— А чего это у вас тут рыбьи кости на голову валятся?
Нина присмотрелась к «коряге» и с удивлением узнала в ней мужнин оберег, сделанный его прадедом из щучьей челюсти. А может, не прадедом, а прапрадедом, или еще более древним предком. Вроде бы, даже фамилия его — Щукин — с этого оберега началась. А она-то совсем про эту его семейную ценность позабыла!
Как поняла Нина, какой «колокольчик» с нее Двузубова требует, так вся и обмерла. И почему сразу не догадалась, что ведьма о сыне речь ведет? Ведь знала, что соседи Кольку «колокольчиком» с детства прозвали! «Зачем же мой старший сын старухе понадобился? — недоумевала она, встав истуканом перед соседкой и глядя в никуда остекленевшим взглядом. — Оберег-то не жалко, отнесу ей. Муж потом хватится и прибьет, конечно, но это ладно. А как с Колькой-то быть? Может, она его себе в помощники взять хочет? Ну, так бы и сказала. Могла и самого Кольку спросить. Нет, тут другое что-то. Зачем-то ей мое согласие понадобилось. Как же так? Неужто ради Лешеньки придется от старшего сыночка отказаться? А я ведь уже пообещала ей, что все отдать готова!»
Нина обхватила голову руками и, пошатнувшись, оперлась на вовремя подоспевшего Кольку.
— Нин, что это с тобой такое? — ахнула соседка.
— Беда у нас, тетя Соня, — ответил за мать Колька. — Не может мама сейчас с вами побеседовать.
— Ох ты, господи! — Соседка спохватилась, всплеснула руками с виноватым видом. — Как же я забыла?! Ведь слыхала, слыхала, что Лешенька ваш пропал. Вот я глупая — заявилась не вовремя!
— А вы зачем пришли-то? — не очень дружелюбно спросил Колька, мечтая о том, чтобы соседка поскорее исчезла. Он забрал из рук гостьи челюсть царь-рыбы и теперь раздумывал, куда бы ее понадежнее спрятать.
— Да я только соли спросить хотела. Мы во время потопа соль убрать забыли, вот она вся и растворилась. Есть у вас?
— На чердаке была. Сейчас принесу. — Колька усадил мать на табурет и отправился к люку, к которому все еще была прислонена лестница — обычно она хранилась в сенях, но наверху еще остались нужные вещи, которые они не успели опустить вниз. Сквозь рубаху кололись щучьи зубы: в суматохе Колька незаметно сунул оберег под куртку. Отец мог вернуться в любой момент. Узнает, что его реликвия упала с крючка над дверью, еще спрячет в укромное место от греха подальше, и тогда Кольке будет не так просто до оберега добраться. А караулить Морену он собрался ближайшей ночью.
Как только за тетей Соней закрылась дверь, мать заметалась по дому, как дикая птица в силках. Колька видел, что с ней творится неладное, и понимал: это не только из-за Лешки. Что-то изменилось именно после прихода соседки, ведь до этого мать возилась с уборкой, а теперь вот места себе найти не может. Но, кажется, соседка ничего особенного-то и не сказала, никаких новостей не принесла. Отчего же мать так всполошилась? Колька с тревогой наблюдал за ее беспорядочными движениями. Вот она прошлась из угла в угол, потом присела на край кровати, подперла голову руками, покачалась из стороны в сторону, прикрыла глаза, будто успокаиваясь, но вдруг вскочила, вытаращилась куда-то, стремглав бросилась к окну, прислонилась лбом к стеклу, забормотала что-то. Через минуту смолкла, шумно вздохнула, замерла. И вдруг отпрянула к двери, порывистым движением сдернула с вешалки теплый платок и куртку, и, обронив «Я скоро», выскользнула из дома, одеваясь на ходу.
Нина почти бежала, надеясь, что успеет вернуться раньше мужа, иначе расспросов не избежать, и придется что-то придумывать — ведь не говорить же, что она снова пошла к Двузубовой на поклон. Врать Нина не умела: по крайней мере, сколько ни пыталась, Щукин-старший быстро выводил ее на чистую воду, будто мог мысли читать.
Со стороны реки к селу направлялась процессия людей: несколько мужчин шли друг за другом, удерживая на плечах длинное бревно. Присмотревшись, Нина убедилась, что среди них нет ее мужа, и еще ускорила шаг: не стоило попадаться им на глаза, не то донесут Щукину, что жена его на ночь глядя куда-то подалась.
Из глубины села доносился шум, нарастающий с каждым шагом: частый стук молотков, хриплое рычание бензопилы и громкие мужские голоса. «Надо же, стройку затеяли!» — Нина попыталась разглядеть место, откуда доносились звуки, но ничего не увидела.
Старухи дома не оказалось, дверь никто не открыл. Нина долго колотила по ней обеими руками, но вместо Двузубовой из соседней калитки выглянула сердитая женщина средних лет и крикнула, брызжа слюной:
— Какого черта тарабанишь?! Думаешь, от этого в доме хозяйка появится?!
— Извините, — пролепетала Нина, отступая. — Неужели Евдокия Пална ушла куда-то, да еще вместе с внучкой? Ведь стемнеет скоро!
— Переехала она отседова. — Женщина махнула рукой в сторону. — Новый дом ей там возводят.
— Как это? — поразилась Нина, вспомнив о шуме, доносящемся с места строительства.
