Тал ныряет в стальной поток машин.
Этим утром Тал пытается спрятаться от всех за работой, за сплошной скобой огромных темных пилотских очков, за спиной Бога похмелья, но все равно каждый считает своим долгом подойти и получить хотя бы небольшую толику бликов славы легенда-а-арных людей с легенда-а-арной вечеринки. Нита была просто зачарована. Даже вполне равнодушные на первый взгляд к подобным делам крутые ребята, то и дело мелькавшие у компьютера Тала, ухитрялись – конечно, не напрямую, – атаковать ньюта намеками и подозрениями. Сеть полнилась сообщениями о вечеринке – так же, как и новостные каналы. Даже выпуски новостей часа отправляли снимки с приема на палмы по всему Бхарату. И на одном из снимков было изображение двух ньютов, танцующих в центре зала под аплодисменты и задорные выкрики присутствующих.
И тут у Тала за глазными яблоками включился кинотеатр, и все снова ожило. Каждая. Крошечная. Подробность. Возня в такси, нечленораздельное бормотание и бранные слова в отеле в аэропорту. Утренний свет, серый и беспощадный, обещающий еще один день нестерпимой жары, и карточка на подушке. Не публично.
– О, – шепчет Тал. – Нет.
Тал возвращается домой поздно – из-за торжеств по поводу приближающегося бракосочетания Апарны Чавлы и Аджая Надиадвала – с развившейся за день манией преследования. Скорчившись в фатфате, ньют чувствует давление карточки, лежащей в сумке, тяжелой и опасной, как пакет с радиоактивным веществом. Необходимо сейчас же избавиться от нее. Выбросить в окно. Пусть она как бы сама собой упадет на пол такси. Потерялась и забылась – вполне естественно. Но Тал не может так поступить. Тал страшно, страшно боится, что он влюбился, а у него нет соответствующего саундтрека для подобного состояния.
На лестнице снова много женщин, они то идут вверх по ступенькам, то спускаются, несут пластиковые ведерки с водой, болтают, но вдруг их голоса затихают – они замечают, что мимо протискивается Тал, бормоча путаные извинения. За спиной ньюта звучат приглушенный шепоток и хихиканье. Любой шорох, любой обрывок болтовни по радио ощущается брошенным в него метательным оружием. Не думай об этом. Через три месяца тебя здесь не будет. Тал вваливается в свою комнату, срывает с себя сделавшиеся отвратительными, пропахшие табачным дымом вечерние одежды и бросается в постель.
Тал программирует двухчасовой сон без быстрой фазы, однако возбуждение, боль в сердце и волшебное, ненормальное чувство оглушенности перебивают действие субдермальных нейромедиаторных насосов. Ньют лежит, смотрит на полоски света от жалюзи, как они движутся по потолку, похожие на медлительных червячков, и вслушивается в бесконечный хаотический хорал городского шума.
Он вновь раскручивает в памяти безумную ночь, разглаживая ее мучительные неровности. Тал отправился на вечеринку не для того, чтобы найти возлюбленного. Тал отправился на вечеринку не для того, чтобы потрахаться. Он отправился туда, чтобы совсем немного поразвлечься среди знаменитостей и получить свою крошечную долю гламура. Талу не надо возлюбленных. Талу не требуется усложняющих жизнь связей. Тал не нуждается в путанице. И меньше всего Талу нужна любовь с первого взгляда. Любовь и все остальные ужасы, которые, как ему еще недавно казалось, остались в Мумбаи.
Мама Бхарат не сразу ответила на стук. Похоже, ей нездоровится, она с трудом открывает дверь. У Тала нашлась чашка воды, которой хватило для небольшого омовения – смыть с себя остатки сна и грязи, но дым, алкоголь как будто въелись в само существо Тала. Их запах вызывает отвращение. Пока старушка готовит чай, ньют, сидя на низком диване, смотрит новости по кабельному телевидению, почти отключив звук. Мама Бхарат теперь все делает очень медленно, слабея с каждым днем. Ее старость пугает Тала.
– В общем, – говорит Тал, – по-моему, я…
Мама Бхарат откидывается на спинку кресла и сочувственно качает головой.
– В таком случае тебе надо все мне рассказать.
Тал начинает свой рассказ от момента выхода из подъезда и доводит его до карточки на подушке.
– Покажи мне ее, – просит Мама Бхарат.
Она вертит карточку в потемневших, изуродованных временем руках. Сжимает губы.
– У меня вызывает большие сомнения мужчина, оставляющий карточку не с домашним, а с клубным адресом.
– Ньют – не мужчина.
Мама Бхарат закрывает глаза.
– Конечно. Прости. Но он ведет себя как мужчина.
Пылинки поднимаются на горячей полоске солнечного света, пробивающейся сквозь растрескавшийся деревянный ставень.
– Ну и что же ты чувствуешь к нему?
– Чувствую себя…
– Я не об этом спросила. Что ты чувствуешь относительно него?
– Я думаю… Мне кажется… Я хочу быть с этим ньютом, я хочу идти туда, куда идет эно, видеть то, что видит эно, делать то, что делает эно, – просто для того, чтобы знать о нем множество мелких, но очень важных вещей. Вам что-нибудь понятно?
– Всё понятно, – отвечает Мама Бхарат.
– И как вы думаете, что мне делать?
