– Что с ним произошло? – спрашивает Коп Кришны, указывая на труп.
– Подозреваю, стоял у окна, когда прилетел файербол. Но он – как раз не самый интересный случай, – продолжает Чаухан, а господин Нандха тем временем склоняется над останками, уже ничем не напоминающими человеческие. – Вот эти двое. Идентифицировать нечего – правда, я провел только первичный осмотр, – но вот этот труп мужской, а второй женский. Мужчина – европеец из местности между Палермо и Парижем, женщина – из южной Индии, дравидка. У меня чувство, что они пара. Интересно то, что женщина родилась с сильной деформацией матки – по сути, у нее там ничего не работало. Старая добрая полицейская процедура в итоге установит их личности, но вас может заинтересовать вот что.
Чаухан открывает ящик и вытаскивает оттуда два пластиковых мешочка с вещественными доказательствами. В каждом по маленькому медальону из слоновой кости. Оба обгорели и почернели. На медальонах изображение белой лошади, стоящей на задних ногах, в круге чакры из стилизованных языков пламени.
– Вы знаете, что это такое? – спрашивает Чаухан.
– Калки, – отвечает господин Нандха. Он поднимает медальон и рассматривает его на свет. Работа изумительная. – Десятая и последняя инкарнация Вишну.
Самые настоящие проклятые оравы священных обезьян прыгают с деревьев и, неуклюже сгрудившись, собираются вокруг министерского «лексуса», остановившегося у старого дворца Моголов. Из зарослей рододендронов выходит робот, чтобы проверить документы прибывшего. Обслуга забросила сад, и он зарос и одичал. Немногим садовникам удается пройти проверку на благонадежность, а те, кто все-таки проходит, недолго задерживаются на работе за те деньги, что предлагает Министерство.
Автомат приседает перед автомобилем и проводит по господину Нандхе круглым манипулятором. Проверяя документы, робот как-то странно припадает на левую ногу. Тоже результат недосмотра обслуживающего персонала, думает господин Нандха. Он брезгливо поджимает губы, видя, как обезьяны окружают автомобиль и суют свои мерзкие пальцы во все щели, которые им удается обнаружить. Их лапы напоминают ему руки обгоревших трупов, лежащих в морге Чаухана, – почерневшие высохшие кулачки обугленных мумий. Лангур, взгромоздившийся на радиатор, начинает неистово мастурбировать, пока в ушах господина Нандхи звучат «Страсти по Матфею» Баха.
Отсутствие средств порождает равнодушие, равнодушие порождает халатность, халатность порождает преступление. Именно халатность и явное несовершенство системы безопасности стали причиной двух побегов заключенных. Она и стелс-роботы – размером с таракана и столь же проворные.
Робот-охранник заканчивает проверку и удаляется в кусты, словно какой-то хищник мелового периода. Господин Нандха заводит мотор, чтобы отпугнуть обезьян. Его охватывает ужас при мысли о том, что какая-нибудь из них может застрять в арке колеса. Его Величество Онанист с грохотом спрыгивает с капота. Господин Нандха щурится, проверяя, не оставил ли он следов на краске. Когда Копу Кришны было тринадцать, и его бомбардировали гормоны и сомнения, он часто развлекался фантазией о том, чтобы пробраться сюда, поймать священную обезьяну, посадить в клетку и медленно, мучительно ломать ее крошечные косточки, похожие на птичьи. Он до сих пор испытывает отблеск радостного гнева при этом воспоминании.
Несколько самых настырных обезьян не оставляют министерский автомобиль, пока он катит по извилистой дорожке через сад. Господин Нандха, надев темные очки и выйдя на хрустящий под ногами гравий, все-таки разгоняет их пинками. Белый мрамор эпохи Великих Моголов ослепительно сверкает на полуденном солнце.
Господин Нандха отходит от машины, чтобы без помех насладиться роскошным видом дворца. Жемчужина, сокрытая от взглядов любопытных. Здание построено в 1613 году шахом Ашрафом в качестве загородной резиденции. Там, где когда-то охотничьи гепарды восседали в хаудах и владыки из рода Моголов разъезжали по топям Кираката, теперь невысокие стены прохладного особняка со всех сторон подпирают заводские постройки и хижины из прессованного алюминия. Но архитектурный гений противостоит всему: величественное здание с колоннами, укутанное одичавшими зарослями садов, остается невидимым и само не желает никого видеть. Господин Нандха восторгается гармоничностью клуатра с величественной колоннадой, оригинальными пропорциями купола. Даже восхищаясь когда-то перпендикулярными линиями и барочным совершенством Кембриджа, он ни на мгновение не усомнился в превосходстве исламских архитекторов над Кристофером Реном и Реджинальдом из Эли. Они строили примерно так, как Бах сочинял кантаты и оратории, – сильно и мощно. Свет, пространство и геометрия служили им главными инструментами. Они творили вне времени – и на все времена.
Господину Нандхе неожиданно приходит в голову, что он вовсе не возражал бы против заключения в такой тюрьме, как эта. Здесь он обрел бы уединение.
Когда он проходит по низеньким ступенькам в прохладу крытой галереи, ему кланяются уборщики, выметающие сломанные ветки деревьев. Сотрудники Министерства встречают Копа Кришны у дверей, незаметно просканировав его своими палмами. Он хвалит их за скрупулезность, но они принимают это равнодушно. Государственные служащие, они шли в Министерство не для того, чтобы сторожить древнюю заплесневелую постройку эпохи Моголов.
