Грейстрок поднялся, но остановился и оглянулся.
— О, — произнес он, — чуть не забыл. Один ювхарри был убит. Я подумал, может, ты захочешь знать.
Сердце Мéараны стиснула ледяная рука.
— Кто?..
Грейстрок поднес руку к уху, совещаясь со своим чипом.
— Мы перехватили сообщение по новостному каналу, пока ползли из системы… А, вот оно. Женщина по имени — о, во имя Совы! — Эн… вел… ум.
— Энвелумокву Тоттенхайм, — закончила Мéарана, обмирая. — Энвии.
— Да, она. Кондефер-парк. Судя по всему, очередное нападение ‘лунов. Похоже на то, что чуть не случилось с бедным дьяволенком Чинсом. Они выцарапали свои слоганы на стенах магазина. Маршал Пришдада сказал, что недавно по городу прокатилась волна подобных инцидентов. Мне жаль. — Он достал из рукава платок. — Не думал, что ты это так воспримешь.
— Нет, дело не в этом, — сквозь слезы произнесла Мéарана. — Мы разговаривали всего пару минут, но она была такой милой и дружелюбной.
«Дела Гончих? — сказала Энвии. — Это магнит для неприятностей. Не хочу быть замешанной».
Разбой был обычным делом в Пришдаде, и ювелирные магазины казались соблазнительной целью… Нападение могло быть не связано с поисками арфистки. Но Мéарана отшатнулась от Грейстрока, внезапно осознав, кем он был и на что мог пойти в погоне за призом для Ардри. Она не верила в случайности.
Как не поверил и Донован, когда она рассказала ему. Он прошел к монитору в каюте Мéараны и обнаружил, что доступ к рапорту маршала Пришдада открыт.
— Хитрюга, — сказал он. — Грейстрок хочет, чтобы мы знали об этом.
— Почему? Это предупреждение? Мог ли он или Маленький Хью?..
— Что? Нет. Грейстрок может быть виноватым во множестве грязных дел — некоторые из них ты сочла бы ужасными, — но он никогда не дослужится до Символа Ночи.
Мéарана села и положила подбородок на сложенные руки.
— Никто не хочет, чтобы я нашла мать. Ты то и дело вставляешь палки в колеса. Пытаешься отбить у меня охоту. Ты, Грейстрок, Маленький Хью. Они сомневаются в тебе. Ты сомневаешься в них. Ты утаиваешь от меня информацию.
— Какую информацию я утаиваю от тебя?
— Орам, — отчетливо произнесла арфистка. — Эхку. Эньрун.
Донован закрыл глаза. Грейстрок действительно умел подкрасться незаметно.
— Вот мерзавец! — сказал он. — Шлюхин сын!
— Полагаю, я не должна была узнать о тех местах.
Донован огляделся.
— Может, стоит пригласить сюда Грейстрока и Хью или достаточно того, что при желании они и так подслушают наш разговор?
— По крайней мере, Грейстрок…
— Будь Серый действительно заинтересован в том, чтобы найти бан Бриджит, он бы искал сам, а не пытался узнать, что известно нам. Во имя богов, надеюсь, он слышал это!
Он тяжело стукнул кулаками о столешницу. Монитор подскочил, а рожок смерти с Мира Фрисинга слетел с крючка и упал на пол. Из общей комнаты торопливо прибежал встревоженный Билли Чинс.
— Что за крики-вопли? Хозяин хотеть Билли?
Человек со шрамами почесал щеку, и на мгновение воцарилась тишина. Он рывком поднялся на ноги и прошел к двери, подобрал упавший инструмент. Фудир сыграл несколько нот из мелодии с гор Кельк-Барра с ужасными, неестественно длинными интервалами, повесил рожок на крючок, но он снова свалился. Билли Чинс подобрал его и прижал к груди, словно защищая.
Фудир повернулся к Мéаране:
— У Грейстрока есть причины пытаться запугать тебя. Нет, останься, Билли. Ты имеешь право знать.
Фудир вернулся в кресло и постучал по экрану.
— По словам маршала Пришдада, эту Тоттенхайм зверски избили. Но я смотрел фотографии из морга, загруженные в рапорт, и не заметил в увечьях ничего зверского. Это было тщательное и методичное избиение, чтобы добыть максимум информации. Это называется каовéн.
— Каовéн? Максимум информации? Энвии ничего не знала! У нее была…
Донован приложил палец к ее губам.
— А теперь Названные знают, что она ничего не знала.
— Названные?
Донован словно погрузился в себя.
— Что-то идет за нами.
VIЗМЕЯ В ТРАВЕ
Великий сакенский философ Честер Демидов, известный как Акобунду, однажды описал Объединенную Лигу как «изюм в тарелке с овсянкой». Многие читатели восприняли его слова как очередную заумь, но люди, действительно бросавшие в овсянку изюм, — а такие все же были — поняли, что он имел в виду. Лучшая философия рождается из опыта восприятия, а тарелка с овсянкой — вполне осязаемый объект Изюм — крупные сгустки цивилизованных миров: Старые Планеты, Йеньйень, Гарпунный Трос, Рамаж, Валентность и иные подобные места. В таких сгустках великие и могучие миры разделяют считаные дни пути, между ними кипят войны и торговля, там растут большие города, а в них развивается творчество, которое делает жизнь чем-то большим, нежели просто существование. Именно здесь можно найти «великий континуум культуры» Акобунду: выдающуюся литературу, музыку, высокое искусство, туризм, наслаждение живописной природой, спорт, моду, светские рауты, чувственное опьянение. По его словам, качество цивилизации можно измерить до определенной точки в том континууме, в котором люди проводят черту и говорят: «За ней лежит вульгарность».