– А что же еще ты можешь сделать?
Тал резко встает, сжав руки.
– Значит, так я и поступлю.
Маме Бхарат удается спасти стакан Тала, не дав ему залить ковер горячим сладким чаем. Шива Натараджа, бог танца, с полки на этажерке наблюдает за происходящим. Его всесокрушающая нога занесена над несчастным миром.
Остатки дня Тал проводит за ритуалом выхода в свет, который представляет собой формальный и достаточно сложный процесс, начинающийся с составления микса. Для своего приключения с Транхом Тал выбрал название STRANGE CLUB. Подборка треков от ди-джеев-сарисинов – последние забойные грувы и традиционные вьетнамские, бирманские и ассамские мелодии.
Тал сбрасывает с себя одежду, подходит к зеркалу, поднимает руки высоко над головой, любуется своими округлыми плечами, по-детски изящным торсом, полными бедрами. Он подносит запястья рук к зеркалу, внимательно рассматривает отражение гусиной кожи от подкожных кнопок управления, созерцает шрамы на руках.
– Окей, играй!
Музыка включается с такой силой, что сотрясается пол. И практически сразу же сосед по имени Пасван начинает стучать в стену и орать что-то о шуме, ночной смене, собственной бедной жене и детях, которых мерзкие фрики-извращенцы-уроды доводят до безумия.
Налюбовавшись отражением в зеркале, Тал в танце до-
ходит до уютного местечка рядом со шкафом и балетным взмахом руки отодвигает занавеску. Покачивая телом в ритме музыки, ньют рассматривает свои костюмы, представляя различные сочетания, находя в них неожиданную символику, туманные намеки. Господин Пасван уже колотит в дверь, клянется, что он спалит всех сумасшедших паразитов в округе, вот увидите. Тал раскладывает на кровати подобранную им комбинацию, вновь в танце перемещается к зеркалу, открывает коробочки с косметикой в строгом порядке справа налево и готовится творить.
К тому времени, когда солнце садится в роскошные грязно-карминные и кровавые цвета заката, ньют одет, накрашен и в полном вооружении. Пасваны примерно час назад перестали стучать в стену, и теперь до Тала долетают только отчаянные всхлипывания.
Ньют извлекает чип из плеера, сует его в сумочку и отправляется в темную-темную ночь.
– Отвезите меня сюда.
Водитель фатфата смотрит на карточку и кивает. Тал включает микс и откидывается на сиденье в экстазе.
Клуб находится в весьма непривлекательном переулке. Но Талу прекрасно известно, что с лучшими клубами обычно так и бывает. Входная дверь – резного дерева, посеревшая, с множеством прожилок от жары и грязи; такое впечатление, что она здесь еще с доколониальных времен. Мигает глазок маленькой камеры слежения. Дверь открывается от простого прикосновения. Тал отключает микс, прислушивается. Звук традиционного дхола и бансури. Ньют делает вдох и входит.
В этом хавели когда-то жил зажиточный человек. Балконы, сделанные из того же сильно поврежденного временем сероватого дерева, поднимаются на целых пять этажей вокруг внутреннего дворика, теперь полностью застекленного. Вьющиеся растения и бананы буйно разрослись по стенам, по резным деревянным колоннам, расползлись по ребрам стеклянного купола. Из самого центра крыши свисают гроздья биолюминисцентных ламп, похожих на странные зловонные плоды. На выложенном плиткой полу расставлены терракотовые масляные светильники. Повсюду мерцание и загадочные тени. Из углублений в крытых деревянных галереях слышны звуки приглушенной беседы и мелодичное журчание смеха ньютов. Музыканты, самозабвенно сосредоточившиеся на своих мелодиях, сидят на коврике лицом друг к другу у центрального бассейна – мелкого четырехугольника, заросшего лилиями.
– Добро пожаловать ко мне.
Словно в кино перед Талом появляется маленькая, похожая на птичку женщина. На ней малиновое сари и бинди представительницы касты браминов. Она идет, немного склонив голову набок. Тал внимательно смотрит на нее. Ей, наверное, лет семьдесят – семьдесят пять. Взгляд женщины скользит по лицу Тала.
– Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. У меня бывают гости из всех слоев общества, из Варанаси и окрестностей.
Среди широких листьев женщина находит крошечный банан, срывает его, надрывает кожуру и протягивает Талу.
– Давайте, ешьте, ешьте. Они у меня сами собой растут, я за ними не ухаживаю.
– Мне не хотелось бы проявлять невежливость, но…
– Вы желаете знать, для чего это. Чтобы погрузиться в ту же обстановку, в которой пребывают все находящиеся здесь. Для начала каждый должен съесть один такой плод. Существует множество разновидностей, но начать следует с тех, что растут у дверей. Остальное вы узнаете по ходу своего путешествия. Расслабьтесь, дорогуша. Помните: вы среди друзей.
Она вновь предлагает Талу банан. Принимая его у нее из рук, Тал замечает изгиб пластика у женщины за правым ухом. Все сразу становится понятным: и своеобразный взгляд, и наклон головы. Хёк слепого. Тал надкусывает банан. У плода действительно вкус банана. И вдруг неожиданно для себя Тал начинает различать не замеченные им раньше детали резьбы на деревянных балюстрадах, узор плитки на полу, цвета и особое плетение