Теперь Борис мог рассмотреть собравшихся за столом — те уже начали вставать и по очереди выходить из комнаты, низко кланяясь хозяйке с невнятным бормотанием. Прислушавшись, Борис разобрал слова благодарности: «Спасибо, дорогая Евдокия Пална!», «Кормилица наша, дай Бог тебе здоровья!», «Благодетельница!», «Добрая душа!» — и так далее в том же духе. Мужчины и женщины, дети и старики — все они были похожи друг на друга сытым видом и сонным взглядом. Людей было так много, будто здесь собралось не меньше половины жителей поселка. И все они поглядывали на Бориса с вялым интересом. Среди них оказались и знакомые ему мужики с баржи. Первым он узнал того, кто был в красной футболке с рекламой газировки — похоже, носил он ее, как говорится, «и в пир, и в мир». Потом Борис заметил обладателя женской шапки с помпоном, хотя теперь тот был без нее, отчего голова, казалось, стала вдвое меньше. Да и сам весь он был какой-то мелкий, тщедушный, как недокормленный подросток. У хозяина драной ушанки обнаружилась курчавые чёрные волосы, явно давно не стриженные; его выдавали темные блестящие глаза, какие бывают у цыган. В густой щетине, покрывающей подбородок и скулы, в изобилии поблескивала застрявшая рыбья чешуя.
Борис поискал еще одно знакомое лицо, но не нашел. Он вдруг вспомнил о внучке бабы Дуси, но ее почему-то среди селян не было. Это показалось странным, и, когда в комнате кроме него и хозяйки больше никого не осталось, он спросил:
— А что это Нюра ваша обедать не пришла?
— Вспомнил! — Хозяйка заметно обрадовалась. — Надо ж! Понравилась, значит, девка? Так я и знала! — При этом она понимающе похлопала Бориса по плечу и, не дав ему ни малейшего шанса возразить, продолжила: — Вот и ты ей понравился. Нюрка, как узнала, что тебя привели, так сбежала и спряталась. А! Да вон она, в дверь подглядывает! Стеснительная, жуть просто! Если кто понравится ей, тому на глаза показаться не может. Но это ничего, пройдет. Скоро увидитесь.
— Да я просто спросил! — выпалил Борис, перебивая размечтавшуюся бабку и опасаясь того, что она, еще немного, и о свадьбе заговорит, а там, глядишь, и женит. — Только узнать хотел, почему она не пришла, и ничего такого не думал!
— Не думал… — повторила она, медленно оседая, как тесто от встряски, а в голосе появились нотки недовольства. — Только и говоришь, что не думал! Заладил, смотри-ка. Одну девку в себя влюбил — не думал, другую влюбил — опять не думал!
— Да ну вас! — рассердился Борис. — Вашу Нюру я уж точно влюблять в себя не собирался!
— Не собирался он! Как же! Ты меня, ее бабку родную, от смерти спас, вот она в тебя по уши и втрескалась, ясное дело. Не ест теперь, не спит, все о тебе грезит.
Бориса вдруг осенила страшная догадка: что, если Лера опротивела ему не случайно, а из-за козней хитрой колдуньи?! Желание-то баба Дуся исполнила: холодная и недосягаемая красавица Лера воспылала чувствами к Борису, да такими огненными, что это сразу его от нее и оттолкнуло. Может, ведьма нарочно все так сделала, чтоб потом внучку свою ему сосватать? Как бы ноги отсюда унести побыстрее… Надоел ему это сон!
В дверях показался высокий широкоплечий мужик в светлой рубахе, заправленной в спортивное трико. Громко шаркнув, чтобы привлечь внимание, заговорил, и по его голосу Борис узнал в нем того, кто остановил его конвоиров, которые вели его сюда с мешком на голове. Наверное, этот здоровяк был в доме кем-то вроде охранника.
