– Нет, вождь. Я не Будда. И никогда им не был и не буду. Я смертный человек. Еще раз прости меня…
XXXVI
Профессор вышел. Пройдя несколько шагов, он обернулся на какой-то шум – выскочила женщина и тут же исчезла между постройками. Только сейчас Афа сообразил, что он практически голый. Он посмотрел на свои трусы, которые уже прилично истрепались и почти превратились в экзотическую одежду азиатских отшельников.
Афа быстро зашагал к океану, к месту, где провел весь вечер и всю ночь. Выйдя из построек к берегу, профессор сразу заметил свою одежду, валявшуюся на песке. Рядом сидела женщина в синей мужской рубашке и кожаных сандалиях. Волосы ее развевались от легкого ветерка, пола рубашки изредка загибалась, и на белом песке обнажалась черная от загара нога. Завидя Афу, женщина вскочила и, отбежав от одежды, застыла, разглядывая профессора.
Не придумав ничего лучше, Афа Асури приветственно взмахнул рукой и крикнул:
– Selamat sore…
Потом подумал и перевел свое приветствие:
– Hi!
– Hi… – ответила женщина, поправила волосы и слегка поклонилась.
– What happened? – Профессор не знал, что спросить, что сказать. Тело снова напряглось, словно внутри пробежала какая-то искра.
– You are Buddha, Фалькао?
– No, mam… Why do you ask that?
Женщина сделала несколько шагов к профессору и остановилась. С трудом подбирая слова, она говорила о странном поведении профессора на берегу, говорила что-то еще, чего Афа просто не мог разобрать. Он слушал слова и не понимал их: непривычное звучание английского и неправильные словосочетания ставили профессора в тупик. Он вспомнил, что подобное ощущение у него уже было, когда много лет назад прилетевший из России профессор психологии читал в Дубровнике лекции о теории малых культур. Афа вспомнил, как выпрашивал стенограмму лекций, чтобы позже спокойно прочесть и понять, в конце концов, смысл всего сказанного. Сейчас голос женщины напоминал английский язык того русского ученого. Профессора осенило. Неожиданно для самого себя, он выпалил, не дав договорить уже вконец запутавшейся женщине:
– Если вам угодно, вы можете говорить по-русски…
– Вы русский знаете? – Женщина вскочила от удивления.
– Я русский.
– О господи, а я тут мучаюсь… Ой, извините, как вас… господин Фалькао. Я просто ошалела. Вы – русский?!
– Русский, русский… Так что случилось? Почему вы здесь?
– Я подумала, что вы можете потерять свою одежду, тогда я могла бы вам ее принести. – Для убедительности женщина села перед аккуратно сложенной одеждой Афы.
Профессор оделся. Он совершенно не мог прийти в себя от нахлынувшего странного чувства.
Женщина перевела дух и продолжила говорить. От радости, что теперь она может высказаться свободно на родном языке, внутри нее раскачивалось неожиданное предчувствие счастья… И еще целый ворох чувств, которые можно было только заметить на восторженном и подвижном лице улыбающейся женщины. На какое-то время она даже перестала поправлять волосы – Афа отметил ее увлеченность рассказом.
– Как тебя зовут?
– Даша…
Афа сел рядом, и Даша, поправив рубашку, чтобы хоть немного скрыть свои длинные ноги, замолчала. Повернувшись к профессору, она стала внимательно его рассматривать. Серьезное ее лицо, которое ветер изредка закрывал прядями волос, было строго и сосредоточенно. От напряжения на шее набухла жила – Афа видел, как внутри, под кожей, бьется пульс. Встретившись глазами с профессором, женщина как будто что-то спрашивала молча и озабоченно, пытаясь распознать ответ профессора, который не понимал ничего и тоже смотрел на Дашу.
Она опомнилась первой:
– Фалькао, спасибо вам. Вы спасли нас, все наше поселение… Если бы не вы, нас бы всех убили или отправили искать другое место. А здесь больше негде жить. Все, кто пошел вниз вдоль стены или, наоборот, вверх, все упирались или в скалы, или в свалку, к которой невозможно подойти: там обрыв ярдов сто и можно просто разбиться, если решить спускаться. Вы спасли нас от гибели у скал или у края пропасти со свалкой. Те несчастные, которым не удалось найти нас, погибали от голода или становились рабами и, может быть, даже пищей для тех, кого вы сегодня утопили в океане. Спасибо вам.
Даша неожиданно наклонилась и поцеловала ноги профессора. Он вздрогнул. То чувство, которое он впервые испытал от прикосновения женщины на площади перед лежащим Мэле, а теперь уже здесь, на побережье, с новой силой ударило внутри.
Привыкший анализировать свое состояние, Афа растерялся. Ничего подобного с ним ранее не происходило. Это не было чувство, рожденное его глубиной. Это было очень реальное и ощутимое прикосновение к телу чего-то неземного, неведомого… Сейчас, когда губы Даши коснулись пальцев его ноги, он опять ощутил дрожь. Физическую дрожь, унять которую невозможно. Тело, «кожаная одежда», существовало само по себе, вне зависимости от мыслей профессора, его желаний. Странное чувство было приятным, и тело опять тянулось, чтобы еще и еще испытать на себе прикосновение Даши. Профессор уперся руками в песок и из последних сил пытался не шевелиться. Ноги от напряжения сводило судорогой, профессор боялся шевельнуть ими. Он чувствовал, как ее дыхание жгло маленьким пятном кожу, и терпел. Профессор испугался самого себя и своего состояния. Он вскочил и закружился на песке.
