— Ну и разворотили же вы все, — услышал он вдруг голос.
Амброж просветлел лицом. Молодой археолог подошел в самое время.
— Еще два этих вот дуролома… — ткнул Амброж в сторону боковых бревен, и глазам изумленного парня открылся вид кровли, распростертой на глади отмели.
— А я, признаться, решил, что вы собираетесь ее продать, — крикнул он и с каким-то восторгом сбросил со спины рюкзак. Старик, отрицательно покачав головой, опять взял в руки обрезок железной трубы, но парень выхватил ее из рук Амброжа.
— Вы будете носить камень!
Теперь они уже вдвоем дотащили часть чердачных перекрытий до берега, перевалили через поросшую травой береговую кромку и оба налегли на вздыбившийся вверх конец бревна, как на огромное весло. Бревно с громким плеском рухнуло в воду. Таким же образом переправили второе. Амброж благодарно похлопал парня по спине.
— А что дальше?
— Да вот хочу попробовать еще разок… — ответил Амброж и уставился на бегущую все вперед и вперед реку.
— Плот?
— Из этих бревен вряд ли получится настоящий плот, но, надо думать, и такой поплывет, не потонет!
Юноша с изумлением глядел на его жилистые руки и посиневшие от холода ноги, на помеченные временем бревна, покачивающиеся на воде и чем-то напоминающие лицо старика.
— Так вот зачем вы сюда явились!
— Не только за этим!
— А еще?
— Тебе, думаю, не понять…
— Я могу чем-нибудь помочь вам?
— Ты уже и так помог, и здорово! В самый нужный момент явился. Я не собираюсь тут зря торчать. Сколочу все на скорую руку, сооружу что-то вроде весла…
Амброж вылез из воды, и юноша, который целый день думал об этом человеке, почувствовал к нему какое-то особое почтение.
Они сидели на берегу и молчали. Старый курил, иногда поворачиваясь к своей кузне без крыши.
— Ну а ты, парень, что ты откопал в этой земле?
— Да всякое!
— Вещи… — улыбнулся Амброж, и перед глазами его замелькали предметы разного цвета и формы, которые изо дня в день проходили через его руки на складе универмага, а потом отправлялись наверх на прилавки и полки.
— Посуда, всяческие орудия труда…
Амброж согласно кивнул головой:
— Да, люди тогда обходились самым насущным! — И опять его мысли перенеслись к себе, в универмаг, где они с Адой Басом развлекались, наблюдая похожих на безумцев покупателей, которые выискивали в великом множестве барахла то, без чего им вроде бы никак не прожить. Отыскав, покупали и вне себя от радости уносили домой.
Пройдет время, подкопят еще деньжат и снова явятся, чтобы купить что-то уже совсем другое. И будут приходить всегда, ибо ни одна вещь не приносит вечного удовлетворения. Они с Адой смеялись над этой суетной тщетой.
— Почему вы уехали отсюда? — спросил парень и вспомнил буфетчицу Яну и беспокойно переглядывающихся мужчин.
— Однообразие мне надоедает! И потом: меня всегда тянуло посмотреть белый свет… — ответил Амброж, прикинувшись, будто тогда, в те далекие времена, он просто не смог преодолеть зова дальних странствий.
— А плоты вы гоняли каждый год?
— Многие годы, вёснами… — подтвердил Амброж и сразу же перенесся мыслью в те вёсны, когда они отдавали себя во власть стихии. Вода нежила плоты на мельчинах и, словно дикий конь, лягала, затянув в стремнину между скал. Работенка была не шуточная. Но эти адовы муки приносили чувство раскрепощенности, свободы… Бревна пахли смолой. А мимо стремительно мчались берега с деревнями, лесами, людьми. Красота! И опять, в который уж раз, Амброж отметил про себя, что эти воспоминания помогали ему потом, на стройках, где каждая минута была на счету.
— Завтра снова в путь!
Юноша не осмелился усомниться в его затее, чтобы не причинить старому человеку боли неверием в его силы. «Все равно он не станет меня слушать. А я-то решил, что он явился сюда, чтобы снять с себя старые подозрения. Ведь здесь живет его дочь!»
— Вам бы следовало подняться в деревню!
— Зачем?
— Доказать, что тогда стреляли не вы!
Амброжа тронула его уверенность, но вслух он сказал:
— Больно надо кому-то что-то доказывать! — И добавил: — Да и нет у меня никаких доказательств!
— Но вас это мучит, — убежденно заявил юноша.
— Не мучит. Уже не мучит, — ответил Амброж и задумчиво продолжал: — В молодости, сынок, человек считает, что каждый его поступок люди должны одобрить. И зря. В один прекрасный день ты сам, своим умом дойдешь, что не одобрение главное… Важно, чтоб совесть была чиста и чтобы ты сумел собственными силами чего-то достичь…
Он умолк.
Археолог терпеливо ждал, когда Амброж снова заговорит.
— Я хочу тебя кое о чем попросить!..
— С удовольствием, пожалуйста, — загорелся юноша.
Амброж поднялся и пошел в кузню. Вернулся. В руках он держал куртку. Со вчерашнего вечера Амброж не надевал ее. Он пошарил в нагрудном кармане, достал пачку бумаг и вытащил из нее сберкнижку.
— Завтра!.. — Он умолк, а потом со значением продолжил: — Завтра, когда меня уже не будет здесь, понял! Отдашь это буфетчице! — И протянул парню сберкнижку.
Тот держал ее в руке и обеспокоенно моргал глазами, пока очки на его носу не пришли в движение.
— Да ты погляди. Тебе надо знать, что ты туда понесешь, — предложил ему Амброж.
Сберегательная книжка была оформлена на имя Яны Зезуловой. На счету после очередного вклада числилось ровно сто пятьдесят тысяч крон.
Амброж делал вид, будто его занимает лишь комарье, но сам внимательно наблюдал за растерявшимся юношей.
— Это же целая куча монет!
— Ничего! У меня они не последние, не боись, я кое-что и себе оставил, — усмехнулся Амброж.
— Вы же могли купить себе…
— …Скажем, машину…
— Хотя бы! Или дом!..
— И что тогда?
— Ну… — Юноша растерянно мотнул головой и смущенно опустил глаза. Он почувствовал, что Амброж сейчас думает о чем-то совсем другом, и восхищенно воскликнул: — Вот они обрадуются!
— Думаешь? — недоверчиво поинтересовался Амброж.
Парень не ответил. Ему был не совсем понятен смысл такого поступка.
— Вы ведь меня совсем не знаете… — завел он речь с другой стороны. — А доверяете такую кучу денег!
Старик прижал к губам палец и легонько, успокаивающе, тронул юношу за руку.
— Но ведь и ты мне доверяешь, не так ли?
Молодой археолог с важностью кивнул головой.
Снизу, по-над рекой, неслась, все приближаясь, большая стая чаек. Белые птицы, казалось, надвигаются на берег в полном беспорядке. Они то стремглав кидались на воду, то снова взмывали ввысь и плавно кружили, притворяясь, будто нет для них никакой разницы, куда направить свой полет.
Амброж и молодой археолог наблюдали за игрой белоснежных птиц, продолжая беседовать, и в их разговор вплетались птичьи вопли, так напоминающие громкий насмешливый хохот. Юноша измерял прошлое сотнями лет, Амброж лишь десятилетиями. Но оба сходились во мнении, что человек всегда есть не более чем человек со всеми своими заботами и, главное, со своим трудом. И только труд, только работа творят историю…
Скоро эту низину затопит вода. Те, кто придет сюда после нас, увидят одну лишь красоту природы. Что-то вроде огромного озера. А мы? Что нам известно о тех давних людях, живших на просторах, которые теперь стали дном озер, морей… Для нас они лишь история, и мы любуемся просто реками, озерами, морями…
Настоящее напоминало о себе гулом и скрежетом, доносившимися с шоссе.
— А вообще вы хоть как-то защищались? — спросил вдруг юноша вне всякой связи с их разговором.
— Еще как… — тщеславно усмехнулся Амброж. — И видать, не так уж плохо, коли с ума не свихнулся и есть силушка в жилушках, чтобы сделать то, о чем так долго мечтал!
Чайки играли в лучах заходящего солнца, и огромный шар, катясь на запад, отбрасывал длинные тени. Темный фон для беспорядочно мечущихся белых птиц. Высоко в небе возник сарыч. Он возвестил о себе резким писком, и чайки пустились врассыпную, поспешно покидая его владения. Они удалялись во мглу уходящей вниз низины, и омерзительный их хохот растворялся вдали.
Археолог засунул сберкнижку в карман куртки. Поблагодарил Амброжа, сам не очень отчетливо понимая за что, видимо за доверие… Пожелал счастливого пути. Они пожали друг другу руки, и молодой, оставив старого наедине с самим собой, двинулся вверх, к ресторану, что светил далеко окрест своими большими окнами.
Амброж поужинал. И только тогда решился наконец на торжественный акт. Он распахнул печную дверцу и поджег под сухими поленцами бумагу. Пламя, пожирая бумагу, на минуту угасло, но вдруг, ярко вспыхнув, охватило щепки. Поленья затрещали, и печь загудела от устремленного ввысь огня.
Амброж выскочил из дому, поднял взгляд на голую теперь трубу и стал внимательно наблюдать за поднимающимся в сумеречное предвечернее небо дымом. Сколько же долгих лет не видали эти края дымной души ожившей кузни!
«Наконец-то я дождался этой великой радости!»
Он засыпал, обогретый теплом кирпичной печи, которая для многих поколений его предков служила семейным очагом, и гуденье огня в последний раз сливалось с вечным шумом воды…
Горы потемнели, словно утонув в своей собственной тени. В ночь вылетали летучие мыши, и ночные бабочки, трепеща крыльями, липли к стеклам освещенных окон. Над рекой поплыл дым, а внизу снова загорелся тот единственный огонек…
Буфетчица разносила пиво. Всем уже было известно, что в низину на самом деле вернулся Амброж-кузнец.
— Интересно, что себе твой батя воображает, слышь, Яна, а? — спросил Кришпин.
Яна сделала вид, будто ей недосуг поддерживать разговор. После Розиного возвращения Яна уже могла себе представить, что ее ожидает вечером. Радим, ее муж, сжав кулаки, с отчаянием прислушивался к перебранке. Мужики вели себя так, будто Янин отец своим появлением поставил под удар их жизни и лишил святого покоя, до сих пор нарушаемого лишь заботами о том, чтобы ржа не сожрала шасси их автомобилей да не тронула центральное отопление их белых домов…