Откуда-то из-за ивовых зарослей, наполовину скрытых в воде, донесся всплеск, и затем — шорох потревоженной листвы. Последний вариант ночлега мгновенно утратил свою привлекательность.
— Надо уходить скорее! — Колька испуганно дернул Бориса за руку. — Слышишь? Русалка это! Если увидишь ее, ни за что не уйдешь: заманит!
— Куда? — машинально спросил Борис, послушно вставая.
— В реку, чтобы утопить, куда ж еще! — Колька, понизив голос, шипел, как испуганный кот. Борис спешил за ним, увязая в сырой глине. Чем быстрее они шли, тем страшнее ему становилось: казалось, что за спиной слышны еще чьи-то шаги.
— Не вздумай смотреть назад! — От внезапно прозвучавшего в темноте Колькиного предупреждения Бориса охватил озноб, и он едва сдержался, чтобы не оглянуться.
Шаги отчетливо раздавались за спиной до самого Колькиного дома и стихли только тогда, когда Колька и Борис остановились посреди улицы.
— Не смотри в ту сторону, — прошептал его новый знакомый. — Она там, я чувствую. Но скоро уйдет. В дом войти уж точно не сможет. Идем.
Колька взялся за тяжелое металлическое кольцо на калитке и громко стукнул три раза по дереву. Через минуту вдали за забором раздался скрип отворяемой двери, и Колька крикнул в темноту, не дожидаясь вопроса «Кто там?»:
— Дядь Юр, это я!
Послышались торопливые тяжелые шаги, звякнул поднимаемый засов, и калитка распахнулась. В проеме показалась высокая крепкая мужская фигура, отступающая перед ними в сторону.
— По делу или так? — произнес мужчина глубоким красивым голосом, вызвав у Бориса ассоциацию с оперным певцом.
— По делу. Поговорить надо бы, — ответил Колька ему в спину, следуя за хозяином к дому по узкой дорожке, пролегающей в густых зарослях картофельной ботвы.
— Ладно, сейчас. Картошку с печки сниму, а то переварится, — согласился «дядьюра» и спросил: — С гостем-то познакомишь?
— А, да, забыл совсем! — спохватился парнишка, поворачиваясь к Борису и подмигивая ему с виноватой улыбкой. — Это Борис! Этим утром на лодке приплыл.
— Во-он чего… — протянул мужчина и с интересом взглянул на незнакомого гостя.
Они уже прошли через темные сени в тускло освещенную прихожую дома, стены которой были плотно увешаны одеждой и различной домашней утварью: в глаза Борису бросились рукомойник, несколько ковшей, полотенца, — крючками и креплениями им служили вбитые в деревянную стену загнутые гвозди.
— Ну, рассказывай, какими судьбами! — Хозяин, названный Звонарем, обратился к Борису, жестом предлагая присесть за стол, на который со стуком поставил пустые железные кружки и принялся лить в них из большого зеленого чайника мутный кипяток, приятно пахнущий мятой и еще какими-то травами.
— Я вообще-то из города, — начал Борис и растерялся. Как дальше-то объяснять? Рассказать, что после того, как, забравшись на баржу, получил бревном по голове и с тех пор видит странные сны, такие, как этот? Что и Звонарь, и Колька, и вообще все это село — лишь часть очередного такого сна? И что, уснув, он проснется в своей реальности?
Колька ткнул его локтем в бок:
— Ну, давай уже, рассказывай, чего молчишь?
Борис вкратце поведал им свой первый сон: была вечеринка на яхте, устал от шума, мимо баржа проплывала, забрался на нее, на голову свалилось бревно, очнулся неизвестно где, баржа села на мель, нашел лодку и доплыл до села. Колька, кажется, сразу поверил, а вот по виду Звонаря трудно было понять, что тот думает. Хозяин запустил в бороду всю пятерню и поскреб подбородок, потом спросил один в один, как Колька до этого:
— В тереме был? Рыбу ел?
