— Мы не можем обращаться с вами, как с обыкновенным... э-э-э... — позволил себе засмеяться господин Дурново. — Повторяю: "с обыкновенным". Для этого вы слишком э-э-э... заметны в нашем го... Как это? — вопросительно взглянул на подчиненного.
— ...мировая известность, — хихикнул доктор Е.Во.
— Вот именно... э-э-э...
Лицо его сохраняло неподвижность статуи.
— ...национальная гордость...
— Только кривая. Не записывайте на свой диктофон, — сказал Иванов, опуская паузу контекста. — А то мне стыдно за вас.
— Но кто же? — удивился доктор Е.Во.
Они его таким и принимали.
— Не имею чести иметь отношения и не в этой стране...
Господин Дурново сверкнул глазами: "не выключать!".
— Вы много себе позволяете...
— Ваши идиотские штучки... — заметил Иванов.
— ...Э-э-э... — никак не мог закончить господин Дурново, — вы же понимаете... здесь не варвары... Повторяю...
Всегда модно быть демократом.
Каменное сложение губ. Третья династия городских чиновников — кровь с молоком, — единоутробно производящая себе подобных, — с выпученными глазами китайских болванчиков и бычьими загривками. Круто закрученный подбородок не требовал благодарностей. Им, как и его хозяином, безраздельно владела лень.
— ...отдельная камера вам обеспечена... — Наконец-то фраза выдавилась, как старая паста из тюбика.
— Комфортабельная, — сатанински прошептал на ухо доктор Е.Во., — с умывальником и биде — моя заслуга, сами увидите...
— Благодарю, — кивнул Иванов, — лучше скажите, где мой сын?
— Главное — de bien fermer la porte[40], — засмеялся господин Дурново, еще раз демонстрируя безупречное знание французского.
— Трехразовое питание и тюремный ларек, — сообщил доктор Е.Во. — Раз в неделю душ... Но вас... сам лично...
Иванова передернуло.
Он сидел на чугунном стуле, окруженный ими, как стаей собак. С потолка свешивались канаты. За окнами бухал оркестр и топали сапогами без устали.
— Ежедневные прогулки. Дневной и вечерний моцион. Можно побегать с новобранцами... — разрешил господин Дурново с высоты орлиного места.
— Перед сном кефир и бублики...
— Телевизор, библиотека... по желанию холодильник... за собственный счет...
— Ну да, — сказал Иванов. — А если я... не соглашусь? — Он огорошил их, словно непристойной выходкой.
Замерли, как пристыженные заговорщики; и Иванов подумал, что сейчас они забудутся и начнут разговаривать нормальным языком.
— Можно девочку... — тихо и нерешительно предложил доктор Е.Во., — по воскресеньям... или мальчика? — ехидно дернул подбородком.
— ...Э-э-э? — растерянно пошевелил плечами под мундиром господин Дурново. — Я все понял, не надо волноваться... — осведомился одним коротким взглядом — за спину (доктор Е.Во. задышал), словно надавил педаль унитаза, — сработало безотказно по правилу рычага и простоты конструкции.
— Мы вас уговорим, — пообещал доктор Е.Во.
Секундная пауза. Доктор Е.Во. подмигивал господину Дурново. Господин Дурново — доктору Е.Во. Играли в странную игру. На занавеске армейского фасона — никаких излишеств — сидела знакомая (Психея-бабочка-душа чиновника) бабочка. Там, где безраздельно властвовала жара и глянцевито поблескивала листва тополей, ревели допотопные "ЧЕРЕПЪ" и "КАШАЛОТЪ". Часовой, налегая телом, открывал ворота. Воробьи, потомки динозавров, деловито поклевывали отбросы.
Можно было встать и уйти, не смотреть, не видеть. Груз ложного опыта — тела, привычек. Просто сделаться невидимкой. Вынашиваемая мысль, властвующая над материей. Не набираться наглости, а просто так: "За ваше здоровье, господин Дурново...", и отхлебнуть глоток ароматного чая с тонким кружком желтовато-янтарного лимона, не панибратствуя, не прося, а быть равным среди равных, раздать всем сестрам по серьгам, хотя бы так ублажить то, что нельзя пригладить в человеке.
— Что? — переспросил Иванов, отрываясь от окна и мыслей.
В комнате, переделанной под пыточную, плавал дух усмиряемой плоти. В сохранившиеся зеркала арестанты разглядывали свои лица и просили: "Вот здесь, пожалуй, под этой щечкой маленький шрамик, и зубик... нет, нет, клык уже шатается, малость отступите и отдавите посильнее пальчики. Достаточно... Благодарствую..." Мазохистски подставляли руки, чтобы подняться на дыбе. И даже сами раздували огонь, впрочем, здесь продвинулись дальше: на полках стояла батарея паяльных ламп.
— Непременно... — пообещал господин полицмейстер. — На днях я читал в журнале, что у наших подданных любовь к порядку. Лично я поражаюсь...
— Я пришел за своим сыном... — напомнил Иванов.
— Дадим вам таблетку ISGKT[41]... — предложил доктор Е.Во. совершенно не в такт, — опробована лично...
— Глотайте их сами, — сказал Иванов и обратился к господину полицмейстеру. — Я хочу видеть сына.