Тут же вспомнилось, как дней двадцать назад или чуть больше он бегал по полю от какого-то избытка сил. Тогда было все другое, совсем другое, глубокое, исходящее в него откуда-то сверху, снизу или даже со всех сторон. Сейчас было все иначе: тело само открывало в себе тепло и силу. Все было по-другому, и все было так же, как и в тот раз. Афа это отчетливо понимал, продолжая носиться по белому песку. Даша смеялась, и этот смех кружил профессора по побережью, уносил в какие-то высоты, бросал вниз и вновь вверх. Он не слышал своего сердца, своего дыхания – каждая клетка мышц как пружина подкидывала его словно пушинку и наслаждалась легким парением в воздухе. Тело, обрадовавшись самому себе, торжествовало, пьянило Афу, не давая опомниться. Профессор носился в замысловатом танце вдоль океана и не заметил, как Даша, такая же растерянная и обескураженная, поднялась и пошла в сторону домов, все время оборачиваясь и улыбаясь.
XXXVII
Вечером в шатер добытчиков зашел Варгас. Люди еще не вернулись, и профессор лежал, уставившись в тряпичный потолок. Завидя вождя, Афа поднялся; чувство, которое он испытывал утром, в минуту признания, вновь охватило профессора.
Варгас предложил выйти к океану и поговорить. Асури тут же поднялся, и они вышли.
Медленно и лениво ступая по мокрому песку, они брели вдоль побережья, уже показалась окраина поселения, за ним поднималась скала, уходящая в море. Что было за скалой, Афа не знал. Варгас молча смотрел на величественный камень и молчал. Потом повернулся к профессору и улыбнулся:
– Там еще одно поселение. Побольше нашего. Здесь пройти тяжело, они поселились там, пройдя с другой стороны. Скорее всего, в железной стене несколько дверей и людей сортируют, прежде чем изгнать. Ты что-нибудь знаешь об этом, Фалькао?
– Нет, Варгас. Я ученый и дальше своего института не совал нос. Знаю, что было распоряжение об ограждении государства стеной, о которой ты сейчас сказал. Потом, уже через несколько лет, и я увидел ее. С обеих сторон.
– Скажи, Фалькао, если ты готов ответить… Как ты получил такой рейтинг, если был самым главным в его создании?
Вождь внимательно смотрел на профессора. Кровоподтеки подсыхали, и от этого лицо Варгаса становилось еще чернее. Афа думал, как сказать, чтобы было понятно простому человеку. Как объяснить разум машины, который принялся за глубинное изучение человека? Как передать то, что на земле появилось еще одно сознание, пожелавшее вмешаться в судьбу человека и Всевышнего? Что теперь человек не одинок в диалоге со Вселенной и самим собой и что отныне за любое человеческое деяние и даже мысль нужно будет нести ответственность. Наказание – жесткое, безжалостное, но по большей части справедливое, неминуемо коснется всего живого и разумного. Как объяснить все это простыми словами? Что человек завершил круг свободы и безнаказанности и теперь возвращается реальное возмездие. Возмездие, которое человечество в минуты отчаяния и безвыходности само требовало от невидимого закона. Как объяснить все те проклятия, которые человек настойчиво насылал на самого себя в надежде на высшие силы, законы, милосердие…
Варгас тоже молчал и понимал, что вопрос его не может ограничиться простым любопытством. Он первым прервал молчание и заговорил:
– Прежде, чем ты ответишь, я хочу рассказать тебе, почему я здесь…
Мужчины уселись у подножия камня, нависавшего над океаном. Варгас достал потрепанную пачку сигарет. Афа опешил: ему в голову не приходило, что на свалке можно найти выброшенные пачки с несколькими оставшимися сигаретами. Жадно посмотрев на пачку, профессор выдал себя. Вождь протянул коробочку Асури. Штамп отеля на пачке указывал на то, что она находилась в курительной комнате специальных отелей для иностранцев, которым не запрещено курить на территории Байхапура в своих гостиницах. Афа как-то глухо и неловко поблагодарил Варгаса и прикурил. Голова не ожидала такого воздействия, профессора повело в сторону, он чуть не свалился на бок, но вождь успел придержать плечо собеседника. Придя в себя, профессор больше не притрагивался к сигарете, но держал ее перед собою, изредка втягивая носом струйку дыма. Так ему нравилось, и легкая истома расползалась по телу.
– Я начал с обычной контрабанды. Наркотики и оружие – все довольно традиционно. Я и несколько человек, мы выходили на яхте в море и там с борта на борт перекидывали сирийский или ливанский товар. Понятно, что покупатели нашлись быстро и с избытком – я разбогател в одно мгновение. Потом на меня вышли люди, которые предложили мне деньги в несколько десятков, если не сотен, раз больше, нежели я мог заработать за все это время. В Европе люди мечтали жить долго и счастливо, они научились делать такие операции, когда орган одного человека можно пересадить другому и тем самым продолжить жизнь. Но им нужны были эти живые органы. Я согласился находить таких людей, Фалькао, привозил их в клиники или к определенному месту, откуда их забирали. Нужны были люди, о которых никто никогда ранее не знал в Европе. Африканцы не годились: их организм, как мне объясняли, изможден вековым голодом и нищетой. Оставались Малайзия, Индия, Филиппины… Я уехал сюда, и через год у меня оказалось больше денег, чем у любого другого богатея страны. И я уже не хотел больше связываться с теми, кому продавал людей. Попросту боялся… И, в конце концов, мои деньги позволяли мне жить как угодно и где угодно.