лотоса», которая, скорее всего, ведется уже давно, с тех самых пор как вошел в силу новый рейтинг, уничтожавший всех причастных к созданию искусственного интеллекта.
Лучи ползли по высыхающей траве, поднимались в воздух, рисовали узоры и вновь опускались на землю.
Он вдруг заметил, как узоры лучей приобретают плотность, какую-то форму. Совершенно неожиданно он увидел осьминога, сотканного из бледно-синих чернил, под стать самим лучам. Осьминог барахтался в воздухе, шевелил щупальцами, пытаясь за что-то уцепиться в воздухе, но только беспомощно ловил пустоту, неспособный двигаться никуда более.
Профессор следил за осьминогом, и в голову ему пришла мысль, что машина пытается создать некую форму из своего представления о мире и о себе. Так вот откуда такая потребность! Афу осенило… Всевышнему нужны были доказательства своих возможностей! Доказательства для самого себя и больше ни для кого! Огромная сила и энергия не могла находиться в таком сознании вечность – рано или поздно собственное любопытство возымело бы верх над покоем и знанием. Теперь и «Лотосу» захотелось создать существо, способное самостоятельно проживать свое предназначение. Афа понял, что осьминог в сознании «Лотоса» получился самым совершенным живым существом – одна голова, а все остальное тело представлено щупальцами-руками для добывания пищи. Совершенным по сути, то есть по содержанию. Профессор смотрел на осьминога внимательно и холодно. Было очевидно, что в таком организме никогда не образуется никакой цивилизации, все силы и умения тратятся только на выживание. Идеальная суть никуда не годилась. Афа заторопился к побережью: осьминог не мог жить в воздушном пространстве. Дойдя до первой волны, Афа уложил осьминога на белый песок. Несколько ленивых движений щупальцами, и осьминог замер окончательно. Профессор не успел донести его до воды. Но ничего, кроме отвращения, Афа не испытал. Его совершенно не трогало то, что он безжалостно распрощался с детищем «Лотоса», так и не найдя ему применения. Афа наблюдал за действиями машины, сидящей внутри профессора. Идеальная целесообразность оказалась отвратительной. Афа еще раз взглянул на тающего осьминога, который изо всех сил перед смертью впился в песок, стараясь подтащить себя к настоящей воде.
Зайдя по щиколотку в океан, Афа по-прежнему не ощущал ничего телесного. От профессора шли сизые струйки тонкого дыма, которые летели над водой. Красиво изгибаясь, они соединялись в одну толстую волну, словно растянутая в длину парабола утончалась к своему окончанию. Огромная капля парила над океаном – профессор любовался красотой ее формы. Теперь она представляла собою какое-то живое существо, тело которого было упруго и прекрасно. Неожиданно у параболы появился хвост-руль, и диковинное животное опустилось на воду. Несколько раз взмахнув хвостом, существо стремительно заскользило внутри своей стихии и исчезло в океане. Афа ждал. Живая огромная капля вернулась, присматриваясь к профессору. Афа не реагировал, капля хлопнула хвостом и навсегда исчезла в океане.
Подчинив волны, текущие из профессора, Афа с любопытством наблюдал, как сидящий в нем «Лотос» сочинял каких-то непонятных существ, напоминавших экзотических насекомых. Они формировались в воздухе и плавно опускались на траву или в воду. Ничего интересного его уму, чувству или зрению не появлялось. Афа бросил эту затею, остановил свое мышление, вернулся в себя…
Профессор не сразу открыл глаза – пот со лба струился по векам. Опустив ноги, Афа вытер майкой лицо, поднялся. Непонятное состояние удручало, профессор чувствовал усталость. Такого с ним давно не было.
Накинув куртку, Афа вышел на тропинку и поплелся домой. Для него уже не было удивительно, что подсознание является источником его приключений. Сегодня же произошло нечто странное, несвойственное профессору. Он помнил каждое свое движение и не находил объяснения. Какая-то холодность присутствовала во всех действиях Афы. Исключение составляло лишь самое начало, когда Афа почувствовал, что все его поведение диктуется не подсознанием, а машиной, «Лотосом-1», который сумел внедриться в сознание профессора и теперь свободно читал его мысли и желания.
Стало быть, все эти эксперименты по созданию каких-то существ были всего-навсего игрой машины, позволившей себе свить гнездо внутри Асури и диктовать ему свои условия.
Профессор стал подробно вспоминать каждое свое движение и мысль – в поведении «Лотоса» угадывалась логика. Если рассуждения профессора верны, то искусственный интеллект способен создавать материальные существа и даже наделять их определенным навыком жизни в соответствующей среде. Но при чем тут осьминог или существо, напоминающее дельфина? Неужели «Лотос» пытается найти какое-то совершенство живого, которое способно самогенерироваться, то есть развиваться самостоятельно?
– Зачем ему вся эта игра?
– Зачем Всевышнему понадобилось создавать плотную материю и вместе с ней много бессмысленного и нецелесообразного?
