Слова трогают его, хотя у раненых нет другого выхода. Он переползает от одного к другому и пожимает им руки.
— Арьергард умирает, но не сдается. Ваши имена запомнят навсегда.
— Запомнят или забудут, наша участь неизменна.
— Если уготована вам дорога вниз, то почему не пойти по ней с оружием в руках?
Девушка в хитоне словно парит над керамической плиткой крыши.
— Слова — те же пули, они причиняют боль еще долго после того, как была нанесена рана.
Он ведет их вниз по темной лестнице.
«Тихо! — предостерегает Внутренний Ребенок. — Они могли проникнуть в здание».
Они проходят темные, пустующие и давным-давно разграбленные кабинеты. По полу рассыпаны гильзы, поддоны снарядов и разрядившиеся батареи, кое-где валяются трупы тех, кто пришел захватывать кабинеты, и тех, кто не успел их покинуть. Его удивило, сколь многие верили в Протектора. Возможно, даже сам Протектор.
Они добираются до трансляционной студии и зовут с собой Иссу Джвансон, актрису с серебряным голосом, идола миллионов, которая все эти дни освещала происходящее. Но она качает головой и, как те люди, что остались на крыше, отказывается покидать свой пост.
— Я буду поддерживать иллюзию. Буду говорить, что подкрепление на подходе, и никто не узнает, что уцелевшие уже ушли. Я посею сомнения в разуме Протектора.
«Я не могу сказать тебе, куда мы идем, — предупреждает Ребенок. — Любые губы можно заставить говорить».
— Если вы не спасетесь, будет уже не важно, что мы сражались, — говорит она.
Во втором подвале он находит стену, за которой должен начинаться паровой туннель, но двери нет. Он приседает и закрывает лицо.
— Но это всего лишь стена, — говорит девушка в хитоне. — А стену можно пробить.
Фудир отправляет бойцов в мастерские в поисках всего, чем можно копать и рубить. Он поднимает очки и замечает, как темно в комнате.
— Переключите зуты на черный цвет, — приказывает он. — Опустите температуру. Если мы не можем быть совсем невидимыми, то пусть нас будет хотя бы сложно рассмотреть.
Они пытаются сокрушить стену, которая, как он полагает, преграждает вход в старый туннель. Керамические блоки неподатливые, но вот один выпадает, и дело идет быстрее. Фудира мучают сомнения. В нужном ли месте они копают? Насколько толстая стена? Сколько у них времени? Войдут ли люди Протектора в здание, чтобы захватить, или просто разрушат его, как канцелярию? Над ними целых семнадцать этажей.
На ступенях слышится топот. Фудир машет руками, люди замирают с поднятыми инструментами и прислушиваются.
— Они пойдут наверх, не вниз, — говорит девушка, и он удивляется, почему больше никто не видит ее. — Время пока есть.
Оказавшись в туннеле, они сталкиваются с выбором. Налево или направо? Вход на каменную лестницу позади них перекрыт старой мебелью.
— Вряд ли они станут искать, — говорит девушка.
Она права. Откуда Защищенным знать, что кто-то сбежал? Но и им лучше не будет, если они свернут не туда и попадут в здание, занятое людьми Протектора. Значит, к реке. Когда-то туннели тянулись туда. Но в какую сторону идти?
«Паропроводы. Анализ режима сбоя. Вероятный прорыв. Пар конденсируется. Вода, много воды. План ликвидации последствий. Уходит в реку. Энергии нужно выводить воду. Гравитация помогает. Вывод: к реке должен быть уклон».
Он достает из кармана И-шарик и ставит на пол. Он не движется. Донован подталкивает его вправо, и тот катится, потом останавливается. Ботинком он гонит его влево, и шарик катится все быстрее, наращивает скорость, пока не ударяется в стену и замирает.
— Сюда, — произносит Донован.
Отряд идет по туннелю, подсвечивая ручными фонарями. Это может выдать их, но сейчас скорость важнее осторожности. Им нужно добраться до реки, пока Защищенные сосредоточены на Министерстве образования, руинах канцелярии и прочих зданиях, которые патриоты заняли в центре.
Люди шатаются от усталости. Они не отдыхали четыре дня, а река в целой лиге от них. Еще дважды ему приходится проделывать трюк с И-шариком, и каждый раз они доверчиво идут вниз.
«Мы ходим кругами, — говорит усталый голос. И влажный, тяжелый ветерок вдруг душит их древней пылью. — Что ужасного в том, чтобы сдаться? Тебя подвергнут рекондиционированию, но ты хотя бы останешься жив. Есть пределы тому, что способно выдержать человеческое тело».
— Но не человеческий дух, — отвечает девушка.
Они останавливаются отдохнуть, и он поочередно оглядывает бойцов. Из здания выбралось десять человек. Остальные уже мертвы или на пути к лагерям рекондиционирования. Неужели это все, что осталось от пожара, который они так надеялись разжечь? Юноша, женщина, шестеро мужчин и девушка в прозрачном одеянии.
— Пока остается искра, она может разгореться в пламя, — говорит она.
— Все тщетно, — заявляет один мужчина. У него тяжелый голос, но не из-за поражения.
— Однажды, — произносит юноша. На нем лишь хламида, застегнутая на правом плече, бок оголен, — однажды люди оглянутся и вспомнят наши имена.
