- В феврале этого года? - вмешался Лютов.
- Да, в феврале.
- Не припоминаете точно, какого числа?
- Не припоминаю.
- Каким пользовались методом? Студень гремучей ртути, пироксилин, бертолетовка, сурьма, нитроглицерин?
«Ого, - подумал Саша, - а он, оказывается, весьма осведомлен в делах химических. Эрудиция не хуже, чем у первоклассного террориста».
- Нет, у меня свой метод.
- Какой же, позвольте полюбопытствовать?
- Азотная кислота и белый динамит.
- И много кладете белого динамиту?
- Секрет, господин ротмистр.
- С белым динамитом надо осторожнее, - озабоченно погладил усы Лютов. - Может сработать и до совершения акции.
«Специалист. Профессор. Вызывает на научную дискуссию. Вот смех-то...»
- Мы несколько отвлеклись, - вступил в разговор Котляревский. - Вы, кажется, были намерены продолжить свои показания?
- Да, я хочу продолжить показания.
- Прошу вас.
- Кроме работы со взрывчаткой, я принимал участие в приготовлении свинцовых пуль, которыми были начинены снаряды. Я резал свинец и сгибал из него пули. Потом мне доставили два жестяных цилиндра...
- А стрихнинчик? - снова вмешался Лютов.
- Что стрихнинчик?
- Стрихнином пули вы набивали?
- Нет, к этому я отношения не имел.
- В свое время террористические группы широко стрихнин использовали.
- Я могу продолжать показания? - на этот раз уже Саша перебил Лютова.
- Да, да, безусловно, - жандарм приложил руку к сердцу, наклонил голову. - Приношу извинения.
- Когда мне доставили два жестяных цилиндра, я наполнил их динамитом и пулями.
- Отравленными?
- Да, отравленными.
- Стрихнином?
- Да, стрихнином... Потом я сделал два картонных футляра, вложил в них снаряды и оклеил футляры сверху коленкором. После этого снаряды от меня унесли. Собственно говоря, этим и ограничилось мое участие в замысле на жизнь государя императора.
Котляревский, вытянув шею («Лиса делает стойку», - отметил Саша), посмотрел через плечо сидевшего перед ним арестованного в сторону писарей, как бы спрашивая: все успели записать? - и, получив утвердительный ответ, снова опустился на стул. («Сейчас лиса начнет мышковать, петлять, путать следы, вертеть хвостом...»)
- Скажите, Ульянов, - начал прокурор медленно, задумчиво, - а третий снаряд вы тоже коленкором обклеили?
- Ни о каком третьем снаряде я ничего не знаю.
- Но ведь всего было три снаряда?
- Не знаю. Уж чего не знаю, того не знаю, - улыбнулся Саша.
- Три, три, - сделал уверенный жест рукой Лютов. - У Генералова - раз, у Андреюшкина - два, у Осипанова - три.
- Разве только три? - повернулся Котляревский к ротмистру. - А у этих - у Канчера, Горкуна, Волохова ничего не было?
- По-моему, три, - наморщив лоб, обозначил напряжение памяти Лютов. - Впрочем... Александр Ильич, ведь только три снаряда у вас было, я не ошибаюсь? Или было там, кажется, что-то еще, а?
Прокурор сидел за столом, напряженно изогнувшись. В светлых выпуклых глазах поблескивала почти болезненная сосредоточенность. Рыжеватые волосы, нарушив пробор, бывший безукоризненным в начале допроса, вроде бы даже пошевеливались над головой своего хозяина. Жандарм, наоборот, был весь воплощение уверенности и спокойствия: грудь осанисто развернута, плечи отведены назад, в приветливом взгляде - отеческое благодушие, океан доброты, кротость, приглашение к разговору исключительно по душам.
«Комедианты, - думает Саша, - дешевые комедианты. Неужели вот на такие же простейшие крючки попались Горкун и Канчер?»
- Я уже сообщил, - это вслух, - что принимал участие в изготовлении только двух снарядов. Ни о каких других средствах нападения на царя мне ничего не известно.
- Позвольте, Ульянов, - скороговоркой зачастил Котляревский, - но ведь вы же знали лиц, которые должны были совершить покушение, то есть бросать снаряды?
- Да, знал.
- Сколько их было?
- Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
- Но мы-то знаем, сколько их было! - неожиданно закричал пронзительным голосом товарищ прокурора. - Их было трое! Значит, и снарядов было три!
- Если вы все знаете, тогда нелепо продолжать эту комедию вопросов, на которые у вас уже имеются ответы,
- Вы должны сказать, кто изготовил третий снаряд!
«Хотите использовать мой ответ при допросе других товарищей? Нет, от меня вы не добьетесь того, чего я не захочу сказать сам. Напрасная затея».
Он вдруг обозлился на Котляревского. Тупица. Посредственность. Ничтожество. Не может отличить, кто ловится на его примитивные штучки, а кто нет...
- Кто доставил к вам на квартиру азотную кислоту и белый динамит? - снова начал товарищ прокурора.
- Отвечать отказываюсь.
- Кому вы возвратили приготовленные снаряды?
- Отвечать отказываюсь.
- Кто вместе с вами набивал снаряды динамитом?
- Я это делал один.
- Но снарядов было три?
- Да, три.
- А вы сделали два?
- Два.
- Где же хранился третий снаряд?
- Не знаю.
