— В гостях? — Мужик подался вперед, облокотившись о борт судна левой рукой, а правой откидывая налипшие на лоб волосы. — Сама позвала или как?
Бориса начал раздражать этот допрос, но ссориться с местными не хотелось, и он, сдержав готовую сорваться с языка колкость, просто ответил:
— Конечно, сама.
— Ага?! — недоверчиво воскликнул собеседник, и все трое удивленно переглянулись.
— А чем кормила? — спросил другой мужчина, на голове которого красовалась серая шапка с большим меховым помпоном — похоже, женская. При этом третий из компании, в съехавшей набок зимней ушанке, вдруг прошипел что-то и ткнул задавшего последний вопрос подельника локтем в бок. Тот обернулся и недовольно рявкнул:
— Ты че, а?!
— Да ничем особенным, — поспешно ответил Борис, чтобы отвлечь внимание на себя — судя по гневным взглядам, те двое готовы были сцепиться в драке. — Луком да картошкой, а больше у бедной старушки ничего не нашлось, — ответил по инерции и только потом подумал, что вопрос слишком странный. Зачем им это знать?
Мужики отчего-то дружно хохотнули, хотя он точно ничего смешного не сказал, снова переглянулись, и тот, кто заговорил первым, произнес загадочно:
— Ну-ну.
Повисла пауза. Деревенские продолжали разглядывать Бориса, и тот почувствовал себя неловко. К тому же стоять по колено в студеной воде было не очень-то приятно, и он, переступив с ноги на ногу, сказал:
— Пойду я тогда. Вы тут поосторожнее с бревнами.
— Ну, бывай! — Мужчина в кепке и красной футболке одобрительно кивнул Борису, и все трое, потеряв к нему интерес, вернулись к прерванному занятию — продолжили растаскивать бесхозный груз.
Справа за соснами всего в нескольких метрах желтел песчаный берег, но прежде, чем выйти из воды, Борис остановился. Вдали за баржей белело что-то похожее очертаниями на небольшой корабль. Из-за горы бревен видно было плохо, и Борис прошел по воде вдоль берега, чтобы разглядеть конструкцию. Оказалось, что это буксир-толкач, предназначенный для перемещения барж по реке. Он не был соединен с сухогрузом и стоял на небольшом расстоянии от него, слегка завалившись на бок — по-видимому, днище его глубоко увязло в песке. Борис прекрасно помнил, что баржа была без буксира и свободно плыла по течению. Откуда же он здесь взялся? И тут же на ум пришел ответ на вопрос: «Наверняка работники порта искали и нашли упущенную баржу, но не смогли вывести на реку и посадили буксир на мель». Вместе с этой мыслью сердце Бориса тревожно сжалось: на буксире не было видно ни одной живой души. Где же команда, которая должна всеми силами пытаться сняться с мели и прицепить буксир к барже? Разум услужливо выдал очередной ответ: «Так ведь своими силами такую махину не сдвинуть. Скорее всего, все ушли за помощью». Но возник новый вопрос, усиливший тревожное чувство: «Если так, то почему никто не остался следить за сохранностью груза?»
Размышляя над тем, что могло произойти с командой, Борис подобрался вплотную к буксиру, часто оглядываясь назад, на баржу. Судя по доносящемуся оттуда грохоту падающих бревен, можно было не беспокоиться о том, что мужики следят за его действиями: похоже, их всецело захватил процесс хищения чужого имущества.
В центре огибающего квадратную корму борта над лопастями двигателя белела надпись «Речной-9», а над ней значились цифры «0-003007». Отсюда хорошо просматривалась высоко поднятая над палубой кабина капитанской рубки, абсолютно пустая. Забраться на судно не составило труда: по периметру ватерлинии висели черные резиновые круги, похожие на огромные автомобильные покрышки. Уцепившись за одну из них, Борис легко перемахнул через низкий борт, но наступил на что-то гладкое и округлое, с грохотом вылетевшее из-под ног. Оказалось, каска — вроде строительной, только не оранжевая, а белая. Наверное, на грузовых судах положено носить такие. «Странно, что она валяется тут, — подумал он, поднимая ее и с интересом разглядывая. — Обычно на флоте строго следят за порядком. Ни один уважающий свое судно капитан не позволил бы команде разбрасывать по палубе свои вещи. Хотя… Конечно! Здесь явно похозяйничали посторонние — наверное, те самые, что сейчас ворочают бревна на барже». Эту мысль подтвердила следующая находка: чуть поодаль, в окружении стеклянных осколков, валялся большой бинокль. Наверное, с выбитыми стеклами он утратил ценность для охотников за чужим добром, и они его бросили. «Легко ли выбить стекла у такого бинокля? — возникла мысль, когда Борис оценил толщину острых зазубрин, торчащих из металлических окуляров — остатков линз. — Наверняка его не просто уронили, а швырнули что есть сил или ударили обо что-то — например, о каску … Но зачем?» И уже потом взгляд выхватил на одном из осколков, валявшихся под ногами, крошечное пятнышко крови: не больше, чем обычно остается от сытого раздавленного комара. Только вот не время еще было для комаров: слишком уж холодно. «Кто-то порезался просто, — подумал Борис, на самом деле подозревая нечто похуже. — Да нет, если бы драка или убийство, одной каплей точно бы не обошлось». Но попытка успокоить себя провалилась в тот момент, когда на глаза ему неожиданно попался… человеческий зуб. Чей-то крупный верхний резец, сломанный под самый корень, желтел среди осколков. Потрясенно выдохнув, Борис присел и склонился над неприятной находкой, еще надеясь, что ему показалось, но воображение уже рисовало возможные картины произошедшего: «Вряд ли драка возникла между членами команды. Скорее, на них напали местные, желающие прибрать к рукам их имущество, а, может, и весь буксир. С какой силой надо ударить человека, чтобы сломать ему с виду здоровый зуб?! Может ли от удара массивным биноклем сломаться черепная кость? Вряд ли, если голова защищена металлической каской. Но в том-то и дело, что каска валяется на полу… А тел нигде не видно… Может, они живы, просто…» — Мысли скакали в голове, как потревоженные кузнечики, и, наверное, это продолжалось бы еще долго, но… Борис, скованный оцепенением, все смотрел на зуб и даже не пытался подумать о том, что будет делать дальше, как вдруг перед глазами все расплылось, а затем резко потемнело в тот миг, когда в его затылок врезалось что-то тяжелое.