— Ну что ж... mon ami, этот вариант тоже учтен, — недовольно пояснил господин Дурново.
— Мы же не враги... — услужливо произнес доктор Е.Во., — мы в курсе...
Казалось, даже в сговоре они смотрели друг на друга свысока: господин Дурново — в открытую, доктор Е.Во. — только когда обращался к Иванову. После каждой фразы начальника у него рефлекторно топорщились прокуренные усы.
— И на том спасибо, — ответил Иванов, — и все-таки...
— В данном случае, — вздохнул господин полицмейстер, — не наличествуют смягчающие обстоятельства...
— Мой сын?.. — удивленно переспросил Иванов.
Почувствовал, как лицо закостенело. Впрочем, чего еще можно было ожидать?
— Ему ничего не поможет, — ответили хором и поспешно. — Вы же понимаете?.. Такие времена...
— Какие? — удивился Иванов.
Хором ответили:
— Суровые...
Задавать провокационные вопросы — признак глупости или игры ума. Хотя последнее вряд ли относилось к доктору Е.Во. Уж слишком он суетился, и все мысли его сводились к одному: "Подсижу и выгоню, в мои-то годы..."
— Я понимаю, что noblesse oblige![42] — перебил Иванов. — Объясните в конце концов!
— В силу предосудительности поступков... — начал доктор Е.Во., — опасности, которую он представляет для общества, и невозможности выпущения под залог, рекомендовано содержание под стражей согласно...
— В чем его обвиняют? — перебил, чтобы не слушать глупых объяснений.
— Хочу заострить ваше внимание, мой друг, — многозначительно вступил господин Дурново, — "под стражей".
Если у человека нет слабостей, их обязательно придумают, напялят, как модную тряпку. Издадут приказы: считать с такого-то числа и такого-то часа невменяемым или полоумным и не плакать, а радоваться. Посадят в клетку, чтобы объявить обезьяной.
— Что это значит?
— Мера до выяснения обстоятельств...
— Каких обстоятельств?
Стул приятно холодил спину. Как они любят тянуть резину. Веревки изящно и безмятежно, как гирлянды, свешивались с потолка.
— ...Э-э-э... — господин полицмейстер сбился и вопросительно взглянул на помощника, — разумеется, я согласен, а впрочем, нет!
— Хранение наркотических веществ, — нашелся доктор Е.Во., — картины... эзотерические речи на бульваре и все такое. — Правильно? — Осклабился, пытливо заглядывая в глаза и обдавая тяжелым запахом больного желудка.
— Стойте, где стоите, — посоветовал Иванов.
— Разве вы э-э-э?.. — спросил господин Дурново.
Пуговицы на глухом кителе поблескивали, как прожекторы.
— Ни сном ни духом, — признался Иванов.
— Так я и знал, — миролюбиво заметил господин полицмейстер, а доктор Е.Во., выдерживая дистанцию, участливо спросил:
— Хотите cакской воды?
Бабочка с занавески перелетела на китель господина полицмейстера и полностью слилась с ним. Может быть, она быласимволом его темной души? Иванов покосился: доктор Е.Во., ничего не замечая, откупоривал бутылку. Господин Дурново сосредоточенно изучал полировку ногтей.
— Что-нибудь нашли? — осведомился Иванов. На мгновение ему стало жутко: бабочка казалась почти живой, и он закрыл глаза.
— Нет, конечно, такие... м-м-м... типы, пардон... слишком хитры. — Господин Дурново нажимал на букву "р".
Оторвался от рук и сдул невидимую пыль с кителя.
— Вот как? — удивился Иванов. — Так в чем же дело?
Вода была теплая и вязкая, как сироп. Подавая, доктор Е.Во. подобострастно улыбнулся. В старости он будет вспоминать: "Вот когда я комиссарил..."
— Намерения! — пояснил господин Дурново. — Идущие вразрез с требованием момента.
— Иными словами?..
— Дас-с-с... — подтвердил доктор Е.Во. — Бунт!
— У нас есть письменное донесение...
Иванов удивленно поднял брови и повернулся в сторону господина Дурново.
— Увы... — философски покачал головой господин Дурново, — увы... в наше время этого вполне достаточно.
— Попросту донос? — уточнил Иванов.
— Повторяю: "письменное донесение". Способ gagner savie[43].
— Покажите, — попросил Иванов.
— Что? — удивленно спросил доктор Е. Во.
— Донос, естественно.
— Зачем?
— Я хочу знать, кто этот подлец.
— Сейчас, только обую носки... — вдруг саркастически заметил доктор Е.Во.
— Хоть скафандр, — заметил Иванов.
— Вот видите... — Доктор Е.Во. развел руками, взывая к сочувствию у начальства.
Господин полицмейстер презрительно надул щеки.
— Я настаиваю! — сказал Иванов.
Господин полицмейстер задумчиво пожевал губами:
— Во-первых, все наши агенты засекречены... во-вторых... не положено, в-третьих... а впрочем... — он сделал неожиданный выпад правой рукой, — вот он перед вами, господин Е.Во... хозяин положения.
— Нет, нет, нет, — снова заартачился доктор Е.Во. — Тайна моего ведомства. Я не могу разглашать. И потом, я при исполнении. За кого вы меня принимаете?