Господин Нандха ждет, пока охранник повернет прозрачный пластиковый замок (чем-то напоминающий гадкую секс-игрушку в виде йони), врезанный в стену из изысканного резного алебастра. Последняя проверка – и зажигается зеленый сигнал. Господин Нандха входит в банкетный зал. Как всегда, у него захватывает дух при виде каменных джали [57], восхитительной узорчатой кладки, простора низких луковичных арок, точной геометрии лазурной черепицы, высоких стрельчатых окон, затененных занавесями из роскошных тканей. Однако подлинный центр притяжения в зале – вовсе не лучистая гармония изысканного оформления. И даже не клетка Фарадея, искусно вписанная в сложную архитектуру. А прозрачный пластиковый куб, который стоит в самой середине. Пять метров в длину и пять метров в высоту, настоящий миниатюрный дом, разделенный прозрачными пластиковыми стенками на маленькие прозрачные комнатки с такими же прозрачными водопроводными трубами, коммуникациями, стульями, столами, кроватью и даже с прозрачным унитазом.
В самой середине куба сидит темноволосый, заросший густой бородой мужчина с заметным брюшком. На нем белая куртка, он бос и читает книгу в мягкой обложке. Человек сидит спиной к вошедшему господину Нандхе, но услышав шаги, встает, прищуривается, чтобы получше рассмотреть вошедшего, узнает гостя и пододвигает стул поближе к прозрачной стенке. Затем бросает на пол книжку и большим пальцем ноги отодвигает ее в сторону. На этом пальце у него надето прозрачное кольцо.
– Слова по-прежнему неподвижны.
– Слова и не должны двигаться. Они должны сдвинуть что-то в вас.
– Весьма эффективный способ сжатия виртуального опыта, признаю. И все это за один целых четыре десятых мега? Только это так неинтерактивно…
– Но у каждого читающего свое восприятие, – возражает господин Нандха.
Человек внутри пластикового куба наклоняет голову, задумавшись.
– В чем же тогда состоит совместный опыт?.. Ладно; чем я могу быть вам полезен, господин Нандха?
Господин Нандха бросает взгляд вверх, услышав комариное жужжание ховеркама. Тот вращает глазом-линзой над пластиковой клеткой, а затем поднимается к фантазийным сводам. Средники окон дробят свет на пыльные полосы. Господин Нандха извлекает пластиковые мешочки с вещественными доказательствами из кармана пиджака и поднимает их. Мужчина на пластиковом стуле вновь прищуривается.
– Вам придется поднести их поближе, я ничего не вижу без очков. По крайней мере очки-то могли бы мне оставить.
– Вы прекрасно помните последний случай, господин Анредди. Схемы были в высшей степени изобретательны.
Господин Нандха прижимает мешочки к пластиковой преграде. Заключенный опускается на колени. Господин Нандха видит, как стенка запотела от его дыхания.
Слышен приглушенный вздох.
– Откуда это у вас?
– От их владельцев.
– Стало быть, они мертвы.
– Да.
Дж. П. Анредди – невысокий, рыхлый астматик лет двадцати пяти, с недостатком волос на голове и с их избытком на оплывших щеках и челюстях. Он – самое большое профессиональное достижение господина Нандхи. Этот преступник был дата-раджой из сундарбана Синха, центральной станции подземки сарисинов, когда Авадх подписал Акт Гамильтона, поставивший вне закона любые разновидности искусственного интеллекта выше уровня 2,0. Анредди нажил астрономическое состояние на перемаркировке сарисинов высокого уровня в более низкие и на подделке лицензий. Его грешком было слияние типа человек-машина – перераспределение ста пятидесяти килограммов собственного жира, скопившегося в основном в районе талии, в более гибкие и проворные тела роботов. Когда господин Нандха пришел арестовывать Анредди за нарушение законов лицензирования, ему пришлось прокладывать себе путь через несколько колец охраны, состоящей из роботов. Он вспоминает щелканье пластиковых ножек и сравнивает их с маленькими темными лапками противных обезьян, атаковавших его министерскую машину. В этом светлом, теплом, пропахшем пылью зале господина Нандху вдруг пробирает дрожь.
Он преследовал Анредди, блуждая по лабиринту комнат, пока Индра не подсоединился к чипам белковой матрицы, находившимся у основания черепа преступника, что позволило войти в непосредственный контакт с машинными расширениями Анредди и расплавить их все одним электромагнитным импульсом. Дата-раджа три месяца пролежал в коме, потерял пятьдесят процентов массы тела, а когда пришел в себя, обнаружил, что по решению суда его дом конфискован и превращен в тюрьму. Теперь он жил в центре роскошного дворца времен Великих Моголов – в прозрачном пластиковом кубе, где каждое его движение, каждый вздох, каждое почесывание, каждая блошка и какое угодно другое насекомое, попавшее внутрь, тщательнейшим образом отслеживались ховеркамами. Дважды ему удавалось бежать с помощью роботов размером с булавочную головку. Несмотря на то, что Анредди уже не мог управлять ими при помощи одного лишь усилия воли, преступник и по сей день сохранил давнюю любовь к мелким шустрым созданиям. Под домашним арестом он останется до тех пор, пока не выразит искреннее раскаяние в содеянном. Господин Нандха уверенно предполагает, что дата-раджа умрет и сгниет в своей пластиковой оболочке. Дж. П. Анредди, как видно, в принципе не способен постичь, что сделал что-то не так.