Сознание вернулось в сопровождении дикой головной боли. «Хорошо, что дурацкий сон закончился, — подумал Борис, собираясь встать и отправиться на поиски обезболивающих таблеток, но, к своему ужасу, не смог пошевелиться, обнаружив, что связан по рукам и ногам. Одновременно с этим открыв глаза, он перепугался еще больше, решив, что ослеп: темнота перед глазами никуда не исчезла. И только потом он обратил внимание на странные запахи и ощущение грубой колючей ткани на своем лице, сообразив, что это не одеяло. Сильно пахло сырой рыбой, — гораздо сильнее, чем на реке. И стало ясно, что сон продолжается. А еще хотелось чихать от набившейся в нос пыли и щекочущих ноздри жестких ворсинок, торчащих из покрывающей его лицо материи. Под ним тоже было что-то колючее, вроде подстилки из сена. Борис напрягся, пытаясь растянуть связывающие его путы, но те не поддались.
— Э-эй! Есть тут кто-нибудь? Развяжите меня! — глухо выкрикнул он сквозь ткань.
Послышался скрип открывающейся двери и приближающиеся шаги нескольких человек, затем чьи-то руки сняли путы с ног, подняли его и поволокли куда-то. Неизвестные не обращали внимания на требования Бориса объяснить, что происходит, и ему оставалось только перебирать ногами, а когда он не успевал, те волочились по земле, иногда застревая в чем-то жидком, похоже — в грязи. Это означало, что его вели по улице. Воздух был так же прохладен и пропитан запахом сырой рыбы, но вскоре его приподняли повыше, больно сдавив плечи, и носки его ног застучали о ступени. Борис на всякий случай пересчитал их — получилось около тридцати, слишком много для крыльца в обычном сельском доме. Потом снова скрипнула дверь, дохнуло теплом, и запах сырой рыбы сменился ароматом жареной. Под ногами заскрипели половицы, и через несколько десятков шагов чей-то грубый мужской голос грянул перед ними:
— Куда?!
— К Евдокии Палне ведем. Так приказано было: привести, как очнется, — подобострастно отвечал один из конвоиров.
— Кто приказал?! — Голос человека, остановившего их, звучал недоверчиво и грозно.
— Так сама же… Мы доложили, что пленника взяли, а она к себе привести потребовала, посмотреть на него захотела. Сказала, гостя ждет. Только он тогда в отключке был, башкой долбанулся, пока мы его связывали. Вот, только очухался.
— Я же говорил, что к бабе Дусе в гости иду! — воскликнул Борис, услышав знакомое имя и обрадовавшись, что убивать его никто не собирается. Но его грубо встряхнули, и один из конвоиров ответил злобно:
— Щас выясним, какая она тебе баба Дуся!
А тот, что преградил им путь, с любопытством спросил:
— Чего это ты Евдокию Палну Дусей называешь? Родственник ей, что ли?
— Да какой родственник! Говорит, всего раз в гостях бывал, и то она его картошкой угощала! — с презрением пояснил конвоир справа, и Борису показалось странным упоминание о картошке. Вот и те, с баржи, спрашивали, чем кормила. Да при чем же тут еда?
— Интересно… — задумчиво произнес грозный собеседник, и Борис кожей почувствовал на себе его любопытный оценивающий взгляд. — Ладно, ведите, раз сама сказала, что гостя ждет. Посмотрим, что за гость. — Они двинулись дальше, и за спиной у Бориса прозвучала странная фраза, от которой он ощутил шевеление волос на затылке.
— Незваные гости полощут в речке кости.
Конвоиры тихо и недобро рассмеялись.
Наконец, с головы Бориса стянули мешок, оцарапав щеки и нос колючей тканью. В тот же миг яркий свет ослепил его, заставив зажмуриться. «Белый день! — удивился он, пытаясь поскорее разлепить веки, чтобы осмотреться. — А отключился я в ранних сумерках. Значит, был в отключке всю ночь. Хорошо, что во сне спешить некуда. Хотя, кажется, что сон этот как-то чересчур уже затянулся».
Глаза слезились, никак не могли привыкнуть к свету, но нестерпимое желание поскорее увидеть, где очутился, взяло верх над физиологией, хотя рассматривать белые свежеструганные бревна, из которых были сложены окружающие его стены, было нестерпимо больно: солнечные блики играли на отполированном дереве, ослепляя. Борис понял, что находится в том самом новом тереме, который видел с берега реки. Без сомнений, выстроили его из леса, которым была нагружена баржа. Вспомнив, как встретивший их человек с трепетом произносил «Евдокия Пална», Борис удивился: «Неужели для бабы Дуси целый терем возвели? Чем, интересно, она заслужила подобные почести?!»