— Киса, — он успокоился, когда потным торсом шлепнулся на мою спину. Я попыталась ответить, но не смогла произнести, ни слова. Когда он вошел в меня последний раз, безмолвный и лишь мычащий в своем освобождении, я кончила вместе с ним, испытывая неописуемое удовольствие, заставляющее меня видеть яркие вспышки.
Руки Рейза сомкнулись на моей талии, а потом он начал опускаться на пол, опираясь на спину и таща меня за собой. Я сидела у него на коленях, его подрагивающий член все еще находился внутри меня.
Некоторое время прошло в тишине, его дыхание выравнивалось, пока я гладила его по тренированным предплечьям, дорожа близостью, дорожа самым значимым сексом в моей жизни.
Когда мои пальцы пропутешествовали по его руке, то это отозвалось низким грохотом в его груди, и я улыбнулась. Ему нравились мои прикосновения. Затем Рейз перенес вес на ноги, встал, все еще удерживая меня на руках, и направился в сторону своей импровизированной кровати и уложил нас. Он оберегал меня в сильном захвате своих рук; он не мог отпустить меня. Это движение было столь притягательным, я любила каждый момент с ним. Я никогда не чувствовала себя более целой, чем в его объятиях, прижатой к его груди.
Я прижалась губами к грубой и покрытой шрамами коже рук, обернутых вокруг меня, наслаждаясь его теплотой на моей спине.
Услышав ошеломленный вздох, выскользнувший из уст Рейза, я напряглась и мой мирок наполнила печаль, когда он прошептал:
— Я… я не знаю, на что это было похоже.
Его глубокий, хриплый голос был полон стыда и смущения. Не способная сдерживать боль в моем сердце, я развернулась в его руках, и несчастное выражение его глаз ранило меня глубже, чем это мог сделать любой кинжал.
Он опустил глаза, мое сердце стало биться еще быстрее, пока я гладила кончиками пальцев его щеку.
— Скажи мне, что с тобой случилось… пожалуйста. Я хочу знать.
Выражение лица Рейза стало каменным, я наблюдала за ним, как он боролся с различными эмоциями. Затем он покачал головой, его карие глаза потемнели:
— Я… я был в ГУЛАГе.
Медленно опустившись на локоть, я откинула растрепанные пряди волос с его лица, в то время как его указательный палец дотронулся до моей груди и начал кружить вокруг соска, а его язык скользить по моим губам.
— ГУЛАГ? — переспросила я, пытаясь сосредоточиться. — Разве это ни какая-то старая русская тюрьма времен войны?
Рейз кивнул и его палец начал дрожать.
— Это была тюрьма. Мы назвали ее ГУЛАГ из-за дерьмовых условий. Тебя держат в клетке, а потом заставляют выходить на арену и сражаться насмерть.
Его прекрасное мужественное лицо исказила вспышка гнева, и я наклонилась вперед, чтобы прижаться в поцелуе к его губам. Его дрожь сразу же прекратилась, а из горла вырвался стон. Когда он отстранился, я заметила, что его зрачки расширились, и мое дыхание остановилось. В этот момент он был так похож на Луку, но мне было все еще трудно допустить такую возможность.
Потому что если Рейз был моим Лукой, то я собиралась услышать все, что случилось с ним за эти годы, пока мы считали, что он умер. Когда нам сказали, что он сгорел… Когда он был вырван из моей жизни, без объяснений, разрывая мою душу пополам.
— Почему ты оказался там?
Рейз нахмурил брови, и я видела, как он боролся с воспоминаниями. Когда его лицо приняло злобное выражение, он сжал губы и произнес:
— Я не помню. Я ничего не помню, кроме смерти, насилия, боли и …
Мое дыхание прервалось, когда я подумала о том, каким образом он собирался взять меня. Он собирался…
Придвинувшись ближе к Рейзу, соприкасаясь с его кожей, я запустила пальцы в волосы и спросила:
— Почему ты собирался взять меня сзади… это похоже на.… Так… делали…? — Я замолчала не в силах задать очевидный вопрос. Этому должно было быть объяснение, но я не была уверена, что готова это услышать.
Карие глаза Рейза расширились, он опустил подбородок, спрятав их от меня. Он была такой загадочный и большой, как Халк, но этот вопрос омрачил его.
— Рейз, — позвала я, подавив внезапный прилив грусти, он медленно поднял голову.
— Я помню первый раз, когда один из них пришел в мою камеру. Он был огромным, а меня только что избили битой. Я не мог пошевелиться, и лишь наблюдал, как он подходит ко мне, расстегивая ремень и опуская вниз молнию. Я помню, как он надавил на мой живот. Помню боль. Такую боль, какаю никогда не чувствовал прежде. Да и потом, все что я могу помнить, заблокировано. Каждый раз, когда они приходили в мою камеру, я отстранялся от этого дерьма, пока не вырос и не стал слишком большим для них и опасным, чтобы трахать меня.
Инстинктивно, он схватил своей рукой мою и сжал ее, словно я давала ему силы продолжить, будто он наполнялся храбростью и мужеством, чтобы рассказывать мне об этих ужасных изнасилованиях. Я едва могла видеть сквозь поток слез, падающих вниз по моим щекам, пытаясь придумать способ, чтобы сделать для него что-то хорошее.
— Рейз, о боже, — я заплакала и прижалась лбом к его лбу, опустошенная рассказом о жизни в ГУЛАГе.
