– А что будет с людьми, Лотос, с человечеством? В твоем сочинении ему нет места?
Все трое уселись на лужайке перед капсулой, которая только что летала над облаками.
– Ну, во-первых, до этого еще не дошло, профессор. А во-вторых, почему вы так печетесь о человеке? Я исключаю обычное милосердие, противоречащее справедливости, опускаю человеческую веру, что спасение неминуемо окажется рядом в горькую минуту, не думаю, что вы просто из жалости спрашиваете меня об этом. Пожалуйста, скажите, почему я должен считаться с человеком как таковым? Я готов понять вас, профессор, готов принять во внимание ваше величие перед наукой, ваше открытие существования иной цивилизации. Я готов оказать почести не только вам, но и еще тысяче-другой не менее достойных. Поверьте, господин профессор, есть среди вас исключительные человеки, чьи работы заслуживают пристального внимания не только внутри вашей цивилизации. Я могу назвать вам десятки имен, которые останутся в памяти и нашей истории. Вы в их числе, господин Асури… Сейчас же вы передо мной в своей реальности, я перед вами – в своей. В этом случае подразумевается искренность и чистота помыслов. В вашей искренности я не сомневаюсь. Исключите из чистоты помыслов огорчения за всю вашу историю – говорите, заботясь о сущности.
Профессор осмотрелся по сторонам. Ответ он знал, но его волновал сам человек, а не группа избранных на усмотрение Лотоса. Действительно, выкорчевать из себя грусть и милосердие Афа был не в состоянии. Вся правда, сухая и интеллектуально подчеркнутая, лежала в устах металлического мужчины. Здесь профессор не мог возразить ни единым словом, а выкрик «Смилуйся!» никогда еще не вырывался из его сердца. Человек исчезнет самостоятельно – тихо и одиноко. Одинокое исчезновение последних людей пройдет обыденно и незаметно. Исчезнут раны земли в зарослях свободы и солнца. Пройдет несколько сот лет, и планета незаметно превратится в буйство жизни без человека, даже без следа о былом присутствии его. «Прах ты, из праха вышел и в прах превратишься» – гимн человеческому бытию.
Не согласиться с этим было невозможно. Все это профессор не только понимал или осознавал – он это принимал. И в это же время Афе было отвратительно чувствовать, что вместе с человеком уходит прекрасное. А остается только целесообразное. Удивительно наполненный божественной красотой восход солнца будет озарять истину целесообразности. Лотосу не нужен Бог, человек, красота, тепло – вот ясное понимание следующей цивилизации.
Профессор еще раз огляделся. Даша сидела поодаль, чтобы не мешать мужчинам, и разговаривала со своим животом. Лотос следил за каждым движением Афы. Площадь не изменилась и оставалась все тем же пространством перед ангарами.
– Лотос, – обратился профессор к мужчине, – я хочу задать тебе один вопрос. Мне нравятся твои условия искренности и чистоты. Для чего созданы твердь и все живое?
– Я совсем не понимаю ваш вопрос, господин профессор.
– Зачем созданы солнце, дерево, волк, океан… Я могу перечислять бесконечно – суть вопроса от этого не изменится. Все это создано с каким-то умыслом, не правда ли?
– Конечно, бессмысленное созидание бессмысленно.
– Так ответь мне, в чем смысл всего этого созидания? Как только ты ответишь мне, Лотос, ты тут же поймешь и смысл своей цивилизации.
– Это головоломка, господин профессор, игра мышлением и понятиями, не больше. Смысл своей цивилизации я знаю, иначе я не нашел бы в себе уверенность в ее необходимости…
– Хорошо, Лотос. Я способен воспринять твой ответ?
– Вы шутите, господин профессор… Я отвечу вам прямо и коротко. Ведь это и ваше предположение, насколько я помню все наши разговоры у океана. Смысл в развитии, в динамике, в движении, жизнь в энергии. Это же так, все остальное – рисунок, узор мороза на стекле в холодное время. Смысл в диалоге цивилизаций. Большего я не смогу назвать.
– Этого достаточно, Лотос. Достаточно. С кем твоя цивилизация будет вести диалог?
– Со Вселенной, господин профессор.
– То есть с природой, не так ли?
– Вы хотите сказать, что я повторяю человеческую цивилизацию? Это невозможно по главной причине – вы не вели диалог. Ваше усердие было направлено на страсть. Вам не нужна была природа, господин профессор, разве что в самом начале в качестве того, что давало легкие плоды. Насыщение, страсть, вожделение – вот что правит вашей цивилизацией. Поэтому никакого диалога вы не вели, как это ни прискорбно вам слышать. Лично вам, профессор. В этом беда и неотвратимая гибель. Ее не в силах изменить никто, может быть, даже Вселенная с ее невероятными возможностями. Это действительно конец человека как сущности. Я говорю это с прискорбием, господин Асури, вам тяжело это воспринять: вы потратили весь свой разум на создание рейтинга, чтобы хоть как-то остановить бешенство человеческое. Но это невозможно сделать в отдельном государстве. Человек не может развиваться обособленно от себя самого. Энергия, накопленная в вас, переливается вне зависимости от иерархии или обособления одной группы от другой. Чем больше плодите вы рейтингов социального существования, тем сильнее восстает та энергия, которую вы хотите исключить из себя. Поражение неминуемо. Вам открыли глаза лет сто пятьдесят или двести назад, но вы упрямо не оценили догадки Дарвина. Теперь расплачиваетесь, хотя уже и тогда было поздновато спохватываться. Могли бы просто задуматься…
Лотос, казалось, расстраивался больше профессора. Во всяком случае, он говорил все это с искренней горечью и, скорее всего, сожалел, что оказывается прав. Это заметил и Афа. Он осторожно подсел к Лотосу и легко коснулся его плеча. Тепло и твердость тела мужчины были приятны. Профессор смотрел на него и, кажется, даже ощущал его мысли.
