— Тем они глупее. Что может предложить новое небо, чего не могло дать старое? Новые созвездия означают непознанных богов, что неизменно предполагает неопределенность. В Глуши существуют человеческие миры, где еще не открыли межзвездных перелетов, а кое-где едва научились строить шалаши и мастерить каменные ножи. Там человек может стать богом или святым. Либо еще хуже.
Пальцы Мéараны наигрывают залихватскую, воинственную мелодию.
— В конце концов, не важно, вело их прошлое или манило будущее. Бродяга, переселенец или просто искатель приключений… важно движение. Каким бы был Спиральный Рукав, если бы люди так и не покинули Терру?
Человек со шрамами хмыкает:
— Менее шумным, полагаю.
— Вот как, значит, ты расцениваешь наш поиск?
— Твой поиск. Нет. Я помню, что ты сказала Зорбе: «Когда есть только надежда, этого достаточно». Из всех добродетелей она — самая лживая.
Арфистка смеется, но в смехе чувствуется грусть.
— Я понимаю, что могу и не отыскать ее. Если с ней что-то случилось… я не могу… не должна… — Она прерывается, чтобы отдышаться. — Но я должна узнать, что случилось. Ты понимаешь? Мать исчезла в пустоте, и я не знаю, где и почему.
Человек со шрамами не отвечает.
Девушка уходит и играет веселые песни для всей палубы, несмотря на боль в сердце или, может, благодаря ей. Какой-то мужчина достает скрипку и, положив ее на сгиб локтя, начинает подыгрывать. Еще одна женщина находит тамбурин, другая — гитару. Музыка помогает им достичь взаимопонимания. Парни и девушки танцуют, то приближаясь, то отдаляясь, грохоча ботинками по полу в такт мелодии, и пол превращается в барабан.
Как, удивляется человек со шрамами, арфистка в такой печали может играть с таким задором? Желал бы и он так уметь.
VАРФАЛУН, ИЛИ НЕУДАЧА
Арфалун — мир, в который стекаются потоки людей со всего Спирального Рукава. Это старейшая из заселенных планет на границе Лафронтеры, и среди переселенцев, бродяг, искателей приключений и младших сыновей, спускающихся или улетающих, затерялись местные, величающие себя потомками изначального населения. Временами этот народ отмечает странные праздники и проводит удивительные фестивали. Каждые триста сорок метрических дней, независимо от сезона, они украшают волосы трехлистным клевером и всем скопом идут на бесплодные равнины Джаза, где по одним им известным причинам пьют зеленое пиво и бросают камни в песчаниковый столп.
Во времена Великой Диаспоры люди расселялись повсюду, но немногих забросило настолько далеко, как ’лунов. После Воссоединения, когда исследователи с Куддалора и Нового Шандонга открыли и поделили Арфалун, они обнаружили на планете лишь захолустные деревеньки, рыночные городки и хрупкие остатки древних машин. Полупустой мир заполнили другие народы, в конечном итоге превысив число местных жителей и даже старую куддл-донгскую аристократию. Все это не осталось не замеченным ‘лунами, которые называли новоприбывших «кофферами» и «гуллами» и испытывали к ним стойкую неприязнь, иногда вскипавшую в открытых мятежах. Но кофферы их даже не замечали, ведь жизнь на Арфалуне и в лучшие времена была неспокойной.
Арфалун был не единственным миром, считавшим себя «вратами в Лафронтеру». Сигги О’Хара заявлял о том же, как и Танцующая Дама и еще парочка других. Фронтир — огромное звездное пространство, и туда вело немало дорог. Но Арфалун находился в конце легендарного Шелкового пути, и если не все путешественники тянулись к нему, то значительное их число. На парковочных орбитах теснились корабли, а в точках либрации громадные суда ждали переселенцев. Каждый крупный корабль транслировал маркеры своих ботов: «Мир Тен-Бек, идите к этому маяку!»; «Поселенческая компания Слуфута! Скорое отбытие! Последнее объявление»; «Мир Ставронофски, терраформирование окончено на 90 %! Есть свободные места! Подавайте заявки сейчас!»
Возможностей хоть отбавляй. Большой зал на станции «Приток народа» усеивали кабинки, взятые в аренду различными компаниями, каждая под собственной вывеской, к ним и хлынуло большинство пассажиров четвертого класса «Сиддики». Зачем проходить таможню Арфалуна, если тебе лететь дальше?
«Парящий купол» скрывал под собою бары и рестораны, жонглеров и магов, площадки для симулированных, интерактивных, записанных и живых представлений. Тут и там кто-то популярный или печально известный собирал вокруг себя последователей и почитателей.
Над головой тянулись знаменитые арфалунские фрески, написанные пятьдесят лет назад Хендриком Паком Гбонжу. Они изображали сцены великих миграций из мифического прошлого. Крепкие мужчины и храбрые женщины двигались на запад в запряженных волами фургонах переселенцев, казаки брели на восток по с’бирским снегам, семьи жунгво ехали в скрипящих двухколесных телегах по коридору Гансу, магрибцы расселялись в зловонных пригородах Юрупы. На берегах Великой рыбной реки идущие на север четырехтреккеры встречались с пастухами манту, идущими на юг. Изображены здесь были и легендарные личности: Яцинта Росарио осматривала ржавые пески Марса, Янь Хуан-Ди простирал длань над поросшими лишайником равнинами Дао Хетта, Хеттиван Махадеван, уперев руки в бока, взирал на обрушившиеся руины первого найденного города предтеч на Новом Бомбее.
