— Если они — боевики Дракона, за позор поражения их убьют свои же. Или они сами застрелятся, — пожал плечами асхат. — Казнить их сразу было бы милосерднее.
— Возвратиться к своим мы им не позволим. Застрелятся… господин Сидзуки, каждый сам выбирает свой путь в жизни и смерти. Если очень захочется, пусть стреляются, их выбор. Но я их смерть на свою совесть не приму. Извини, мне нужно срочно связаться со своими и проинформировать их о случившемся.
— Разумеется, — кивнул асхат. — Я прослежу, чтобы никто не вошел и не помешал.
— Спасибо, господин Сидзуки… э-э, лучше я тебя стану звать местным именем, чтобы не путаться на людях. Как его… Ри… Рин…
— Рихтай.
— Спасибо, сан Рихтай. Я недолго.
Она опустилась на пятки, голыми коленками прочувствовав грязный неметеный пол, и закрыла глаза.
«Молодежный клуб, общий вызов. Карина в канале. Экстренно. Сверхважно. Народ, собирайтесь в кучку поскорее».
«Семен в канале».
«Яна в канала».
«Саматта в канале».
«Палек в канале».
«Дентор в канале».
«Цукка в канале. Ребята, у меня семинар начинается, не могу говорить. Кара, если у тебя ничего, требующего немедленной реакции, потом в курс дела введешь, ладно? Отбой».
«Здесь Семен. Кара, ощущение дрожащих рук по символьному каналу у тебя замечательно получилось. Я и не знал, что такое возможно. Что произошло?»
«Здесь Карина. Рис, мне не до шуток. Покушение. Только что. Восемь неизвестных с „розами“ и автоматами, плюс невменяемый шаман — видимо, для отвлечения моего внимания».
«Здесь Саматта. Сейчас посмотрим, где у нас ближайший отряд быстрого реагирования…»
«Здесь, Карина. Мати, не нужно. Я… нейтрализовала всех. Не похоже, что кто-то еще остался. У меня сработала какая-то хитрая система, благодаря которой я ускорилась во много раз и более-менее аккуратно справилась с проблемой».
«Здесь Палек. Ух ты! Кара, ну-ка, быстро рассказывай, как ускоряться!»
«Здесь Семен. Лика, я знаю, как. Рано вам еще с такими игрушками играться. Вы еще с базовыми возможностями толком не освоились, чтобы с субъективным временем играться. Персонально тебе потом объясню, авось набьешь пару шишек на своей глупой башке и немного поумнеешь. Кара, нарушения достоверности были?»
«Здесь Карина. Нет… не знаю. Кажется, нет. Темно, масляные фонари, вспышки выстрелов — нет, никто не должен ничего заметить. Я постаралась изобразить суперувертливость, но в пределах человеческих возможностей».
«Здесь Дентор. Кара, ты упомянула „розы“. Против тебя применяли?»
«Здесь Карина. Да».
«Здесь Дентор. Ты не рухнула без сознания, а начала драться в режиме взбесившейся мельницы. По-твоему, достоверность не нарушилась?»
«Здесь Карина. …да, ты прав. И что делать?»
«Здесь Семен. Ничего не делать. Только нападающие знали, что стреляют в тебя из „розы“, и они не могли быть уверены, что попали. Как источники информации для широкой публики они недостоверны, а в „Камигами“ за тобой и так масса странностей числится. Можно игнорировать. Меня другое интересует — кто их послал? Цветущая Вишня сидит в своих владениях и нос высунуть боится: Дзара Хассай все еще после моего ночного визита не оправился, и пакт о ненападении они намерены соблюдать твердо. Дор, ты у нас единственный с полицейским опытом, пусть и не того профиля. Ты сильно занят в Трехгорье? Есть впечатление, что княжичи новой попытки штурма в ближайшее время не предпримут. Не хочешь перебраться через Шураллах и заняться формальным расследованием?»
«Здесь Дентор. Хочу. Сам давно подумываю, что зря время трачу. Завтра с утречка начну официальное перемещение».
«Здесь Саматта. Договорились. Держи в курсе. Лика, ты ведь все еще с геологами таскаешься? Усиль-ка бдительность, чтобы и на вас не напали ненароком».
«Здесь Палек. Бу сде, повелитель! А голову кому-нибудь открутить можно?»
«Здесь Яна. Себе можешь открутить, она тебе все равно не нужна. Кара, от мужиков сочувствия не дождешься. Ты-то сама как?»
«Здесь Карина. Нормально… более-менее. Все еще от ускоренного режима не отошла, голова кружится, но это пройдет. Ребята, у меня все. Извините, что оторвала от дел».
«Здесь Семен. Кара, раз нейтрализовала, а не убила, значит, все живы. Кто занимается пленными?»
«Здесь Карина. Я Дуррана оставила распоряжаться».
«Здесь Семен. Хорошо. Яни, раз уж мы все собрались в одном канале, сообщаю: мой поводок сигналит, что спецотряд тарсачек на подходе. Как дела у тебя?»
«Здесь Яна. Осваиваюсь на месте. Тиксё я пока держу в бессознательном состоянии, но скоро придется освобождать — иначе необратимые изменения в мозге начнутся. Остальные меня особо не обижают. Обычный „мокрый дом“ с местным колоритом, если бы девочек силой не держали».
«Здесь Семен. Кампаха со своей группой уже на подходе к Тахтахану. Яни, пора заканчивать каникулы. Ты пока что единственная во всей нашей компании с хотя бы базовым политологическим образованием. Тебе пора вживаться в образ дипломата».