Все остальное — овсянка. Она состоит из рассеянных миров-одиночек вроде Узла Павлина или Уродца либо варварских регионов наподобие Цинтианского Хадрамоо. Там случаются великие свершения, но основное действие происходит в других местах.
Большая Ганза — одна из таких изюминок, и притом сочная. Здесь сколачивают состояния — и многие младшие отпрыски прибывают сюда в простодушной надежде добыть его. Ганза их безжалостно пережевывает и выплевывает. Она обгладывает их, будто очищая от шелухи, и получает в итоге машину для зарабатывания денег.
Согласно теории континуума Акобунду, ганзарды создали разветвленную социальную сеть, состязаясь с соперниками не только на рынках и распродажах, но и на балах, в моде, в орденах знати, в клубах и организациях, на обедах и вечеринках. Но они избегают переизбытка чувств. «Выпивка растворяет выгоду, — говорят они, — и смывает мечты». Человек, охваченный чувствами, редко способен думать трезво, поэтому женщины стали своего рода оружием для опьянения соперников. Они перекидываются не ракетами, но дамами. Одурмань противника парфюмами и ласковым обхождением — и ты сможешь вертеть им любым способом.
Танцующую Даму заселили выходцы с Агадара и Гладиолы. Говорят, когда приземлился первый корабль, после тяжелого путешествия по тогда еще не исследованной дороге, офицер десантной группы разделась догола и в чистой исступленной радости помчалась сквозь высокую, по пояс, траву посадочного поля. Впоследствии эмблема в виде темнокожей нагой танцовщицы появилась на флагах всех, кроме одного, государств Дамы и на гербах большинства торговых домов.
У легенды имеется продолжение, где фигурирует гадюка Урсини, на которую неосторожно наступила танцовщица, но гиды и рассказчики мифов редко упоминают эту подробность. Укус оказался не смертельным, хотя и болезненным, из этого происшествия родились местные поговорки, призывающие остерегаться избыточного восторга. Единственное государство, воздержавшееся от образа танцовщицы, разместило на флаге змею и девиз: «Не наступай на меня».
Но другая легенда гласит, что офицер десанта была уроженкой Дансинга, одного из городов Старой Терры, который находился в земной Ганзе. Но где здесь романтика? Нагие женщины и змеи в саду юного нового мира куда более захватывающи.
Безмен был чем-то большим, чем просто космическим портом. Тут находилась главная Счетная палата Дамы. Хотя порт располагался в столице круга Восточного Мыса, он обладал экстерриториальным статусом, а торговые принцы каждого из кругов и других ганзардских планет имели здесь своих агентов.
Традиции были тут куда сильнее, чем на Арфалуне. Пошлинный клерк, как его называли, внимательно изучил выданные Сворой пропуска, с помощью лупы проверив водяные знаки на бумагах, и просканировал сетчатку глаз каждого прибывшего. С Билли Чинсом возникли проблемы. Чумар — нижайшая каста терранских рабочих — не имел при себе никаких бумаг, и никто даже не предполагал, что его сетчатка стоит того, чтобы ее сканировать.
Правила на Большой Ганзе значили много, и чиновники не брали взяток за то, чтобы их нарушать. Но здесь продавалось все, включая въездные визы. Существовали положения, как обойти другие положения. Для этого требовались трое присяжных, готовых поклясться в добрых намерениях Билли Чинса, и уроженец Дамы для покупки контракта. Клерк вызвал биржевого маклера, и вскоре из лифта вышел широкогрудый мужчина в отороченном куньим мехом жакете, с серебряной медалью на шее.
— Что у нас тут? — спросил он у клерка и, когда ему объяснили ситуацию, повернулся к Билли Чинсу. — Ты-друг терри? Ладно-ладно. Мы работать, гилди хитмутгар, ты? Охо! Кто твой хозяин? Этот?
Он окинул Донована скептическим взглядом, но быстрое рукопожатие показало, что они оба — члены Братства.
— Все минуем быстро мы, брат мой, за номинальную пошлину. Наречен я Хендрик тен Муктар, старший маклер дома Колперк. Я возьму с вас не более одного марека, ради чести. — Он совершил сложные пассы руками. — Но для Кошеля Безмена они возьмут не менее сотни мареков, каким бы мелким ни был контракт наш.
— Прошу, прошу, — затараторил Билли Чинс. — Я-друг принадлежать этому человеку, Доновану. Не принадлежать тебе-другу.
И добавил, уже Доновану:
— Я принадлежать тебе. Не принадлежать ему. Прошу, не гнать Билли Чинса!
Донован помахал пальцами и обратился к тен Муктару:
— Простите ему его нетерпеливость.
— Ничего. Вот. Узрите стандартный контракт. Впишите имена свои здесь, здесь и здесь. Да, световая ручка, способная сканировать. Охо! Карточка Своры! Знай я о ней, пошлина ваша взмыла бы до самих небес. Глубокие карманы имеет Свора.
Когда все процедуры были завершены с точностью, согласно Ганзардскому стандартному положению № 189.3, статьи 5, параграфа 6.2 (а), Билли Чинс подергал тен Муктара за полы одежды и с трепетом спросил: