— Я там поленья днем разложила, чтоб подсушились на солнце. Может, принесешь? Надо бы печь растопить, а то холодно, да и сыро.
Как только отец, ворча что-то типа «сразу не могла сказать, что ли, как пришел?», вышел из дома, мать тотчас бросилась к Кольке и взволнованно зашептала:
— Коля, где эта костяшка, что на тетю Соню сегодня упала?
Колька похолодел и уже собирался ответить, что понятия не имеет, как мать перебила его и продолжила, будто поняла, что сын хочет соврать:
— Коля, она нам очень, очень нужна! Найди эту костяшку, ради Бога! Евдокия Пална обещала взамен нее нашего Лешеньку вернуть! Такую малость попросила! Поищи, она где-то здесь должна быть — куда ей деваться-то? Но чтоб отец не видел, иначе отберет. А с утра отнеси ее к бабе Дусе. Только она больше в том доме не живет, в терем переехала. Да ты слыхал, наверное, что отец рассказывал. В Козий переулок свернешь, а там уж не заблудишься. Ну? Сделаешь, сын?
— Конечно, мам, — сдавленно проговорил Колька, сожалея о рухнувших планах на встречу с Мореной. — Ты только не волнуйся, ладно?
Сам бы он ни за что к Двузубовой не пошел, только ради Лешки. Даже оберегом согласен был пожертвовать. В то утро он вышел из дома еще до рассвета, прихватив с собой корзинку, в которой лежала завернутая в кухонную занавеску челюсть царь-рыбы. Новый терем был виден издалека — точно такой, какие бывают в сказках о царевнах. Кружевная резьба и желтые бревна отливали золотом в лучах солнца. Казалось невероятным, что его возвели всего за одну ночь. «Вот оно, колдовство! А как будто чудо…», — подумал Колька, любуясь роскошным строением. В воздухе витали приятные запахи свежей древесины и сырой рыбы — наверное, «помощнички» (так называл отец своих односельчан, согласившихся служить Двузубовой) всю ночь возились со свежим уловом. «Может, потом сходить на реку да порыбачить? Вдруг повезет?» — размечтался Колька, но тут же вспомнил слова отца, заявившего, что «эту рыбу жрать нельзя».
Из-за поворота, ведущего в Козий переулок, вышла девушка в длинном сером платье, поверх которого был небрежно наброшен короткий овечий тулуп; рукава свободно висели по бокам. Колька не сразу узнал в ней внучку Двузубовой Нюру. Видел он ее не часто, но помнил, что красотой девчонка не отличалась. «Без слез не взглянешь», — так говорили о ней в селе, а мальчишки дразнили «Нюродиной». Но сейчас Нюра выглядела, как царевна из сказочного терема, разве что кокошника не хватало. Колька смутился и буркнул «Привет», намереваясь прошмыгнуть мимо, но девушка неожиданно шагнула навстречу, загораживая дорогу.
— Постой! Не ходи туда, — произнесла она шепотом, склонившись к его уху.
— Дай пройти. — Колька попытался обойти ее, но она вдруг схватила его за плечо и зашипела:
— Послушай, тебе там руки отрубят!
— Чего?! — Колька вскинул голову и удивленно посмотрел ей в лицо.
— Пошли отсюда, тогда расскажу. — Нюра поволокла его за собой в обратную сторону.
— Меня мать попросила! — ворчал Колька, не зная, верить ей или нет. — Баба Дуся обещала Лешку вернуть в обмен на щучью челюсть! При чем тут мои руки?
— Ты слишком болтливый! — резко перебила его Нюра, обернувшись. Вид у нее был серьезный. «Неужели не шутит?» — Неприятная мысль проскользнула в голове Кольки холодной змеей.
Они вышли к реке, перебравшись через бугристую гряду — жалкие остатки Кудыкиной горы, и устроились на стволе поваленного дерева почти у самой воды. Нюра взяла у Кольки корзинку, бережно достала тряпичный сверток и откинула край ткани. Показалась белесая кость, усеянная мелкими желтыми зубами.
— Отдай ее мне, — умоляюще попросила Нюра.
Тот возмущенно фыркнул:
— С чего бы?! Это семейная ценность! Настоящий оберег!
— Да знаю я, знаю! — Нюра прикрыла вещицу и положила ее обратно в корзинку. — Поэтому и прошу. С ним мне не так страшно будет.
— А чего ты боишься-то?
— Бабку мою. В нее как будто вселилось что-то в том болоте.
— Да ну? Кикимора, что ли?
— Думаю, что-то пострашнее.
— Вдруг тебе просто показалось? — Колька уже пожалел, что позволил увести себя и не выполнил поручение матери. Нюрка, похоже, всего лишь хочет выманить у него оберег!
— Да где же показалось! Как вернулись мы с ней с болота, так сплошные странности начались… Сначала этот терем. Он как будто сам выстроился! Целых три этажа, а еще внутри мебель резная, столы… На верхнем этаже балкон вокруг всего дома сделали. Оттуда видно, как река все наше село, точно змея, обвивает! Мы теперь, как на острове. Противоположный берег туман застилает, но я думаю, что ее не переплыть. Не вырваться нам из плена колдовской реки! И это все моя бабка сотворила! А разве кикимора может повелевать реками?! — воскликнула Нюра, многозначительно округляя глаза.
— А кто может? — опешил Колька, переваривая мрачные новости.
— Высшие силы! Только они разные бывают. Темные или светлые. Ты слышал легенду о богине Морене?
— Ага. Говорят, она по ночам в окна заглядывает! Думаю, что Лешку нашего она и выманила! Я вот хотел пойти на нее с этим оберегом, да мать велела его Двузубовой отдать. Отец говорит, что только челюсть царь-щуки может колдовскую силу Морены ослабить.
