Маша сердито фыркнула и заторопилась следом за ней, уже скрывшейся в зарослях.
Они долго шли по лесу. Длинный подол светлого платья незнакомки волочился по траве и, казалось, оставлял на ней морозный след из инея: под ногами словно льдинки похрустывали. Воздух вдруг стал по-зимнему студеным. Женщина двигалась очень быстро, не оглядываясь, и это нервировало Машу, да к тому же колючки то и дело впивались в ее оголенные до плеч руки (отдав «худи» ребенку, девушка осталась в тонкой футболке с короткими рукавами), и когда терпение ее готово было лопнуть, за стволами сосен появился свет, а затем проступили очертания небольшого домика, выделявшегося во мраке белыми стенами. Увидев освещенные окна, Маша испытала восторг: конец злоключениям, и, может быть, ей еще повезет провести остаток ночи в нормальной постели, на которую она уже не рассчитывала.
Перед входом в дом хозяйка отступила в сторону, пропуская Машу вперед. Дверь отворилась от легкого нажатия. Внутри оказалось прохладно, но все же теплее, чем в лесу. И пахло водой, как на берегу моря или большой реки. Яркий свет, отражающийся от белых стен, неприятно резанул глаза. Поморгав, Маша осмотрелась. Все вокруг было белым: занавески на окнах, скатерть на столе, одеяла и сложенные горкой подушки на двух высоких кроватях. «Необычно для лесного домика», — подумала она, пытаясь понять, из чего сделаны стены, — они выглядели рыхлыми и пористыми. «Что за материал? — Маша провела рукой по бугристой поверхности. — Странно видеть дом в лесу, построенный не из дерева. Он как будто слеплен из речных ракушек». Это, и в самом деле, оказался ракушечник, — кое-где на стене отчетливо проступали полукружия гофрированных раковин бледно-желтых или чуть розоватых оттенков.
Тем временем хозяйка поместила ребенка в кроватку-качалку, тоже выкрашенную в белый цвет. Малыш при этом так и не проснулся. Кроватка стояла рядом с окном, расположенным между большими кроватями.
— Так откуда ты здесь? — спросила женщина, оборачиваясь к гостье и пристально разглядывая ее с неприветливым выражением лица.
— Из города, — буркнула Маша тоже не очень вежливо. — Заблудилась. Есть поблизости село какое-нибудь?
— Есть одно, — кивнула та, даже не сказав, как оно называется. — А тебе куда надо?
— Да без разницы, хоть куда.
— Ну, раз хоть куда, значит, туда и попадешь, — ответ хозяйки прозвучал издевательски. — А зовут-то тебя как?
«Ну, наконец-то! С этого и надо было начинать!» — возмутилась про себя Маша и назвала имя.
— Тезка, значит. — Женщина вдруг по-доброму улыбнулась, и Маше стало стыдно за свою дерзость. Может, насмешка хозяйки ей только почудилась? Тем более что бедной матери сейчас вообще не до гостей: ведь она только что нашла пропавшего ребенка, а перед тем наверняка сходила с ума от горя!
— Вы тоже Мария? — уточнила девушка.
— Почти. Марьей меня в народе кличут.
«Ну вот, опять загадки!» — рассердилась Маша снова, а вслух спросила:
— Как же мне вас называть?
— Да так и зови — Марьей. Я привыкла.
Маше хотелось спросить, какое ее настоящее имя, но она сдержалась: по виду и поведению хозяйки было понятно, что та все равно правды не скажет. Вместо этого она поинтересовалась, впрочем, без всякой надежды на нормальный ответ:
— Вы тут одна с малышом живете?
— Да почему одна? Полно вокруг родственников. Ты лучше спать укладывайся. Вижу, что устала. Вон, на кровати, что справа от окна, устраивайся, а утром побеседуем.