«Здесь Яна. Да мне уже и самой поднадоело. Нового уже давно ничего нет, и даже задача-максимум выполнена. Сдам девчонок на руки Кампахе — и вернусь. Ох… паутинка сигналит, что ко мне клиента ведут, пора закругляться. Кара, держись. Потом еще поболтаем. Отбой».
«Здесь Карина. Все, народ, я тоже побежала. Нужно людям показаться, чтобы не потеряли. Конец связи».
«Здесь Палек. Ну почему самое интересное всегда случается с ней? Я тоже хочу! Кстати, слышали анекдот? Геологи рассказали. У них там, в ЧК, адюльтеры запрещены, но все равно случаются. И вот возвращается как-то муж с работы раньше времени…»
Тот же вечер. Четыре Княжества, город Терелон
— …и вот, значит, захожу я к шефу, а тот с кривой ухмылочкой взгляд отводит. Нет, говорит, извини. В конце концов решили, что нужно продвигать молодых, — Пипиш Красец сплюнул в приоткрытое окно полицейской машины.
— Камешек? — сочувственно поинтересовался его напарник, Топель Бобовой. — Ну, я же говорил, что он тебя подсидит в конце концов. Да плюнь, не переживай. Дались тебе эти курсы! Год вечерами таскаться на занятия, на лекциях париться, книгами башку забивать, экзамены сдавать — и ради чего? Чтобы сначала десять лет младшим следователем на побегушках, потом, если повезет, опять курсы и экзамены, и еще двадцать — старшим следователем бумажки перекладывать, чтобы на пенсию на пять лет позже выйти?
— Дурак ты, Топа, — беззлобно огрызнулся Красец. — Ты-то так и просидишь в патрульной машине до самой пенсии. Ага, на пять лет раньше, только и не увидишь в жизни ничего, кроме асфальта. Нет, ты понимаешь, что самое обидное? Ведь сопляк же Камешек, мальчишка только что из академии, ни опыта, ни понимания дела, в армии не служил, пороха не нюхал, всех достоинств — занюханное баронство. Да еще нос, выше макушки задранный перед плебеями вроде нас с тобой. И дурак дураком до кучи. Чего он в следователях наворотит? Да он кражу конфеты у ребенка не раскроет, даже если вор тут же рядом ошивается! Мне не за себя обидно, я-то переживу, а за дело! Я пятнадцать лет в полиции вкалываю, не хуже иного следака понимаю, как место преступления осмотреть, как улики собрать, как со свидетелями говорить — а он что?
— Да тебе просто завидно, — ухмыльнулся напарник. — Расслабься и получай удовольствие. Во всем хорошие стороны есть. Вот, например, сейчас ты по часам работаешь, отпуск от и до отгуливаешь, а следака могут и ночью из постели выдернуть, и из отпуска отозвать…
Звонкая трель прервала его на полуслове. Красец вытащил из кармана пелефон, включил и приложил к уху.
— Ага, на дежурстве, — сказал он. — Как всегда, на Липовом бульваре. Нет, конечно, что я там забыл? Да погоди…
Он оторвал аппарат от уха и недоуменно посмотрел на экран.
— Трубку бросила… — сообщил он. — Ну дает!
— Кто звонил? — меланхолично поинтересовался Бобовой, безразлично окидывая взглядом безлюдный по ночному времени бульвар и засовывая в рот остатки сосиски. — Твоя? Что хотела?
— Ничего, как ни странно. Сказала только, что по «Голубому небу» сегодня убойное ток-шоу показывали, про аристократов. «Высший свет» называется. Их там, типа, по косточкам разложили. Велела, чтобы я немедленно послушал.
— Она у тебя все еще в «Черной кости»? — поинтересовался напарник.
— «Все еще», ха! Она там уже какая-то активистка не из последних. Похоже, у нее борьба за права мещан — всерьез и надолго.
— Ну, перебесится баба рано или поздно, — философски заметил полицейский. — Дети в лагере, днем делать нечего, вот и развлекается политикой. Давай послушаем, что ли. Все равно делать нечего.
Он протянул руку к коммуникатору и включил маленький дисплей. Покопавшись в нем толстым пальцем с обкусанным ногтем, он вытащил на первый план эмблему «Голубого неба». Тихая рок-музыка, до того звучащая в салоне автомобиля, немедленно сменилась легким звоном колокольчиков. Бобовой пролистал список сегодняшних передач, нашел «Высший свет» и вгляделся в список участников.
— Картинку отключи, — поморщился Красец. — А то опять кто-нибудь стукнет, что на работе телевизор смотрим, замучаемся рапорты писать.
— Без тебя знаю, — буркнул полицейский. — Сейчас… Кто такой Перевой Явление, не знаешь?
— Ведущий какой-то, кажется. Остальных не знаю. Да погаси же ты дисплей, кус-ссо!
Бобовой пожал плечами и ткнул в кнопку воспроизведения.
— Смотри-ка ты, денег просит! — удивленно сказал он. — Целый полтинник. Ну, совсем офонарели. Я дома за подписку на восемь каналов с сотней сайтов шесть сотен плачу, а тут сразу пятьдесят!
Красец поморщился, потыкал пальцем в свой пелефон и поднес его к коммуникатору.
— Если не послушаю, потом рассказами замучает, — пояснил он с кислой физиономией, подтверждая транзакцию. — И упреками — мол, какой ты нелюбопытный! Полтинник — не деньги, душевное здоровье дороже.
— Ну, смотри, — хмыкнул напарник. — Тебе с ней жить, не мне.
Звонко щелкнуло, и он погасил дисплей, оставив только бегущую над панелью строчку субтитров. Затем завел мотор и тронул машину с места, неторопливо двигаясь вдоль бульвара и лениво вглядываясь в густые тени от деревьев, падающие на тротуары.