— Извините, Евдокия Павловна. — Вошедший отвесил самый настоящий поясной поклон, и это снова озадачило Бориса, так и не выяснившего, почему бабе Дусе, прозябавшей до этого в ветхом сыром домишке, вдруг стали оказывать такие почести. В прошлый раз утопить хотели, а теперь чуть не лбом в пол перед ней колотят. Почему же все так изменилось-то?
— С чем пожаловал? — отозвалась бабка, поворачиваясь к вошедшему.
— Щукина опять пришла. К вам рвется. Пустить?
— Чего ей надо? В прошлый раз все ясно сказала.
— Говорит, не уйдет без разговора.
— Ладно, добрая я сегодня. Гость, вон, какой пожаловал долгожданный! Пусть заходит, послушаю ее, вдруг что новое скажет.
Услужливо кивнув, мужчина исчез, и почти сразу в дверь влетела худая растрепанная женщина с заплаканными глазами. Она упала бабе Дусе в ноги и, вперившись в нее диким взглядом, взмолилась:
— Верни деток моих! Ты обещала! Младшенький так и не нашелся, а теперь и старший пропал!
— Не дождалась я твоего старшего! Откуда мне знать, где его черти носят?! — гневно воскликнула бабка, брезгливо пряча ноги под кресло.
Женщина выпрямилась и подняла голову, но так и не встала. В ее глазах плескался ужас.
— Но он не мог меня ослушаться! Он обещал! — произнесла она, заламывая в отчаянии руки. — Я у всех спрашивала, никто его здесь не видел, сторож говорит — не приходил. Что же мне теперь делать? Где деток искать? Помоги!
— Яблоко от яблони далеко не падает, — ответила бабка с непреклонным видом. — Видно, деткам твоим отцовская придурь передалась!
— Какая еще придурь? — Посетительница растерянно наморщила лоб.
— Ведь твой мужик убить меня хотел, или забыла?! — продолжала Евдокия Павловна, не дожидаясь ответа женщины. — Зачем мне о детях убийцы хлопотать, а? Отвечай, Нина!
Женщина задрожала всем телом, по её щекам безостановочно текли ручьи слез. Но, наверное, сказать ей было нечего, и лицо ее застыло в немой мольбе.
— Не пора ли твоему муженьку явиться с повинной? — Бабка скривила губы в злой ухмылке.
— Виноват он, виноват! — охотно закивала та, соглашаясь.
— Так накажи его! Сделаешь — вернешь детей! — выкрикнула бабка и расхохоталась.
Женщина подняла испуганное лицо с застывшим в глазах вопросом, затеребила подол платья, складками разметавшийся по полу вокруг колен.
— Как… наказать?
— А я научу, если согласна. — Бабка вдруг оживилась, поманила просительницу пухлым пальцем. Та обреченно подалась к ней, будто смиряясь с участью, и хозяйка, склонившись к ее уху, что-то быстро и громко зашептала. Но как Борис, сидевший совсем рядом, ни пытался разобрать хоть слово, он так ничего и не понял. Зато заметил, что лицо женщины побледнело прямо на глазах. Она даже тихонько ахнула и поспешно прикрыла рот рукой.
— Ну так что?! — Раздобревшее тело хозяйки угрожающе нависало над худощавой гостьей.
— Сделаю. — Ответ был тихим, как звук упавшего листа.
— В глаза смотри! Знай: увижу, если соврешь!
Женщина повторила чуть громче, беззвучно заливаясь слезами: ни всхлипа, ни рыдания. Наверное, бабка ей поверила, потому что откинулась на спинку кресла и удовлетворенно вздохнула.
— Ну, ладно. Ступай теперь, подожди меня за дверью. Я с гостем еще словом перемолвлюсь да выйду к тебе и дам, что необходимо. Если хочешь, можешь тарелку с рыбой со стола забрать.
— Спасибо, Евдокия Пална! — Просительница схватила блюдо с красными «карасями» и, крепко прижав к себе, метнулась со всех ног к выходу.