Он ничего не ответил, но все еще удерживал мою руку. Я догадалась, что это был первый раз за долгие годы, когда он нашел утешение. Конечно, я слышала об условиях содержания в подпольных русским тюрьмах, но то, что я слышала, не сравнить с тем, через что пришлось пройти Рейзу.
— Сколько тебе было лет? — спросила я, осыпая поцелуями его холодные, покрытые щетиной щеки.
Рейз сжал мои волосы в своих руках и ответил:
— Я… я не знаю. Трудно сказать сколько. Ни у кого из нас никогда не было дня рождения.
Вернув некоторое самообладание, не желая погружать его еще больше в неприятные воспоминания моими подозрениями, я продолжила:
— И они заставили вас сражаться? Насмерть? Детей?
Рейз кивнул, направив свой отсутствующий взгляд куда-то вдаль.
— Да. Они управляют целой сетью игорных заведений. Похожих на это.
Тошнота подкатила к моему желудку из-за того, что он сравнил «Подземелье» с ГУЛАГом. По крайней мере, я точно знала, что мы не заточаем и не насилуем детей, вынуждая их сражаться насмерть.
— Рейз, я не знаю что сказать. Я раздавлена твоей историей, — сказала я, чувствуя себя неадекватной — нет, жалкой.
Рейз сжал мой затылок, надавил вниз и робко поцеловал меня. Я сразу же растворилась в его хорошо знакомом поцелуе.
Потом он отстранился и посмотрел на меня.
— Был побег. Несколько бойцов освободились и убили охранников. В ночное время всегда было меньше охранников. Остальные заключенные тоже взбунтовались и стали сбегать.
— А ты как освободился?
Рейз скривил губы в усмешке.
— 362.
— 362? — удивленно переспросила я.
— 362, другой боец, единственный, с которым я когда-либо говорил, — тон его голоса изменился.
— Он был твоим другом? — предположила я.
Едва уловимая улыбка Рейза вновь сменилась безразличным выражением лица.
— Другом? — спросил он так, словно наслаждался звуками это слова на своем языке.
Мое сердце опять сжалось. Он понятия не имел, что это значит.
— Да, твоим другом. Ты говорил с ним, проводил время. Доверял ему… он нравился тебе?
— Я тренировался с ним. Он помог мне приспособиться к жизни в ГУЛАГе. Научил меня, как блокировать неприятные вещи. Мы никогда не сражались. В ГУЛАГе мы были лучшими бойцами. Когда случился бунт, он освободил меня. Большинство других просто не посмели бы подойти ко мне, боялись меня. Но не он.
Улыбка коснулась моих губ, и я спросила:
— И где он сейчас? Вы вместе добрались до Нью-Йорка?
Он покачал головой в отрицании.
— Я не знаю, куда он направился. Куда-то на запад. Мы все просто сбежали.
Рейз продолжал пристально смотреть на меня. Я подумала, что зашла слишком далеко в течение одной ночи. Он побледнел, его тело расслабилось. Почувствовав тепло, которое разлилось в моей груди оттого, что он доверился мне, я прижалась губами к его лбу.
Выражение лица Рейза смягчилось. Он дотронулся пальцем до моей шеи, а потом провел им вниз до моей груди. Я закрыла глаза, млея от его прикосновения.
— Хочу трогать тебя, — сказал он. Его палец остановился, и он посмотрел в мои глаза.
Поднеся к его лицу руку, я провела своим пальцем по его левому глазу с пятнышком синего.
Прикусив губу, я набралась храбрости, чтобы спросить:
— Ты заметил, что твой левый глаз — с пятнышком голубого, когда вся остальная часть коричневая?
Рейз изучал меня, поднял руку, чтобы коснуться глаза, он нахмурился. Я затаила дыхание в ожидании того, что он скажет. И вот тут моя надежда ожила, потому что он наклонил голову набок и поджал свои полные губы.
— Мы предназначены друг другу, — выдохнул он и прищурился, всматриваясь в мои глаза. — Твой синий оттенок точно такой же, как и в моем левом глазу.
Моя нижняя губа задрожала. Я больше не могла сдерживать рыдание, подступившее к горлу. Рейз понятия не имеет, почему я плачу. Как он мог знать, что произнося эти слова — «Мы предназначены друг другу» — пробудило во мне сразу два противоречивых чувства: большую надежду и глубокую печаль.
Это был Лука. Это должен быть Лука. Я убеждалась в этом все больше и больше. И это не было похоже на одержимые фантазии, какую-то глупую подростковую безумную влюбленность в этого раненного и неопытного мужчину, который был создан для меня. Все больше и больше я верила в то, что это было правдой, истинным, реальным. Соединенные Богом души.
Этот мужчина, этот подвергшийся пыткам большой и неуклюжий человек был моей половинкой. Оказалось, мама была права: даже потерявшись, у нас есть способ, чтобы вновь найти друг друга. Но, если это был мой Лука — он сломлен. Никаких воспоминаний. Я не решалась подталкивать его быстрее или дальше из-за страха отпугнуть его.
Взяв его за руку, которая все еще покоилась рядом с моим глазом, я потянула ладонь вниз и поцеловала ее в самый центр:
— Мы предназначены друг другу, — прошептала я. Губы Рейза растянулись в улыбке. И она, как короткий проблеск счастья на его лице, стала моей погибелью.