— Да нормальный он, дядь Юр, — вмешался мальчишка. — Я уж все у него вызнал. Не ел он рыбу, точно.
— Запах… — тяжело обронил Звонарь и прищурил светлые глаза под густыми бровями. — Запах нехороший.
— Да у вас тут все село рыбой провоняло! — воскликнул Борис, внезапно испугавшись неизвестно чего. В его голове возникла смутная догадка, вызвавшая чувство вины, причина которого пока ускользала от его понимания, но он был уверен, что это как-то связано с Евдокией Двузубовой.
— Однако ты шибко пахучий, — возразил Звонарь, осуждающе качая головой. — Но взгляд еще не такой, как у них… Так как ты, говоришь, к Двузубовой в гости-то попал? Где с ней познакомился?
Борис вдруг занервничал, заподозрив, что Звонарю не понравится, если он расскажет ему, как вытащил бабку из болота. Ее ведь тут все ведьмой считают! И кто-то ее утопил, думая, что доброе дело сделал. Конечно, может, это и не Звонарь. Скорее всего, Колькин отец: раз уже пытался задушить, значит, и утопить мог запросто, но… Ведь они все заодно тут, наверное. Никто не обрадуется, узнав, что Борис Двузубову к жизни вернул!
Взгляд Звонаря, казалось, пронизывал насквозь, и Борис никак не мог придумать что-нибудь достаточно безобидное и правдоподобное, поэтому решил пойти на хитрость: широко зевнул, потер глаза и сказал:
— Что-то спать хочется, и голова разболелась.
— Ладно. — Звонарь кивнул и поднялся со стула. — Располагайся в комнате на диване, а нам с Колей еще кое-что обсудить надо. Пойдем, провожу.
— Спасибо! — поспешно вставая, Борис думал о том, что утром вернется в свою реальность, а Звонарь так и останется в его сне.
Как только за хозяином закрылась дверь, он направился к старому массивному дивану у окна, не прикрытого занавесками. Бледная луна сквозь стекло разливала по голым половицам серебристый свет. Диван встретил Бориса протестующим воем пружин, как будто понял, что это не хозяин, и в недрах его еще долго что-то сердито щелкало. Борис немного поворочался, стараясь найти как можно более удобное положение среди выпирающих под обивкой выпуклостей, но, быстро сообразив, что дело это безнадежное, решил засыпать, как есть.
Сон почему-то все не шел. Мешал белый свет необычайно яркой луны, отчего создавалось ощущение, как будто на него кто-то смотрит. Борис открыл глаза, собираясь поискать, чем бы прикрыть окно, и чуть не заорал с перепугу: прямо за стеклом белело чье-то лицо. Он мгновенно подскочил и тут же замер, узнав Нюру, внучку бабы Дуси. Та, явно не ожидавшая разоблачения, испуганно таращилась на него. Внешность девушки, как и у ее бабки, совершенно изменилась, только в лучшую сторону: Нюра превратилась в настоящую красавицу. «Ты не смотри, что она страшненькая такая. Просто время ее еще не пришло. Вот увидишь, скоро глаз от Нюрки будет не отвести. Пожале-е-ешь!» — Голос коварной ведьмы прозвучал в голове, будто наяву. Борис поймал себя на мысли, что любуется красотой Двузубовой-младшей, вместо того чтобы открыть окно и выяснить, зачем она сюда явилась. Опомнившись, он загремел ржавыми шпингалетами, и как только рамы распахнулись, Нюра уцепилась руками за подоконник, неожиданно ловко перемахнула через него и уселась на край дивана.
— Привет! — выдавил он внезапно охрипшим голосом, пытаясь понять, что именно изменилось в ее лице, которое показалось в прошлый раз таким безобразным. Теперь он смотрел на Нюру с восхищением. «Ведь вот, вроде бы, все то же самое! Мелкие черты, острый длинный нос… Но нет, немного короче, кажется. С таким носом на цаплю она уже не похожа. А глаза такие же выпуклые, но стали гораздо выразительнее. Что там Колька про русалочий взгляд говорил?»