Борис проводил ее растерянным взглядом, не зная, что и думать. Женщину, у которой пропали двое детей, было откровенно жаль.
Откуда-то снова потянуло жареным. Теперь этот запах вызывал у Бориса отвращение.
— У вас тут все жители кормятся, что ли? — спросил он.
— Не все, а только достойные! — Хозяйка важно скрестила руки на груди и надменно поджала губы.
— Разве не могут люди сами пойти на реку и рыбы наловить?
Баба Дуся хмыкнула, наморщила лоб в раздумье и спустя мгновение ответила загадочно:
— Пойти-то могут, а вот наловить — вряд ли.
— Это почему? У вас что, рыба особенная? Сама выбирает, на чью удочку клевать?
— Особенная — это ты верно сказал! — Она улыбнулась так, что Борису расхотелось уточнять, в чем заключается эта особенность. Вряд ли он добьется от хозяйки внятного ответа. Поэтому решил сменить тему:
— А муж этой женщины и есть тот злодей, который вас чуть не утопил в болоте?
— Может, тот, а, может, и не тот… Кто меня топил, я не видала. Хватает тут злодеев-то.
— Почему же вы его тогда убийцей назвали?
— Да было дело, едва не придушил меня как-то раз.
— За что?
— За что… Не «за что», а «почему»: деньги отобрать хотел!
— Ну и мерзавец! — Борис даже проникся сочувствием к бабе Дусе, хотя только что считал ее злобной жадиной. — А как вы его наказать хотите?
— Тебе это знать без надобности. Слишком разлюбопытничался. Иди-ка лучше, прогуляйся. — Хозяйка заворочалась в окружении смятых подушек и тяжело поднялась с кресла, давая понять, что разговор окончен. — А то целый допрос мне устроил. Утомил совсем. К вечеру ночевать приходи.
— Прогуляться? — Борис пожал плечами и вдруг понял, что нестерпимо хочет глотнуть свежего воздуха: отвратительная вонь жареной рыбы так усилилась, что дышать ею он уже не мог.
Шурша по полу длинной пышной юбкой, волочащейся за ней подобно рыбьему хвосту, баба Дуся проследовала к выходу и скрылась за дверью. Борис снова удивился переменам, произошедшим с ней: фигура ее стала не только полнее, но и как будто выше, в движениях чувствовалась сила, в походке — плавность. Все-таки, хоть в прошлый раз они и шли по темным улицам села, но Борис запомнил, с каким трудом она передвигала ноги. Что же произошло здесь между двумя снами, пока он бодрствовал? С одной стороны, любопытно, но с другой — какой смысл ломать голову над этими странностями, зная, что и баба Дуся, и все это село мгновенно исчезнут в момент его пробуждения? Да и мало ли странного бывает во снах?
За окном уже начал угасать белый день, уступая натиску вечерних сумерек. С верхнего этажа терема открывался вид на село Кудыкино: скопление домов, дворов и огородов прорезали узкие извилистые улочки, обрывающиеся вдали у зеленого поля, за которым темнела река, достигая в ширину горизонта. На берегу копошилось несколько человек, наверное, искали что-то в земле или копали ямы с какой-то им одним известной целью; над их согнутыми спинами торчали черенки лопат. Чуть поодаль высокий плечистый мужчина шагал в противоположную от села сторону, толкая перед собой трехколесную тачку, нагруженную чем-то. Видно было, что каждый шаг дается ему нелегко, — колеса глубоко вязли в песчаной почве, и, прилагая усилия, он высоко поднимал плечи и опускал голову подобно землепашцу. Направлялся он к бугристой возвышенности, выглядевшей, как несколько холмов свежей земли высотой с обычный сельский дом. Складывалось впечатление, что холмы — дело рук ковыряющихся на берегу людей, а в тачке, которую везет мужчина, очередная порция грун