- Вы также утверждаете, что вам было неизвестно число прямых участников нападения на государя?
- Да, неизвестно.
- Желаете показать что-либо об участии в вашем деле арестованного Андреюшкина?
- Нет, не желаю. Я устал. Прошу отправить меня в крепость.
- Генералова?
- Не желаю.
- Осипанова?
- Нет.
- А не могли бы вы объяснить, Ульянов, какая роль в организации покушения была отведена Иосифу Лукашевичу?
- Не могу объяснить.
- Но вам же знакома эта фамилия?
- Да, знакома. Это мой однокурсник по университету.
- Тогда в чем же дело?
- Я прошу отвезти меня в крепость.
- Я не понимаю вас, Ульянов. Вы снова начинаете упорствовать.
«Молчать. Только молчать. И требовать отправки назад в камеру. Иначе не выдержат нервы. Потеряешь контроль над чувствами. И тогда возможны ошибки. А этого я себе не прощу...»
Ротмистр Лютов, потянувшись, хрустнув костяшками пальцев, поднялся из-за стола.
- Я думаю, что сегодня уже следует заканчивать вопросы, - сказал он дружелюбно, поглядывая на Сашу. - Александр Ильич устал, да ведь и мы тоже люди живые. Пора закусить, отдохнуть. Желудочный сок - он ведь не зря вырабатывается. Что там наука на этот счет говорит, Александр Ильич, а?
Саша молчал.
- Последний вопрос, - упрямо поджал губы товарищ прокурора. - На какое время было назначено покушение? Потрудитесь, Ульянов, назвать час более точно.
- Ну откуда же ему знать об этом? - добродушно рассмеялся жандарм. - Ведь Александр Ильич у нас техник. Он покушениями не занимается. Он только бомбы динамитом набивает.
Ротмистр сделал знак писарям - вызвать конвой. Иванов и Хмелинский вышли.
- Между прочим, - Лютов положил Саше сзади руку на плечо, - товарищи ваши более разговорчивы и откровенны. Я, конечно, понимаю - принципы и так далее. Но ведь этак можно и в смешное положение попасть...
Вошел конвой.
- Расстаемся не надолго, Александр Ильич, - разгладил Лютов усы. - Всего лишь до завтра. Подумайте о моих словах. Не надо усложнять жизнь себе, а заодно и нам. Помните о ваших братьях в Симбирске.
Когда Ульянова увели, Котляревский нервно встал, шумно отодвинул стул.
- Я удивлен вашей бестактностью, ротмистр, - обиженно заговорил он, собирая листы протокола. - Почему вы прервали мои вопросы? Ведь он уже начал раскрываться. Он подтвердил показания Канчера по поводу...
- А я удивлен вашей ненаблюдательностью, господин товарищ прокурора! - грубо оборвал Котляревского Лютов. - Он уже закрылся, ушел в себя, а вы все еще продолжали спрашивать о каких-то мелочах. Вы же знаете мнение государя: взяты мальчишки! Основные участники заговора на свободе. В любую минуту покушение может быть повторено!
Ротмистр грузно прошелся по комнате.
- Нужно нащупать их связи на свободе. Нужно дать понять Ульянову, что мы знаем об этих связях.
- Я полагаю, что все связи давно уже обрублены. По делу арестовано около восьмидесяти человек. Их организация полностью разгромлена.
- Когда казнили желябовцев, все тоже были уверены, что террористов в стране больше нет. Однако ровно через год Желваков и Халтурин убили в Одессе Стрельникова. Вы знаете об этом не хуже, чем я.
Лютов поправил воротник мундира, дотронулся рукой до шеи.
- Если что-нибудь подобное повторится и сейчас, нам не простят этого никогда. Вот о чем нужно думать больше всего.
Котляревский молча перебирал листы протокола.
- Завтра он заговорит совсем по-другому, - ротмистр щелкнул пальцами, сделал уверенный жест рукой. - Завтра он назовет новых участников заговора. Ему нужна ночь, чтобы решиться на это. И если он не дурак, то он понял сегодня, что нам от него нужно прежде всего. А он далеко не дурак, и мы с вами имели возможность убедиться в этом.
Глава шестая
1
Симбирский холм - посредине России. Скачи от него в любую сторону - одной и той же длины будет дорога до края русской земли... Крестами и куполами своих соборов высоко вознесен холм над Волгой - похож на шишкастый шлем на голове былинного богатыря, врос в местность лобасто, плечисто, осанисто, кряжисто. С вершины его, как с дозорной вышки, гляди не наглядишься. Особенно в начале весны, когда новой синью распахнуты далекие горизонты и, предшествуя разливу вод, переполнена половодьем света бездонная чаша неба над головой.
Весна идет с юга, из-под Астрахани, след в след за солнцем, рождая новые краски, звуки, пробуждая соки земли, настраивая голоса и сердца на юный, светлый мажор. Ушли на север, в Казань и Нижний, кривые дороги: теперь там не в санях, в корытах ездить. Последние метели-пощелейницы еще стеклят лужи, но зиме все равно конец: громче песня большой синицы, осыпаются семенами сосновые шишки, серебристым теплым инеем опушила верба свои первые почки.
Снега лежат еще синие, спокойные, хотя и знают, что лежать им осталось совсем недолго: сквозь них уже проступают будущие голубые прожилки ручьев, нетерпеливое мартовское солнце уже высвечивает под ними дерзкую зелень будущих трав.