«Но здесь ли ты? — задается вопросом Донован. — Тут ли я?»
С тем же успехом он может лежать без сознания на полу в пока неизвестном ему мире.
— У тебя не будет лучших друзей, чем те, что сегодня здесь с тобой, — продолжает девушка. — Каждый из вас обязан жизнью остальным. Ты действовал единой волей, единым разумом.
Донован замечает, какими похожими их сделала боевая раскраска. Камуфляж, маскировочные зуты. Руки, глаза, лица стали неразличимыми благодаря очкам и перчаткам. Он подходит к каждому по очереди и обнимает, и они отвечают ему тем же. Один, особенно страстный, целует его в щеку.
— Там будет темно, — говорит девушка, — когда мы доберемся до реки.
Наступает момент, когда тело достигает предела выносливости, но оказывается, что человек все еще может двигаться и бороться за жизнь.
В этом месте река широкая, но берега пустынны, поэтому их никто не замечает. Ему хочется упасть и спать до самого утра. В безжалостном свете дня его сон, вероятнее всего, потревожат. Как забавно, думает он. Ему предстоит одолеть еще немало миль, прежде чем он сможет поспать. В районе О’эрфлусса есть укрытие, если только получится добраться до него. Если там еще безопасно.
— Зачем опасаться, пока не узнаем наверняка?
Он оглядывается в поисках говорившего, но на берегу никого нет.
— Кто это был? — спрашивает он у ночи.
Но вместо ответа слышит лишь плеск реки, стрекот насекомых да отдаленные выстрелы болт-танков и грохот обрушивающихся зданий. Он использует И-шарик по назначению, подбросив его, чтобы миниатюрные камеры быстро зафиксировали и передали вид окружающей его местности на очки. Никого.
Как мало осталось от революции…
— Что бы ты ни спас из горящего дома — уже победа.
Он поднимается на ноги и медленно бредет к реке. Чем быстрее он начнет, тем быстрее закончит. Возможно, ему суждено утонуть. И ему кажется, что это будет даже счастливым исходом.
Он входит в воду по пояс, вытягивается и плывет. Зут помогает, раздувая специальные воздушные карманы. Течение сносит его вниз, подальше от стрельбы, к большому мосту, черным силуэтом вырисовывающемуся на фоне ночного неба.
Ему хочется сдаться и просто плыть по течению. В надутом зуте он сможет проспать до самого моря. Но чтобы попасть в убежище, нужно выбраться на берег до причалов, поэтому он начинает работать руками.
И вот, целую жизнь спустя, он, пошатываясь, выбирается на западный берег реки и падает на землю. Местность болотистая. Здесь стоит заброшенный сахарный завод. Невероятно, но сахарный тростник прижился и выступает из воды с таким же потрясенным видом, как он сам.
— Уже близко, — говорит девушка в хитоне. Она сидит на обломках, которые некогда были погрузочной платформой.
Он слышит, как по прибрежной растительности шелестят шаги. Укрывшись в тени, он достает нож. Ищущий шепчет его имя. Его настоящее имя. Прошли годы, целая жизнь, с тех пор как он слышал его. Голос ему знаком.
Поднявшись из теней, он торопливо шепчет:
— Сюда.
Он думает, не совершил ли фатальную ошибку, но узнаёт человека.
— Значит, ты выбрался из канцелярии.
Другой повстанец выходит и обнимает его.
— Рад видеть тебя на воле, шеф. С тобой еще кто-то есть?
— Нет. Я… я думал, что они были там, но…
— Понимаю. — Он целует его в обе щеки. — Надеюсь, ты тоже.
Его окружают бойцы Особой Охраны Протектора, прижимают руки к бокам и отбирают нож. Они не церемонятся. Сдирают очки с его головы. Защищенный бьет его в живот, и он сгибается. Подняв взгляд, он смотрит на человека, который был ему другом.
— Зачем?
Мужчина пожимает плечами, не глядя на него.
— Своя рубашка ближе к телу, — цитирует он пословицу, — но шкура еще ближе.
Донован собирается с силами — хотя их почти не осталось — и тянет руки, и…
…Измерения искажаются, и их руки невероятным образом встречаются.
Фудир крепко держит; он видит, что Донован на своем краю стола вцепился в ладони Шелковистого и Педанта. Ищейка хватается за Педанта, Силач за Шелковистого. Внутренний Ребенок тянется к Шелковистому Голосу, словно младенец к Марии.
«Проваливай! — кричит он чудовищу из теней. — Ты плохой! Убирайся!»
Они формируют круг, и бесформенное создание остается вовне, и стол приобретает привычный размер и форму, а за ним сидят девять человек.
Все смотрят друг на друга и туда, где восседала тень, которая теперь исчезла. Донован вырывает руку из хватки Силача. Ищейка отпускает его ладонь. Педант скрещивает руки и откидывается на спинку стула.
— Что ж, — произносит Фудир, — что-то изменилось.
— Смейся, если хочешь, дурак, но это результат твоей разрушительной деятельности.
— Моей?!
— Да, твоей. Вы все — части меня. Кто вы такие, если не мои части! Одним своим существованием вы расчленяете меня.
Ищейка поворачивается к Педанту:
«Какой смысл собирать виноградины опыта, если не можешь выжать из них вино мудрости?»