— Пойдем со мной! — Слова слетели с губ Нюры с беззвучностью опавших лепестков, но Борис понял и встревожился от того, что ему сразу захотелось подчиниться и пойти, не спрашивая, куда. Усилием воли он вернул на место пытавшийся подло сбежать разум и все-таки уточнил, куда она его зовет.
— Домой! — ответила она, очаровательно улыбаясь.
— Я бы с радостью, но вместе не получится. У нас с тобой разные дома в разных мирах! — возразил Борис, чувствуя, что сожалеет о сказанном. Это был дурной знак. Нужно было срочно отделаться от этой «русалки», пока он не поддался ее чарам.
— Ты возьми меня в свой дом. — Ее губы едва шевельнулись, а волшебный голос прозвучал, казалось, где-то прямо у Бориса внутри, вызвав в душ мощный резонанс. — Я тоже умею желания исполнять. И еще буду тебя любить. Я обещ-щ-щаю!
Речь Нюры лилась мелодией флейты, но на звуке «щ» немного зависла, отчего Борис, уже готовый плыть в мир ее грез, встрепенулся и занял оборонительную позицию:
— Незачем обещ-щать, когда тебя не просят! — Он даже передразнил ее слегка, чтоб вышло обиднее.
— Ты ничего не знаеш-ш-шь… — недовольно зашипела она, хмурясь, отчего стала чуть менее красивой, и Борис почувствовал себя увереннее.
— Рыба ваша мне не понравилась, так что ешьте ее сами! — отчеканил он. — И в терем ваш я не вернусь! — Он запнулся, глядя, как ее лицо искажается в страдальческой гримасе, но все-таки выдал последний, самый убийственный аргумент: — И любовь твою принять не смогу — давно другую люблю! — Сказав это, почему-то подумал о Маше. Борис не был уверен, что чувства, которые он испытывал к школьной подруге, можно было назвать именно так, но к нему вдруг, как озарение, пришло понимание того, что это давно уже больше, чем просто дружба. Сейчас он не мог бы сказать, почему отвлекся тогда на Леру. Может быть, злую шутку с ним сыграло желание всегда быть лучшим, а Лера во всей школе считалась первой красавицей, и толпы поклонников ходили за ней по пятам. И Борису в очередной раз захотелось всем доказать, что он лучше их всех, не задумываясь о том, что использует Леру и… разбивает сердце Маше.
От внезапно захватившего его процесса самокопания его отвлек громкий всхлип, свидетельствовавший о том, что он только что разбил еще одно сердце. Нюра толкнула его в плечо, как обиженный ребенок, которому отказали в просьбе купить новую игрушку, и, прытко вскочив на подоконник, исчезла в темноте. Послышался шорох листвы, хруст веток, а затем — топот убегающих ног. Издалека раздался собачий лай, и вскоре все стихло.
Борис рухнул на диван и зажмурился. «Спать! Спать! Спать!» — приказывал он себе, повторяя одно и то же, как заклинание. Он мечтал поскорее оказаться в собственной спальне, в родном городе, в своей привычной жизни, и сделать это было проще простого: нужно было всего лишь уснуть. Но сон, как назло, не шел к нему. Сердце бешено колотилось от страха: а вдруг ничего не выйдет, и он никогда не сможет вернуться? Все известные усыпляющие способы были перепробованы: медленно и глубоко дышать, считать овец, прогнать из головы все мысли и представить, что она набита ватой… Ничего не помогло, но он хотя бы немного успокоился. Так и лежал до тех пор, пока голоса Кольки и Звонаря не стихли в кухне. Заскрипела панцирная сетка кровати в соседней спальне, послышался металлический лязг и скрежет — похоже, там еще устанавливали раскладушку, и Борис испытал укол совести от того, что занял самую большую комнату в доме. Вскоре воцарилась тишина: хозяин и мальчишка наконец-то улеглись.