Маша обрадовалась предложению, в один миг выпрыгнула из ботинок, стянула с себя грязные джинсы и, откинув белоснежное одеяло, рухнула на мягкую постель, забыв даже поблагодарить хозяйку дома. Под одеялом возникло странное ощущение, будто ее обдувает речной ветерок, отчего стало немного зябко, но в то же время приятно.
Хозяйка погасила свет и встала напротив окна в прихожей: из спальни были видны только ее черные волосы, отливающие в лунном свете серебристым блеском. Казалось, она кого-то ждала.
Маша почувствовала, что проваливается в сон, но вынырнула из него в тот миг, когда раздался звук отворившейся и тотчас захлопнувшейся двери: в дом кто-то вошел. По очертаниям силуэта, выделявшегося на фоне белой стены, это был высокий худой мужчина в плаще. Гость откинул капюшон, и Маше показалось, что она узнала рыбака, чью лодку угнала этим утром. У вошедшего была точно такая же белая борода, а, когда тот заговорил, то и голос оказался похожим:
— Доброй ночи, Марья-Моревна. Уж не серчай, что беспокою. Разговор есть.
Маша перепугалась, решив, что хозяин лодки явился сюда, разыскивая угонщицу, и вот-вот ее обнаружит.
— Чуяла, что придешь. Какими судьбами? — спросила Марья тем же недовольным тоном, каким перед этим говорила с Машей. И даже пройти в дом гостю не предложила — так и стояла перед ним у порога.
— Отпусти их! Рано прибрала-то!
Хозяйка вдруг резко обернулась и устремила взгляд сквозь коридор, кухню и открытую дверь спальни — прямо на Машу, будто прекрасно видела ее в такой темноте. Девушка едва успела зажмуриться. Но, наверное, Марья догадалась, что гостья не спит, и, повернувшись к старику, прошипела:
— Тш-ш! Идем во двор, ребенка разбудишь!
Они вышли из дома, плотно прикрыв за собой дверь, и Маша почувствовала, что умрет от любопытства, если не услышит дальнейший разговор. Она соскочила с кровати и провела рукой по оконной раме. Нащупав защелки, открыла их и потянула на себя обе створки. Окно бесшумно распахнулось. Наскоро натянув джинсы, девушка перемахнула через подоконник и неожиданно угодила в лужу. Острые грани мелких камушков больно вонзились в ступни. Присев, Маша замерла в страхе, испугавшись, что ее вот-вот заметят: наверняка всплеск был отчетливо слышен в тишине. Спустя минуту она перевела дух: никто к ней не приближался. От ледяной воды ее босые ноги заломило. Маша огляделась, выбирая, куда бы ступить, и обнаружила, что лужа на самом деле — ручей: поток воды с тихим журчанием вытекал прямо из-под стены дома и устремлялся через заросшую травой лужайку к лесу.
Перешагнув через узкое русло, усыпанное по краям речными ракушками, Маша крадучись дошла до угла дома. Старик и хозяйка появились в поле зрения: они стояли в нескольких шагах от крыльца, и теперь их было хорошо видно под звездным небом.
— Они сами пришли! — воскликнула хозяйка, уже не опасаясь, что гостья ее услышит, и сердито вздернула подбородок. Маше показалось, что с черных волос Марьи слетело несколько снежинок.
— Не к тебе они шли, ты сама знаешь. Отпусти, не доводи до худого.
— Нет худа без добра. У меня им лучше будет. Ничего хорошего не ожидало их там, куда они шли. Девицу, так и быть, отпущу, не нужна она мне, сама навязалась. А мальчонка — тот со мной останется. Тоска одной-то, а с ним все веселей.
— Сбежит все одно. Ведь сама знаешь! Не удержишь. А удержишь, так погубишь. Люди в таких местах долго не живут.
— Ему и там долго не прожить! Сказала: со мной останется!
— Выходит, известно тебе, что там творится? Или это твои проделки?! Зачем мертвую воду по земле зазря разливаешь?