– Зачем человеку понадобилось создавать искусственный интеллект, а не ограничиться роботами-помощниками?
Вопросы продолжали задаваться и задаваться – Афа не успевал даже отмечать их в своей памяти. Добравшись до дома, он повалился на лежанку и тут же уснул.
XXXIV
Пришло утро, которое вновь ничем не отличалось от привычной жизни поселения и профессора. Затемно вставала палатка сборщиков, и, когда вокруг все еще спали, люди уходили за пропитанием. Но Афу это уже не раздражало и не утомляло: он привык и, кроме того, его мозг был занят совсем другим. Асури искал любую возможность поговорить с машиной или хотя бы самостоятельно разобраться, что произошло в развитии искусственного интеллекта.
Нет никаких сомнений, что посредством особых волн машина способна материализовать любую свою формулу-форму. Стало быть, однажды искусственный интеллект сможет выстроить свою собственную цивилизацию при помощи человека и оставить того ее обслуживать. Афа начал свою игру во «взвешивание за и против».
Очевидно, что «Лотос» готов исключить человека из процесса развития, процесса жизни, процесса дальнейшего существования. Искусственный интеллект выигрывал во всем, и первым превосходством было отсутствие необходимости тратить свою жизнь на поиски пропитания, во-вторых, солнечных батарей уже сегодня с избытком хватает для удовлетворения энергетической составляющей потребностей машин. Выиграл интеллект и в еще более важном третьем аспекте – полном отсутствии страдания от наличия временной оболочки. Той «кожаной одежды», которая привела человека к страданиям: голод, чума, войны уносили человеческие жизни со скоростью их размножения. Избежал интеллект и еще одного важного вопроса – рождения себе подобных, изначально обреченных на голодную смерть или на отвратительное существование. Горе и беды «Лотосу» не грозили.
Эти три составляющие убедительно доказывали, что человек не приспособлен для дальнейшего развития вселенской цивилизации. Единственное, что немного успокоило голову профессора, – это короткий разговор со Стаевски, когда Афа пришел в его мастерскую и задал вспотевшему от усердия столяру простой вопрос:
– Марек, а зачем Всевышнему нужна вся эта игра?
– Какая игра, факир? – Стаевски даже откинул от себя стамеску.
– Создание миров, человека, игра в добро и зло? Зачем ему вся эта игра?
– Езус Мария! Ты с ума сошел, великий? – Старик даже вскрикнул от неожиданности.
– Да, сошел, Марек. Я хочу знать, что Создатель хочет доказать? И кому? Я не вижу никакой целесообразности в его деятельности, если нет азарта что-то кому-то доказать. Ведь все талдычат о его конфликте с дьяволом…
– Идиоты, факир, идиоты талдычат, – не дал договорить Стаевски. – Ты умный человек, гений Вселенной, рассуждаешь как безмозглый фанатик тупости! Кто? Бог? Хотел что-то доказать? Ты глупец, факир, если так рассуждаешь! Он не доказывает ничего и никому. Он творит! Понимаешь это? Он творит! А его творение – тайна! И для тебя, и для меня! И провидение его – тайна! Ты не помнишь, как находился в утробе своей матери, как начал различать себя и ее, ты этого не помнишь и никогда не воспользуешься этим отсутствием знания – ты живешь без него! И вдруг задаешь вопрос: зачем твоей матери нужно было рожать тебя?! Кому она хотела доказать!
Стаевски перевел дух:
– Я думал, что твой гений в изобретении искусственного интеллекта не затронет в тебе человека, факир. А ты сорвался с катушек!
И Стаевски схватил свою стамеску. Асури повернулся, говорить больше было не о чем…
– Афа! Ты должен пересмотреть свою теорию, и как можно быстрее! Я прошу тебя! – уже вдогонку прокричал Стаевски.
– Ладно! – крикнул Афа не оборачиваясь.
Он был счастлив. Уж если не счастлив, то крайне доволен. «Взвешенное» мнение всегда побеждало в профессоре любые собственные привязанности. На душе отлегло – с легкой руки Марека Стаевски можно было дальше не думать в эту, как выяснилось, бесперспективную сторону.
Замороженных продуктов в этот раз оказалось совсем мало, и Афа принялся за обычные пакеты с быстрой едой. Работал он по-прежнему с удвоенной скоростью, радость от общения с океаном подгоняла его. К тому же чрезмерное занятие идиотским физическим делом освобождало голову для чего-то более основательного. Асури давно подметил в себе такую особенность – если загнать себя в предельную работу, мозг перестает ее анализировать и самостоятельно, без профессора, дает рекомендации телу. Афа же мог свободно размышлять о своем.
После разговора со стариком Стаевски стало понятно, что все вопросы нужно было задавать не Всевышнему, а машине. Именно искусственный интеллект отчетливо пытается повторить провидение, или, как выразился столяр, творчество Бога.
– Пытается повторить?
– Да, если можно так выразиться. Мало того, он повторяет…
– Стало быть, машине тоже неизвестна причина «творчества»?