— Ну и зачем, как думаешь, этот оберег бабке моей понадобился? — спросила Нюра так, будто заранее знала ответ.
— Да мало ли. Для какого-нибудь своего обряда, наверное… — Колька пожал плечами, выражая свое безразличие к надобностям старухи Двузубовой.
Нюра вдруг приблизила к нему лицо, вытаращила глаза и медленно произнесла:
— А я думаю, что она эту челюсть уничтожить хочет.
— Ну и зачем?
— Потому что бабка самой Морене служит! — Высказавшись, Нюра отшатнулась и посмотрела на Кольку оценивающим взглядом: впечатлен или нет?
Колька даже дар речи потерял, только крякнул как-то нелепо, по-стариковски. Потом все же нашелся и спросил:
— Ладно, с челюстью понятно: уничтожит, чтобы никто оберег против Морены не использовал. А руки-то мои ей зачем понадобились?
— Ой! — Нюра, спохватившись, хлопнула себя ладонью по колену. — Я же тебе самое главное забыла рассказать! Думаю, что руки твои ей вообще не нужны, просто она хочет, чтобы их у тебя не было. Только я не поняла, почему. Вечером я видела, как твоя мать к нам приходила, и бабка с ней о чем-то говорила. А потом бабка вышла, двух строителей подозвала, топор у них попросила, пошептала над ним и говорит им: «Утром придет мальчик — заберите у него то, что он принесет, дайте вот этот топор и заставьте бревна отесывать, пусть помогает на стройке. Сами этим топором ничего рубить не вздумайте — вмиг руки себе поотрубаете».
— Ох, блин! — вырвалось у Кольки, и он машинально обхватил одной рукой другую.
— Я возьми и спроси у нее: зачем же мальчишке руки отрубать? А она и отвечает: чтобы даром своим, обманом добытым, не смог воспользоваться! Вот и думай сам, о чем это она сказала. Какой дар ты обманом добыл?
Колька не смог ничего сказать: в горле от волнения пересохло, и он закашлялся. А потом вместо ответа произнес тоскливо:
— Вот же засада! И что мне теперь делать?
Вдалеке по обе стороны от них виднелись человеческие фигуры: слева работали помощники Двузубовой (Колька окрестил их про себя «артельными») — одни, забравшись на баржу, сбрасывали бревна в реку, другие, стоя в воде по колено, толкали их к берегу. Справа во главе со Звонарем трудились землекопы: над их сгорбленными спинами ходуном ходили черенки лопат. Некоторые шли по берегу, толкая перед собой тележку, груженую землей. Кто-то нес землю в ведрах. Колька вспомнил слова отца о костях, высыпавшихся из Кудыкиной горы, и понял, что люди уже принялись за восстановление древнего кургана. Он с сожалением подумал о том, что теперь вряд ли сможет им помочь: наверное, придется податься в бега или спрятаться где-то. Вот-вот Двузубова поймет, что «мальчик» не придет к ней, и придумает новый способ, как до него добраться. Поэтому на глаза сейчас лучше не показываться никому — ни своим, ни чужим. Хорошо, что их с Нюркой прикрывают заросли ивняка. Кольке вдруг стало так страшно, что захотелось забиться под какую-нибудь корягу и оттуда наблюдать за тем, что происходит вокруг.
Нюра неожиданно встала, сжимая в руках корзинку, и медленно попятилась со странным, как будто извиняющимся видом.
— Ты куда это? — Колька тоже привстал, уже догадываясь о ее намерениях.
— Сядь немедленно, или я закричу, — пригрозила она, продолжая отступать спиной в кусты.
— Корзинку отдай! — злобно процедил Колька, мысленно ругая себя за беспечность. Вот ведь хитрюга! Все верно рассчитала: если Колька бросится отбирать оберег, она криками привлечет «артельных», и тогда встречи с бабой Дусей вряд ли удастся избежать. А там не то что рук — и головы можно лишиться. А если он позовет на помощь «землекопов», среди которых, кажется, был и его отец, то кто знает, чем тогда все закончится? Может завязаться драка, а стоит ли этот оберег большого кровопролития? Пусть забирает, черт с ней! Но интересно, зачем он ей так понадобился? Старухе она его точно не отдаст — смысл было все это устраивать, если он и так его в терем нес. «Наверное, Нюрка, и правда, боится свою бабку и верит, что челюсть щуки ее защитит», — решил Колька, не подозревая о том, что на талисман из царь-рыбы у Нюрки имелись совсем другие планы.
Хотелось разрыдаться от досады, но Колька с детства знал, что слезами горю не поможешь. Поразмыслив, как быть дальше, он решил не двигаться с места до вечера, а потом под прикрытием сумерек добраться до дома Звонаря и попроситься к нему на ночлег. Тяжело было думать о том, каково будет матери, когда она узнает, что ее сын не был у Двузубовой, и к ночи она не дождется его возвращения домой. Может быть, Колька найдет способ дать ей знать о том, что он жив и здоров. А ранним утром следующего дня отправится на поиски Лешки — и пускай без оберега ему, скорее всего, грозит гибель, это все же лучше, чем отсиживаться, как заяц, в укромном месте и бояться, что однажды «помощнички» Двузубовой вытащат его оттуда. «Наверное, старуха совсем сошла с ума! Хочет меня рук лишить из-за какого-то дара! Может, она думает, что я — могущественный чародей, способный разрушить ее колдовскую силу?» — думал Колька, абсолютно уверенный в отсутствии у него каких-то особых способностей.