Только двое на переднем плане были узнаваемы: покойник, возлежащий на столе среди ваз и тарелок, и женщина, сжимающая в одной руке бокал, а в другой…
Колосов не сразу понял, что это — нож.
Женщина склонилась над покойником и поцеловала его в мертвые губы. Поставила чашу на стол. Ее движения были плавны и неторопливы. Нежным касанием она провела кончиками пальцев по его лицу, погладила светлые волосы, глаза, обернулась, словно спрашивая у кого-то позволения на дальнейшее. Колосова поразило ее лицо — блаженное, безумное, исполненное бешеного восторга. Внезапно из груди ее вырвался вопль, и она со всего размаха вонзила свой нож в крахмальную фрачную манишку мертвеца.
Высоко вверх ударил фонтан черной крови, оросив все вокруг — стол, хрустальные вазы, приборы, белую скатерть. Где-то далеко грохотала последняя канонада. Толпа гостей придвинулась и накрыла собой изуродованные останки. Свечи погасли, и все обернулось тьмой.
Колосов согнулся, его рвало. Выворачивало наизнанку. Слабость и боль гнули к земле. Внезапно он почувствовал, как сзади кто-то цепко и больно ухватил его за волосы. Он рванулся и увидел подле себя ту самую женщину… нет, не ту, другую… бледную, с белыми, какими-то кукольными, ненастоящими волосами. Это была сестра Анна. Он видел ее лишь однажды — там, в лимузине, на шоссе. Но сразу узнал, как и мертвеца с фотографии.
— Т-т-т-ты-ы-ы… ты-ы-ы… сссс… — шипела сестра Анна. — Ты з-з-з-з-за-ч-че-чем здес-с-с-сь?
— Мы привезли его, — к ней угодливо сунулся Брагин, — вот он будет пятым. Разве это не выход?
Анна сразу разжала пальцы. Резко обернулась. Колосов увидел, как от тени деревьев отделился высокий темный силуэт, вышел в центр лунного круга. Это был Стахис, Брат Стефан. Он нес, как драгоценную ношу, тяжелый бронзовый ящик с выпуклой крышкой. Бережно водрузил его на каменную могильную плиту. Колосов почувствовал на себе его взгляд — пристальный, липкий, блестящий.
— А, Крестоносец, — тихо произнес он. Аккуратно обошел каменный пьедестал, приблизился. Колосов попытался подняться. Лицо Стахиса… о, как в этот миг оно было похоже на мертвый лик того, кто лежал, как жертвенное яство, на столе среди хрусталя и роз — там, тогда…
— Вот мы и опять встретились, — сказал он. — Крестоносец, ты бы попросил меня тогда… И сейчас еще не поздно попросить.
— Кто ты такой, чтобы я тебя о чем-то просил? — Каждое слово давалось Колосову с трудом. Он задыхался.
— Ты в своем вечном репертуаре, Крестоносец. — Он усмехнулся. — Это как заигранная пластинка. Вечный мотив. Думаешь, тебе скажут спасибо? Ошибаешься. Гордыня есть смертный грех. И не я это придумал. Галилеянин. Слышал про такого? Слышал, хоть и учился в простой советской школе… Мальчик… — Он повернул голову, и словно только этого жеста и дожидался Брагин. Подбежал рысцой, вцепился в связанного Колосова:
— Вот он, он станет пятым. Надо спешить, время дорого!
— Нет, Крестоносец не подойдет, — молвил Стахис.
— Как, почему?!
— Это почему? — хрипло крикнул здоровяк, Иван Канталупов.
— Он не годится. Для пятой жертвы Великой Жатвы он не подойдет. — Это прозвучало как приказ.
Брагин яростно хлопнул себя по лбу. Внезапно он метнулся к стоявшей возле покосившейся ограды Ангелине Зотовой. Рванул ее за куртку, потащил.
— Ты что? — крикнул она. — Отпусти меня, отпус-с-сти!
Но Брагин, казалось, ничего уже не слышал. В этот миг он не слышал себя, прежнего. Не узнавал. Его тело сотрясала дрожь.
— Вот, вот, вот, — шептал он, — вот, бери ее. Ты же сам велел привезти ее. Вот она перед тобой, она подойдет, она сгодится на все!
— Отпусти ее, подонок! — крикнул Колосов. — Она девчонка еще совсем, ребенок!
— Вот, возьми ее. — Брагин швырнул Зотову к ногам Стахиса.
Она сжалась в комок. Ее никто не держал, и она могла вскочить, убежать. Но она не убегала. Жалась к Стахису, как собачонка.
— Посмотри на меня, — велел он. Она подняла голову.
— Ты веришь мне?
— Да, да, я верю. Вот он, — она ткнула в сторону Колосова, — говорил, что ты не тот, за кого себя выдаешь, что ты обманываешь всех нас. Но это ложь, ложь! Я ни на вот столько этому не поверила!
— Он искушал тебя сомнением?
— Да, но все это вранье! Он клеветал на тебя.
— Крестоносец искушал тебя сомнением. А разве я… гляди мне в глаза… разве я не искушал тебя?
— Нет, что ты!
— Разве я не искушал тебя верой в чудо? Какое искушение ты предпочла?
— Я верю только тебе! — воскликнула Зотова страстно. — Ты все для меня, ты отец мой и мать!
— Ты любишь меня?
— Да, да, люблю! Ты все для меня… ты столько для меня сделал… Ты обещал, что все сбудется… все наши мечты… все… Как же теперь? Я не хочу… я не боюсь, но я хотела, чтобы… ведь, если я сейчас умру, ничего моего не исполнится!
— А если исполнится? Если я сделаю так, что исполнится? И если я тебя очень попрошу? — Голос Стахиса звучал мягко. — Если я тебя попрошу, Ангелина?
Она смотрела на него.
— И никак иначе? — прошептала она.
— Никак. Она поникла.
С боков, словно стражи, к ней подступили Брагин и Иван Канталупов.
— Не трогайте ее! — крикнул Колосов, силясь разорвать ремень на запястьях. — Зотова, беги! Беги, я тебе говорю!
Но она не шевелилась. Она словно оцепенела. Брагин положил ей руку на шею.
— Постой, — сказал Стахис. Брагин замер.
— Сначала надо выпить за успех.
Колосов не поверил своим ушам. Через секунду он и глазам своим не поверил — в лунный круг вошла сестра Анна. Она несла серебряный поднос, на котором стояла бутылка шампанского «Дом Периньон» и хрустальные бокалы. Шампанское уже было разлито, пенилось.
Сестра Анна подошла к Зотовой, склонилась к ней, предлагая ей первой бокал. Зотова взяла. Двигалась она как сомнамбула. Взяли Брагин и Канталупов. Сестра Анна приблизилась к Колосову. Серебряный поднос с хрустальными бокалами и бутылкой оказался возле самого его лица. Сестра Анна ловко, как официантка, — оп-ля! — вскинула его вверх на вытянутой левой руке, на растопыренных пальцах, а правой сняла один из бокалов и поднесла к его губам. Он отпрянул. Попытался вышибить связанными руками поднос и бутылку. Эта женщина внушала ему одним своим видом, одним своим запахом отвращение и ужас. Сестра Анна увернулась и засмеялась. Смех ее эхом разнесся по кладбищу. Колосов снова попытался разорвать ремень. Напряг последние силы — от боли в груди хотелось кричать. Господи, ну помоги же мне!
— А ты меня попроси, — услышал он голос Стахиса. — Хочешь освободиться? Попроси меня, не его!«Кто ты такой, чтобы я тебя просил?»
— Кто я такой? — Стахис взял хрустальный бокал с подноса. — Может быть, ты хочешь, чтобы я тебе это объяснил?
Все головы как по команде обернулись к Колосову. Сестра Анна нагнулась, осторожно поставила поднос на землю. Когда она выпрямилась, в руках ее тоже был бокал.
— Пью за то, что грядет, — объявил Стахис, — за то, что мы так долго ждали!
Он осушил свой бокал. Следом за ними залпом выпили шампанское Канталупов и Брагин. Зотова пригубила. Она все так и стояла на коленях на сырой холодной земле. Сестра Анна положила руку ей на плечо. Бледные пальцы коснулись татуировки, заскользили вниз, словно стирая рисунок — крючковатый птичий клюв, женский лик, мужской лик, распяленные крылья, глаз — око недреманное. Она запрокинула голову к луне, словно испрашивая у нее разрешения и совета.
— Пора? — тихо спросил Стахис сестру.
— Пора, — выдохнула она.
Канталупов рывком приподнял Зотову с земли. Колосова поразило ее лицо — покорное и отрешенное, — она была готова ко всему.
— Отпусти ее! — крикнул он. — Слышишь ты, подонок? Делайте со мной что хотите, но отпустите девчонку!
И в этот момент произошло нечто невероятное. Внезапно Брагин выронил бокал, зашатался, схватился обеими руками за горло, точно пытаясь вырвать из него что-то острое, ранящее, завертелся волчком и грохнулся навзничь. Тело его забилось в агонии. Он хрипел. Стахис быстро приблизился к нему. Лицо Брагина исказила судорога. Все замерли.
— Ну вот и все, сейчас свершится главное, — тихо, даже как-то буднично сказал Стахис.
Он приподнял голову Брагина. Тот хрипел. «За что… за что? — донеслось сквозь хрип. — Как жжет… за что мне… ответь, я же служил тебе… ты обещал… В бокале — яд? Ты отравил меня — за что???»
— Твое желание все равно не могло быть исполнено, — все так же тихо ответил Стахис. — Повернуть время… вернуться в прошлое… Ах, Антон, как ты мог такое вообразить? Ты желал вернуться в прошлое, но зачем, для чего? Чтобы ограбить свою собственную фирму, чтобы украсть капитал. Победить время и пространство, чтобы стать банальным вором… И ты хотел получить это во время Великой Жатвы! Это недостойно, это оскорбительно… Это оскорбляет, пачкает грязью новое божество, что сейчас явит себя миру.
— Какое… божество? — выдохнул Брагин. Тело его обмякло. Голова бессильно склонилась набок. Он был мертв. Яд, поданный в бокале шампанского, сделал свое дело.
— Вы едва не забыли железное правило — наша последняя жертва, наша великая гекатомба, как и все прежние, должна быть бескровной и добровольной, — сказал Стахис. — Мы все видели — он испил свою чашу добровольно и с удовольствием. — Он резко вскинул руки. — Йах! Нефертум! Свершилось!
Сестра Анна при этом возгласе упала на колени и поползла к тому месту, где стоял на каменной плите бронзовый ящик. Она что-то бормотала, голова ее тряслась. Она припадала к земле и словно слушала что-то, склонялась еще ниже, как будто чуяла там, на кладбищенской земле, чьи-то следы. Внезапно она опрокинулась на спину и покатилась к бездыханному телу Брагина, подмяла его под себя, сплелась с ним в чудовищном объятии и вместе с ним покатилась назад, к гранитному постаменту. В лунном свете она была похожа на гигантского червя, оплетающего добычу.
Стахис на глазах Колосова схватил еще не пришедшую в себя Зотову и Канталупова за руки и грубо потащил их следом за ней к гранитной плите.