— Мертвая вода потекла, куда поманили. Кудыкинская старуха древний заговор прочитала, и ведь знала, кого просит, а не дрогнула! Даже я — Морена, богиня смерти, — и то остерегаюсь к нему с просьбами обращаться.
Маша оторопела. «Морена? Богиня смерти? Ну и шутница эта Марья! А разговор до чего странный — ничего не понятно! И толку-то от того, что хорошо слышно?»
— А ты хоть раз отважься, останови его. Тебя, свою дочь, он послушает, — произнес старик.
— Ошибаешься! Не дочь я ему. Я родилась из искры, выбитой священным камнем Алатырем в тот миг, когда он на землю упал, и в том месте родник забил, из которого все воды земные пошли. Огонь — отец мой, вода — моя мать! А ты, я гляжу, людям помогаешь? Думаешь, от этого в тебе добра прибавится?
— Много народу погибнет, если не остановить Чернобога. Без нашей помощи им не обойтись.
— И снова ты ошибаешься. Чернобог подбирает то, что испортилось да сгнило. Он — падальщик. Люди сами виноваты в своей гибели. Ведь и ты знаешь, что никого нельзя силой в пекельное царство уволочь.
— Силой нельзя, а обманом можно.
— Ну… люди с нечистью заигрывают, потому она их и морочит. Сами виноваты!
— Не переспоришь тебя! Говорю, мальца отпусти! От него тоже исход зависит, а ты его прибрала до времени, закон нарушая!
— Не отпущу, не проси даже! Хватит с тебя девицы!
Старик и хозяйка принялись горячо спорить и осыпать друг друга угрозами, в которых, по мнению Маши, не угадывалось никакой новой информации. Вдруг за спиной раздался шорох. Она обернулась, но ничего не увидела, однако шорох стал громче, словно что-то где-то ползло неподалеку. Девушка поспешила вернуться к открытому окну спальни, решив на всякий случай забраться обратно, и тут увидела того, кто этот шорох издавал.
Босоногий малыш, выбравшийся на подоконник, свесил вниз обе ноги, медленно съехал с него и плюхнулся в ручей, разбрызгивая воду. Приземление могло выйти жестковатым, но Машино «худи», которое все еще было на нем, смягчило падение. Ребенок невозмутимо поднялся на ноги, выпутался из складок мокрой одежды и, сверкая голыми пятками, побежал к лесу. Маша тихо охнула, подхватила свою вещь, с которой текли струи воды, и помчалась за ним, стараясь бежать как можно тише. Оказавшись под прикрытием сосен и елей, она обернулась к ракушечному домику: не заметила ли хозяйка их побег?
Домика позади не было, как не было и странной женщины, называющей себя богиней смерти, и человека, удивительно похожего на рыбака, с которым Маша познакомилась утром возле речного порта. На месте дома стоял большой белый камень, из-под которого с журчанием вытекал ручей, разбегаясь дальше по траве тонкими струйками. Не в силах поверить своим глазам, Маша вернулась к камню. В траве валялись ее ботинки. Торопливо обувшись, она поднялась и обошла вокруг белой глыбы, перешагивая через струи воды. На обратной стороне, там, где находилась дверь в ракушечный домик, из ровной поверхности камня выступало высеченное изваяние: женское лицо в обрамлении длинных волос, черты которого напоминали хозяйку Марью. Под изваянием была выбита надпись: «Морева Марьяна» и полустертые нечитаемые даты. Маша потрясенно провела пальцами по острым граням, образующим нос, скулы, губы. Холод камня, казалось, проник в самое сердце, и она испуганно отдернула руку. Потом, спохватившись, вспомнила о ребенке и тревожно огляделась: за это время малыш мог далеко убежать! Маша со всех ног бросилась в лес, крича: «Эй! Ау!», заметалась в зарослях, запинаясь о коряги, продираясь сквозь колючие кусты и не обращая внимания на новые кровавые царапины и ушибы, но ребенка нигде не было видно, и на зов ее он тоже не откликался.