Маловероятные события, думала арфистка, стоя в очереди к таможне. Воображение Гбонжу боролось с реальной историей и уложило ее на обе лопатки. Многие герои тогда попросту не знали, что они герои, и им редко представлялся случай принять драматическую позу. Росарио была мифом, книжным персонажем; то же, по всей видимости, касалось Яня. И хотя Махадеван являлся исторической личностью, историю, похоже, изменили до полной неузнаваемости.
Посадочные ворота в город Пришдад заполонили люди: приятели-пассажиры со «Шрини Сиддики», путешественники, переселенцы, которым требовалось убить время до отправления ковчега, работники таможни и миграционной службы, возвращавшиеся домой со смены. Арфистка и человек со шрамами вклинились в эту толпу, поскольку бан Бриджит связывалась со Сворой именно из Пришдада.
Неподалеку стояли мужчина с вытянутым лицом и женщина с губами, напряженными, как струны арфы. Рядом с ними топтались двое детей в неброской одежонке и с ужасно торжественными лицами. До слуха Мéараны донеслись обрывки приглушенного разговора:
— Я же говорила, что мы опоздаем! Говорила ведь!
— Они сказали, что придержат наши места. Откуда я знал, что они их отдадут?
— Ты мог привезти нас вовремя. Что нам теперь делать?
— Будет еще один рейс. Они обещали.
— Как обещали придержать места? На что нам жить до тех пор? На билеты ушли наши последние дукаты. Нам нужны те деньги.
— Обменяй билеты на наличку — и можешь распрощаться с миром Тен-Бек. Нам не...
Возможно, супружеская пара заметила арфистку, поскольку они заговорили еще тише и отошли в сторону, потащив за собой на удивление молчаливых детей. Донован хохотнул.
— Узрите благородных пионеров!
— Ты умеешь только язвить? В конце охоты я надеялась увидеть лучшего человека.
— А вместо этого нашла обычного, более-менее.
— Скорее более, чем менее. — Девушка постучала пальцем по его лбу. — Когда я встречу тех, других, которых ты таскаешь за собой?
Человек со шрамами попятился.
— Они выйдут тогда, когда Фудир и я выпустим их. Он и я — консулы нашей маленькой республики.
Арфистка еще раз посмотрела на семью переселенцев. Она была не настолько глупа, чтобы смешивать частное с общим, но уже облекала встречу в голтрэй, плач по потерянному миру. Какая участь может быть грустнее, чем утрата будущего?
«Пваирт на При», посадочное поле для ботов, раскинулось на равнинах Джаза, в паре лиг к востоку от столицы. Оттуда управляли движением планетарных ботов, а также полетами с поверхности на орбиту. Большинство пассажиров, которые спустились вместе с Донованом и Мéараной, потянулись к соединяющим воротам, направляясь к недавно открытым поселкам в Благоземлях, как их называли местные жители. Впрочем, монорельсовая платформа за терминалом все равно была переполнена теми, кто желал вкусить городской жизни Пришдада.
Они ступили на платформу, и их одежду затрепал жаркий песчаный ветер. Плащи развевались, с голов слетали шляпы, хлопало зеленое знамя планетарной лиги: золотая арфа в серебряном полумесяце.
«Символ на флаге мне что-то напоминает», — сказал Педант.
«Тебе все что-то напоминает», — ухмыльнулся Ищейка.
Человек со шрамами постоянно вертел головой, словно стремления некоторых его частей изучить флаг боролись со стремлениями других частей следить за спутниками на платформе.
«Здесь может быть опасно», — заметил Внутренний Ребенок.
— Вам нездоровится? — Женщина, стоявшая возле человека со шрамами, взяла его под руку, но Внутренний Ребенок вскрикнул и отшатнулся.
— Все в порядке, — заверила Мéарана участливую женщину. — У него мышечный спазм. Иногда случается.
Она крепко взяла его за руку. Фудир успокоил разум и поклонился женщине:
— Спасибо, мисси. Ты очень добра к этому человеку.
Но женщина ничуть не успокоилась. Она отступила назад.
— Ты терри, — произнесла она, непроизвольно взглянув на руку, которой коснулась его.
Ожидавшие пассажиры отреагировали по-разному. Один мужчина нахмурился и шагнул к женщине, стиснув кулаки, словно чтобы защитить ее. Некоторые, недавно прилетевшие с других миров Периферии, поджали губы, зацыкали или просто отвернулись, но Фудир не знал — это из-за неприязни к терранам или из-за поведения местного жителя.
— Следите за нами, — предупредил Фудир свои «я». — По-видимому, здесь не очень благожелательны к терранам.
— Принимая во внимание, что во всей Периферии не очень благожелательны к терранам, — ответил Донован, — это большое преуменьшение.
Вот почему Донован предпочитал Иегову. Иеговяне не любили терран, но они не любили вообще никого, и, пока они не выказывали откровенной неприязни, Донован расценивал это как теплые объятия.