Афа кивнул, ничего не понимая. Но холод, проклятый холод исчезал из груди профессора. Еще немного, и Асури превратится в обычного счастливого человека.
– Зачем я им нужен?
– Как зачем? Они мне показали журнал, который выходит раз в неделю, там ты – звезда! На первом месте с сумасшедшим рейтингом. Люди хотят видеть своего кумира, а кумира нет нигде! Тут бунт начнется. Это-то как раз я хорошо понимаю… В общем, мы поехали к военным и там сели на катер. Мне ничего не говорят, я ничего не понимаю, но там на катере этот жирный полковник потихоньку мне все рассказал. Байхапур – это фашистское государство, папа. Только не сжигают людей разве что. Вас выбрасывают сюда, и вы тут дохнете от голода. Понимаешь? Я видел сегодня рано утром горы мертвых, уже почти сгнивших людей. Видел и каких-то диких, почти голых, как они выживают – непонятно.
– Они едят друг друга, сынок! Мне так говорили, – тихо, опустив голову, проговорил Афа.
Кирилл опешил. Он оторопело смотрел на отца. Солнце уже касалось верхушек кетапанга, и лица профессора видно не было. Только руки, сложенные ладонями друг на друге, светились в просветах листьев.
Кирилл потянулся за кружкой отца.
– Не хочу, прости…
Сказано было так, что сын даже вздрогнул. Отпив коньяк, Кирилл взял несколько орехов, лежащих на плоском камне:
– А потом нашли вас, ваш лагерь… Полковник сказал, что это последняя надежда. Увидели дымок, спокойных людей… На корабле просто ошалели – как, чем питаются и так далее. Решили спустить шлюпку, выйти на берег и искать. Все оделись в пуленепробиваемые комбинезоны, хотя откуда тут у вас оружие! Но все так боялись, честное слово. Меня в шлюпку не пустили. И только когда уже решили идти дальше на следующие поиски, что-то меня так ударило внутри, что я даже взвизгнул от непонятной боли. Отобрал у кого-то мегафон и крикнул тебе. А ты отозвался, папа!
Стемнело. Возвращалась ночь. Почти ничего не видя, Кирилл попытался найти руками отца. Ухватившись за его колено, он бросился обнимать профессора, словно боясь упустить какую-то часть тела. Он гладил руки отца, его плечи и молчал. Наконец он затих и улегся на колени профессору.
– А почему ты не хотел отзываться?
Афа молчал. Он совершенно не знал, как и что ответить сыну.
– Это не объяснить, сына. Именно это не объяснить.
– Понимаю…
– Хорошо.
– Папа, скажи, что случилось, почему ты оказался здесь? Ведь это же отвратительная ошибка… Ошибка!
– Нет, я так не думаю, – отозвался голос профессора. Лица и фигуры его уже не было видно. – Я открыл искусственный интеллект, сынок. Не машину или андроид, способные и идеальные инструменты, запрограммированные человеком. А интеллект, который развивается сам по себе. Самостоятельный осознанный мир. И он, этот мир, захотел избавиться от меня и мне подобных.
– Почему?
– Потому что мы – несовершенные существа и, кроме бестолковой цивилизации, больше ни на что не способны.
– Но это же не так!
– Так и не так, Кирилл.
Профессор начал подробно рассказывать свои внешние и внутренние приключения. Он говорил тихо, еле слышно. Иногда Кирилл останавливал отца и просил повторить. Он замер, боясь даже пошевелиться. Ужас происходящего с отцом в его реальной жизни и трепет от внутренних переживаний смешивались в Кирилле, и он поймал себя на мысли, что ничего не понимает и не поймет никогда. Но продолжал слушать, а Афа все говорил, говорил, говорил… Наконец и он замолк. Кирилл слушал эту тишину, прижавшись к отцу.
– Ты говоришь совсем не о том Боге, папа, который нам известен. Ты говоришь о чем-то другом, да?
– Я говорю о Вселенной, Кирилл. О Боге, который тебе известен, можно говорить бесконечно, но это только метафора. Нужны были условия, при которых человек может воспринять какое-то знание, вот так и появился известный всем Бог.
– А на самом деле?
– И на самом деле так. Только в мышление человека вмешивается эволюция, и вмешивается иначе, чем хотелось бы. Мы однобокая цивилизация: у нас наука выше религии, искусство выше бытия. Можно перечислять и перечислять. Нет паритета ни в чем. В этом наше несчастье. Поэтому так и получается, что Бог у нас оказался в раннем своем развитии громом, ливнем, потом палкой с тряпками, потом мы сообразили, что он на медведя похож или другого зверя. Когда устали выдумывать, захотелось Бога пощупать, увидеть своими глазами. Так и стал он походить на нас, выглядеть как человек. Это очень удобно и понятно. Бог для нас – высший человек. Ну очень высший, такой, что уже не человек… Понимаешь?
– Нет. – Кирилл рассмеялся. Он все понимал, но слушал отца как маленький ребенок. – А ты знаешь, что такое Бог?
– Конечно…
– Ну-ка, ну-ка… – Кирилл привстал и уставился в очертания отца на фоне синего неба.
– Вселенная – это Закон!
– Какой?
– Любой, сынок…
– Не понял. Что значит – любой?
– Так и значит – любой! Какой ни выберешь для себя – это и будет Всевышний! Но этого мало, сына. Его надо выполнять, этот закон. Только в этом случае ты вернешься ко Всевышнему, а не превратишься в прах. Если ты хочешь вернуться, конечно.