— Баржу с лесом принесло, вот и взялись дом ставить. Иди, глянь! Свернешь направо, в Козий переулок, и увидишь. Там уж первый этаж готов, а хотят до утра три поставить! Хозяйка в честь новоселья обещалась завтра всех рыбой накормить. Сказала — всем хватит, кто придет.
Нина покивала вместо «спасибо» и «до свидания» и поспешила назад: Козий переулок был недалеко. Оттуда несло горелым, а вскоре показались огни костров и факелов: похоже, строить собирались всю ночь и таким способом освещали строительную площадку, потому что — Нина вспомнила — электричество пропало еще вчера утром. Наверное, во время потопа где-то попадали столбы с электрическими проводами.
В конце Козьего переулка желтел в сумерках свежий сруб. Одни мужики подхватывали бревна из кучи, наваленной на земле, и закидывали наверх, где другие их укладывали в очередной ряд. Первый этаж был вполне готов, за окнами подрагивали огоньки свечей, в свете которых маячила знакомая фигура Двузубовой. Нина направилась к срубу, собираясь отыскать дверь, но в этот момент кто-то сверху крикнул ей:
— Эй, куда?! Зашибет ведь!
Наверное, Двузубова заметила гостью, потому что окно отворилось и хозяйка приказала строителям остановить работу и сделать перерыв. Как только грохот молотков смолк, старуха высунулась из окна и поманила Нину со словами:
— С чем пожаловала в поздний час?
— Не губи, Евдокия Пална! — Нина вцепилась в подоконник перед ней.
— И не думала! — ответила Двузубова, делая вид, что не понимает, о чем речь, но хитрый блеск в ее глазах выдавал притворство.
— Только что соседка приходила… и сына моего колокольчиком назвала! Как же я могу его отдать? Младшего верну, а старшего лишусь — так, выходит?
— А, вон оно что! Торговаться явилась! — Старуха зашлась зловещим смехом.
— Попроси другое что-нибудь! — умоляла Нина горестным голосом.
— Нет уж! Ты забыла, что сама согласие дала? Все у нас с тобой догово́рено было честь по чести, а теперь ты на попятную идти вздумала! — Двузубова смерила просительницу презрительным взглядом.
Нина обреченно склонила голову и произнесла безжизненным голосом:
— Скажи хоть, зачем мой сын тебе понадобился? Что хочешь с ним сделать? В помощники возьмешь или сгубишь?
— Это тебе знать без надобности, — непреклонно ответила старуха, но, подумав немного, вдруг проговорила уже мягче, должно быть, сжалившись над бедной матерью: — Никуда твой сын не денется. Пусть завтра поутру ко мне придет и рыбью кость принесет. На стройке поработает денек да вернется.
— Правда?! — Нина повеселела. — Ну, тогда ладно. Вообще-то Коля у нас старательный. Пусть поработает, я согласна!
— Посмотрим, какой он старательный, — усмехнулась Двузубова и повторила: — Чтоб завтра с рассветом явился, поняла? Уговори его, если хочешь Лешку вернуть!
Всю дорогу до дома Нина шла с улыбкой, радуясь, что Кольку не придется отдавать Двузубовой насовсем. «Все-таки баба Дуся добрая! — размышляла она. — Зря в селе на нее наговаривают! Вот, опять помочь взялась, а ничего ценного не попросила — всего-то на стройке поработать! Конечно, она немного странная, но со старыми людьми это часто бывает. Главное, что не злая!»
Колька, увидев мать повеселевшей, еще больше встревожился: не тронулась бы умом! Уходила-то вся дерганая, горем убитая, а пришла, будто с праздника какого-то. Едва она успела снять платок и куртку, как скрипнула калитка, лязгнул засов, и ступени на крыльце заскрипели под отцовскими шагами. Отец, весь грязный с ног до головы, вошел в дом и с порога разразился бранью:
— Устал, как собака! Черте что творится! Весь берег костями усыпало! Гора-то наша Кудыкина могилой оказалась, кто бы мог подумать?! Как развалилась, так и высыпались косточки-то. Звонарь говорит: собрать надо, как-никак, останки предков наших. И гору придется заново отсыпать, не то беда будет! Да еще звонницу поставить! Это ж труд адский! И что ты думаешь? Половина мужиков в услужение к Двузубовой подалась! Плевать они хотели и на предков, и на звонницу. Терем ей новый строят! — Отец вымыл руки, уселся за стол и продолжил рассказ, не глядя на жену, уверенный, что та его, как обычно, внимательно слушает и собирается подавать ужин: — Представь, бабка всем своим прислужникам рыбы пообещала! Они там мережи поставили. Ну, и мы тоже поставили, а только не поймали ни хрена! Зато у них сети битком набились! Вот что это, скажи, а?! Колдовство самое настоящее! И разве можно жрать такую рыбу? Эй!.. Жена, да ты мне дашь сегодня пожрать что-нибудь?!
Нина все это время занималась тем, что ползала на четвереньках по комнате, заглядывая под кровати и стулья. С ужасом наблюдавший за ней Колька был уверен, что его мать вообще никого вокруг не видела и не слышала: взгляд у нее был совершенно обезумевший. Но от резкого окрика она вздрогнула, поднялась на ноги и отправилась на кухню, что-то виновато бормоча. Колька тягостно вздохнул, понимая, что, если не вернет домой Лешку, то, скорее всего, мать сойдет с ума.
Но вскоре выяснилось, что для странного поведения матери все-таки была причина. Накормив отца вареной картошкой с солеными грибами и подождав немного, чтобы он, наевшись, подобрел, мать попросила его сходить во двор за дровами: