та. «Еще одна странность, — подумал Борис. — Все равно до ночи делать нечего. Пройдусь до реки, понаблюдаю, что это они там строят».
За дверью дежурил знакомый здоровяк, будто Бориса и поджидал. Увидев его, показал на дверь в стене коридора со словами «Выход там», давая понять, что свободно бродить по терему он ему не позволит. Борис едва успел оглядеться и увидеть только тянущийся в обе стороны пустой коридор с множеством дверей, как тут же оказался снаружи, на просторной площадке перед широкой лестницей, ведущей вниз, во двор. У ее подножия начиналась выложенная срезами древесины дорожка, ведущая к деревянным глухим воротам, по обе стороны от которых расположились невысокие подсобные помещения. Свежести в воздухе не было и в помине: здесь воняло не меньше, только не жареной рыбой, а сырой и уже явно не свежей.
Легко сбежав по деревянным ступеням, Борис направился к воротам, заодно с любопытством озираясь по сторонам. По двору сновали люди с ведрами, наполненными чем-то красным — то ли странной рыбой, то ли ее потрохами, а может, совсем другим; Борису не хотелось разглядывать их содержимое. От вони кружилась голова, и он спешил добраться до ворот, надеясь, что за ними воздух будет хоть немного чище. Дежуривший там человек молча поднял засов и открыл перед ним калитку, но прежде чем выйти, Борис скользнул взглядом сквозь распахнутую дверь сарая справа от него: внутри все пространство было заполнено длинными гирляндами рыбы, подвешенными к потолочным балкам. Вот почему несло тухлятиной, — рыбы там было слишком много для того, чтобы просушить ее как следует, и немалая часть наверняка испортилась. Полчища жирных зеленых мух пировали в том сарае, сопровождая трапезу довольным монотонным гудением.
За воротами воняло уже меньше, и Борис, до этого задерживавший дыхание, с облегчением набрал полные легкие воздуха. Но, едва сделав несколько шагов, затылком ощутил чей-то недобрый взгляд в спину. Обернулся — так и есть, сторож (или как он тут назывался) стоял в проеме калитки и смотрел на него. При этом Борису показалось, что тот, подобно охотничьему псу, потягивает носом воздух. Этот сторож даже не смутился в тот миг, когда Борис заметил его любопытство, — так и стоял, упрямо не отводя глаз. И было в них что-то такое, отчего Борису захотелось припустить бегом. Он ускорил шаг, сдерживая желание оглянуться снова. Удалившись на приличное расстояние, не выдержал и все-таки посмотрел назад: ворота были плотно закрыты, отчего ему немного полегчало, но ненадолго. Бросив взгляд на возвышающийся над ними верхний этаж терема, Борис вздрогнул: в одном из окон, освещенный красноватым солнечным светом, отчетливо выделялся силуэт Евдокии Павловны. И хотя лица, скрытого в тени, было почти не видно, Борис понял, что она наблюдает за ним. Какое-то время он продолжал идти вперед, не глядя под ноги, не в силах отвести взгляд от ее неподвижной фигуры, пока не споткнулся обо что-то. Едва не растянувшись в пыли, Борис с удивлением заметил, что вокруг нет ни кочек, ни ям, ни еще каких-то препятствий. А когда вновь посмотрел на окна терема, уже не мог в них ничего разглядеть: солнечные лучи соскользнули со стекол, и те сделались абсолютно непроницаемыми.
Борис окинул взглядом улицу: ни звука не доносилось из стоящих по обе стороны домов, ни малейшего движения не мелькало за их темными окнами, выглядывавшими поверх невысоких деревянных заборов. И вновь Борис удивился переменам: в большинстве своем это были крепкие добротные строения с выкрашенными свежей краской срубами и яркими, как «с иголочки», черепичными крышами. Но среди них встречались и совсем ветхие лачуги — черные, источающие гнилой запах; они выглядели тяжелобольными на фоне пышущего здоровьем села. Когда Борис шел по этой улице в прошлый раз, на глаза ему попадались только такие лачуги, отчего все село казалось не просто больным, а умирающим.
Взгляд Бориса двигался от дома к дому и вдруг зацепился за светлое пятно на заборе: похоже, кто-то из жителей вывесил объявление. Борис направился к нему из чистого любопытства, вовсе не ожидая прочесть там что-то интересное для себя. Но надпись, сделанная крупными буквами над небольшим текстом, не имела ничего общего с привычными в уличных объявлениях «Продается» или «Куплю». На белом листе было выведено черным карандашом:
«Вступайте в рыбацкую артель!»
И дальше: «Выгодные условия, подробности при встрече. Обращаться в высокий дом, спрашивать Двузубову Евдокию Павловну».
Фамилия позабавила Бориса. «Стозубова бы ей больше подошла, — подумал он с усмешкой, размышляя над прочитанным. — Выходит, баба Дуся сколотила рыболовецкую артель. Интересно, как это у нее получилось?» Вспомнились слова хозяйки о том, что жители села не смогут сами наловить рыбы. На что такое способна эта бабка, что не под силу ее односельчанам? Странно все это!
В дальнем конце улицы, с той стороны, откуда он пришел, показалась быстро приближающаяся человеческая фигура. Это была та самая женщина, которую Борис только что видел в тереме — Евдокия Павловна называла ее Ниной и взяла с нее обещание наказать нерадивого мужа неким секретным способом. Женщина почти бежала, спотыкаясь и путаясь в длинной, до пят, юбке. Волосы растрепались, пестрый платок сполз на затылок. Одной рукой она прижимала к себе большое блюдо, накрытое другим, поменьше, из-под которого торчали рыбьи хвосты и плавники, в другой руке у нее покачивалась небольшая квадратная клетка, в каких обычно держат домашних хомячков или морских свинок. Если женщина и заметила Бориса, то даже не покосилась в его сторону — так и промчалась мимо, не замедлив шага. Но запросто могла и не заметить: взгляд ее был устремлен вниз и затуманен, словно в мыслях она витала где-то далеко отсюда. Борис смотрел на женщину до тех пор, пока она не скрылась за поворотом, гадая, зачем ей понадобилась крыса, которая металась в раскачивающейся на ходу клетке. «Не собирается же она скормить эту крысу своему мужу? Или… наоборот?!» — с мрачной веселостью подумал Борис, вспомнив, что раньше никогда не признавал черный юмор.
Шагая по пустынной улице, он не мог понять, почему его не отпускает гнетущее чувство, будто его преследуют. Странное ощущение исчезло только тогда, когда он свернул на боковую улицу, которая вскоре вывела его к берегу реки — такой необъятной, что ее можно было бы принять за море: водная гладь простиралась во все стороны до самого горизонта, вдоль которого собрались плотные вечерние тучи. Возможно, они укрыли под собой противоположный берег, а может, его вообще не было. «Ведь это сон, — подумал Борис, глядя в серо-фиолетовую даль. — А во сне может быть что угодно, даже река с одним только берегом». Налитая свинцом водная поверхность, подернутая рябью от ветра, навевала мысли о зарождающемся шторме, смертоносных волнах и кораблекрушениях. Эти мысли усиливали тревогу, поселившуюся внутри с самого начала этого необычайно реалистичного сна. Чувствуя на лице влажное речное дыхание и холодное прикосновение ветра, задувавшего за ворот рубахи, Борис впервые испытал укол страха от внезапно вспыхнувшего подозрения: «А сон ли это?». Вспомнилась однажды прочитанная книга о пограничных территориях, имевшая привкус полуреальности, похожий на тот, что Борис испытывал сейчас. Ни названия, ни смысла той книги в его памяти не осталось, но состояние, возникавшее во время чтения, хранилось там до сих пор. Состояние, когда видишь кошмар и хочешь, но не можешь проснуться. Тогда и появляется этот страх: вдруг сном окажется все, что было до этого?! Привычный и понятный мир станет недосягаемым, отгороженным от тебя незыблемой гранью, и ты поймешь, что навсегда застрял в странном нерадостном месте наедине с предчувствием надвигающейся беды. В таком месте, где нечто враждебное и таинственное угадывается в каждой частице окружающего пространства.
Гигантский жук с сердитым жужжанием заметался перед лицом, прервав размышления и вынудив его отмахиваться обеими руками. Крылатый наглец взмыл вверх и был схвачен молниеносно спикировавшей птицей, тотчас упорхнувшей. Борис даже не успел ее рассмотреть, как та уже скрылась в редкой сосновой рощице, за которой виднелись очертания знакомой баржи, а чуть дальше — буксира, того самого, на палубе которого посреди осколков стекла валялся чей-то выбитый зуб. Признаков присутствия людей на застрявших у берега судах не было. В противоположной стороне, в паре сотен метров от Бориса высились странные глиняно-песчаные холмы. Берег был пустынным: наверное, копавшиеся в земле селяне уже успели разойтись, оставив после себя изрытое ямами место. «Это и к лучшему: никто не помешает исследовать их загадочные раскопки», — подумал Борис, направляясь в ту сторону.
У самой воды кустилась молодая поросль ивняка, и из неё доносился подозрительный шорох, но как Борис ни всматривался в переплетение ветвей, не мог разглядеть, кто или что его издает. Слабые всплески за кустами вновь вызвали тревожные мысли о крадущихся за ним по пятам преследователях, и Борис уже пожалел о том, что пришел сюда. Возникло желание вернуться обратно в терем, ведь нестерпимая рыбная вонь теперь представлялась меньшим злом, чем то, которое могло поджидать его на расстоянии нескольких шагов. И хотя ничего зловещего в поле зрения пока не попалось, чувство, что это вот-вот произойдет, росло с каждой секундой. Сейчас еще можно все изменить, пойти назад, лечь спать, чтобы утром вернуться в свою прежнюю жизнь и никогда не узнать о том, что здесь происходит. Ведь после того, как ему откроются здешние тайны, он станет сопричастным… Однако любопытство толкало вперед, и Борис шел прежним путем — к ямам, зияющим вдали.
Они оказались совсем не глубокими, но обезобразили огромную часть берега: вместо мелкого желтого песка всюду топорщились гребни темно-коричневой глины, между которыми темнели впадины не более полуметра в глубину. Борис склонился над изрытым грунтом, присматриваясь, но ничего примечательного не разглядел: перед ним была самая обычная глина, без признаков присутствия золота или алмазов. Чего-то более жуткого вроде костей или черепов тоже не наблюдалось. Озадаченно потирая затылок, Борис перевел взгляд на холмы вдалеке, гадая, в чем заключался смысл перемещения грунта из одного места в другое.