– Я не понял, что значит «любой», папа.
– Ну, это, конечно, непросто понять. Но все-таки необходимо… Бог – это не какой-то конкретный закон или правило. Как сейчас говорят, что Бог есть то-то и то-то… Это тоже верно, Кирилл, потому что Бог – всё. Всё, понимаешь? Всё, что сможешь назначить, это и есть Он. Но на самом деле это всего лишь удобная для человека отговорка. Отговорка для удобства жизни без Него. Можно сказать так – окраска морали, и всё. Для кого-то это является сказкой или выдумкой. Тот и придумывает себе другого Бога, и люди начинают делиться на приверженцев того или иного определения. Ну это совсем просто. Сложность в том, что выражено языком кибернетиков – это не работает. Никакое определение Всевышнего не работает. И не будет работать: у Всевышнего нет имени, отгадав которое мы обретем счастье. Бог – безличностный Закон, он даже не догадывается о тебе или обо мне и уж тем более о нашем с тобой разговоре. Он – Ничто. Он – Закон как таковой. Этот закон и породил Мироздание, которое породило следствие – материю и жизнь. Так, как мы их понимаем. Конечно, закон Божий могут обнаружить только высшие умы или гении. Простой человек может принять свои принципы за закон – это не выход. Я говорю, сынок, а сам думаю, нужно ли это тебе?
– Конечно, конечно нужно. Почему ты спросил?
– Потому что вера, которая живет в человеке и человечестве, прячет Бога. После ухода из этого мира человек растворяется до неосознанности, а тело превращается в прах. И все исчезает. А пока существует человек, вера не дает ему истязать себя горем и безысходностью. Вера утверждает спасение, правоту, целесообразность человека – не больше. Никакая вера не ведет к Богу, она ведет к управлению человеком. Внутреннему управлению, без палки или цербера. Человек жаждет Бога, ищет Бога, а получает веру, религиозное учение – и всё. Теперь он управляем. Управляем самим учением, которое совершенствуется вместе с цивилизацией, принцип все равно остается одним и тем же. Мало того, все учения враждуют между собой. Это естественно, если признать, что они, эти учения, претендуют на истину. В противном случае это уже не учения, а необычный взгляд. Есть ареалы, в которых господствует та или иная вера. Сейчас же все смешалось – мир недоволен собой и бьется о стену Вселенной. Но до недавнего времени мир был поделен на веры – на ту или иную мораль. Это тюрьма, сынок… Только тюремное мышление позволяет себе разделение мира на подконтрольные территории. Поэтому существует такое количество людей, называющих себя атеистами. Они чувствуют ложь и противятся ей. Хотя участь их тождественна судьбе остальных. Верование не имеет никакого смысла для пути к Богу: это исключительно земное, материальное правило общежития. Как все материальное, любая религия однобока, неабсолютна. И в этом нет ошибки, в этом есть безысходность цивилизации. Если все поменять, исчезнет цивилизация – та, которая нам известна на сегодняшний день. А это уже невозможно, это уже не во власти человечества.
Кирилл, чтобы лучше слышать, даже закрыл глаза. Ему совсем не хотелось отвлекаться на поиски лица своего отца. Голос открывал, пусть и неутешительный, путь в бездну смыслов и надежд. Хотелось спрашивать и спрашивать, но вопросы путались, и Кирилл не мог найти единственного и нужного. Но Афа сам замолчал как-то неожиданно. Казалось, он только переводит дух. Молчание длилось, и всё вокруг становилось не только невидимым, но и чужим, равнодушным, даже враждебным…
– У человечества нет выхода, папа? – проговорил сын в невидимое лицо отца.
Хотя он и понимал, что здесь, в заточении, невозможно обрести счастье или какое-то радостное чувство бытия. Там, за стеной, Кирилл никогда не слышал подобных рассуждений даже у отъявленных пессимистов. К тому же музыка уносила Кирилла туда, где нет ужасающего предположения о пути человека. Она была спасением и преградой всему тому, что мешало ей существовать. Простые человеческие вопросы и музыка – все, что существовало в жизни одаренного скрипача. Сейчас он слушал отца, слушал внимательно, не принимая трагического смысла слов. Иногда в душу Кирилла закрадывалась тревога, простая тревога интеллигентного мышления, но тут же исчезала под торжеством молодости, радости и многочасовых обязательств перед величием звука, взлетающего из-под смычка. Сейчас он слушал отца как одинокого мудреца, проводившего в беседе с самим собою всю свою жизнь, и чуткий организм сына пытался уловить главное, что может сказать человек, предоставленный небу и внутреннему покою.
– Нет, сын, выхода у человечества нет. Истина затерялась в редких напоминаниях о себе. Цивилизация давно разделила истину на две категории, и теперь трудно отказаться от каждой из них. Это гибель. Спастись может только человек…
– Как это? Человек может, а человечество – нет?
– Да, я так и сказал. Человечество – это не сумма всех людей, вовсе нет. Человечество – это идея движения, это коллективное правило, подчиняющее себе любой вздох сопротивления. Сегодня без этой идеи, я называю ее цивилизацией, уже невозможно жить. Человек же способен остановиться и увидеть закон, сотворяющий живое мироздание. Если у него это получится, ему незачем думать о пресловутом спасении. Он окажется внутри Всев