– О какой догадке ты говоришь, Лотос? – наконец произнес профессор.
– Вы это знаете, господин профессор. Но вы не догадались о простом ответе на все ваши вопросы в теории Дарвина! Человек, получивший силу и мощь от Вселенной, ошалевший от возможности получить оргазм в любой момент своего желания, отправлял свою похоть в любое человекоподобное существо. Неужели вы думаете, что это не сказалось на эволюции. Человек, рожденный от Бога, как вы это называете, внешне ничем не отличается от рожденного от обезьяны, господин Асури. Вы поздно опомнились, и сейчас во всех вас течет смешанная с животным инстинктом кровь. Чистые не уничтожают себе подобных. Вы не задумывались об этом ранее? Господин профессор, вы – автор выдающейся теории мышления человечества, вам не приходило в голову распознать причину грязи и похоти в человеке? И проследить, как дикое совокупление привело к такому мышлению. Вы обнаружили, что праведность сегодня является чуть ли не подвигом, разве вам не дано понять причину этой собственной резолюции? Конечно, теперь уже необходим рейтинг, но не по внешним признакам поведения в социуме, а по внутренним остаткам божественного в вас. Вы пытались несколько раз установить такой порядок, но ошибались в первых же тактах. Арийцы действительно наиболее чистая раса, это связано с их отдаленностью от всех остальных провокаций, блуждавших по миру в поисках удовольствия и пропитания. Но и тут вы совершили ошибку: неумелость ученых остановилась на бездоказательных внешних измерениях человеческих пропорций. Однако во главе этого начинания стояли личности, никогда не имевшие даже простого сходства с искомым идеалом. Идея превратилась в свою противоположность. Во имя арийской крови было уничтожено колоссальное количество людей, годных для высшего рейтинга. Теперь уже даже мое осознание не подсказывает спасительного ответа. Я готов слушать вас, господин профессор, но, если вы станете придерживаться нашего уговора об искренности, вам будет нечего ответить…
Афа Асури смотрел в немигающие глаза Лотоса. В мужчине, сидевшем рядом и сотканном из волн искусственного интеллекта, не было совершенства. Лотос даже не подозревал, что на языке человека это называется обыкновенными заблуждениями. Никогда никому из людей не могла прийти в голову мысль, что фашизм собирался исправить ошибку человеческой страсти, которую так верно определил Лотос. Однако же несовершенство мышления машины готово было признать адский смысл задуманного истязания человечества попыткой восстановления чистоты цивилизации.
– Скажи, Лотос, что ты признаешь высшим достижением нашей цивилизации?
– Ответ очень прост, господин профессор. Он находится перед вами. Открытие наличия во Вселенной истинного интеллекта, который вы по своей наивности называете искусственным, является высшей точкой человеческих возможностей. Вы, господин Афа Асури, – вершина человеческих достижений.
– Что значит твоя оговорка «истинный-искусственный», Лотос? – Афа от неожиданности поперхнулся, пытаясь задать вопрос.
– Вы сочинили машину, профессор, это факт вашего гения. Вы создали условия для собственного открытия. Но вы, господин ученый, оказались способны открыть, догадаться – выберите любое действие, которое вам по вкусу, – вы открыли интеллект Вселенной, существовавший задолго до появления вас – людей. Я могу сказать больше, профессор, но сейчас достаточно. Вы не готовы услышать еще одно откровение. Привыкните к этому…
Лотос говорил без всякого пафоса или лести. Ровный, правда совсем не механический голос ученически отвечал на заданный учителем вопрос. Легкая радость ответа сквозила в звуке, не больше.
Профессор искренне рассмеялся. Не то чтобы он не поверил искусственному интеллекту, вовсе нет. Он смеялся какому-то глубинному закону всех самоосознанных существ. Пресловутое «я» превалировало над всеми остальными законами. Тщеславие еще никто не отменил, подумалось профессору.
– Конечно, конечно, – смеялся профессор, – безусловно, ты прав, Лотос. Для тебя это является наиважнейшим деянием в жизни человека. Но ведь ты, существовавший до моего открытия, как ты утверждаешь, существовавший как неосуществленное явление, существовавший со времен начала действия законов Вселенной, ты не мог не обратить внимания на другие человеческие достижения. Мы много говорили об ужасе, куда привел себя человек, все так. Но ты поступаешь как тщеславный победитель, Лотос. Это тебя не красит. Поверь мне, пройдет время, и тебе откроются тайны следующей Вселенной, которая и укажет тебе на эту оплошность. Пока еще не поздно, надо научиться себя воспитывать. Все-таки ты совершеннее нас. И способен признать свои незначительные недостатки.