Глава одиннадцатая
1
Высокий, гулкий зал.
Мраморная колоннада.
Фронтоны.
Портики.
Фигурные окна. Лепные карнизы.
Сводчатые потолки.
Люстры.
Бра.
Барельефы. Настенные росписи, изображающие равенство всех перед судом, а суда - перед законом.
Суд. Особое Присутствие Правительствующего Сената. Высшая судебная инстанция Империи. Лучшая зала для правосудия в Санкт-Петербурге. Самое величественное помещение.
Античность. Готика. Классицизм. Торжество геометрии и искусства. Смешение стилей: сурового, мужественного - дорического, стройного, изящного - ионического, просветленного - коринфского с элементами эллинизма.
И Справедливая Женщина с завязанными глазами - Фемида. Богиня правосудия. Молодая полногрудая древнегреческая дама. Стоит в высокой белой нише с чашами весов в руках. Кроткая, мудрая, женственная.
А по обеим сторонам кроткой богини - двое городовых. Судебные приставы. Усы - вразлет, бороды - настежь. Ремни, портупея. Густая завеса крестов и медалей поперек мундиров. Тяжелые рукоятки шашек - палашей. В глазах - обязательная готовность отдать жизнь за портрет напротив.
А портрет напротив - не просто портрет. Такой величины портретов не бывает. Два с половиной метра в ширину, восемь - в высоту. Парус, а не портрет.
И человек, изображенный на парусе во весь рост, - не просто человек, а...
...Мы, Александр Третий,
Император и Самодержец
Всероссийский,
Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский;
Царь Казанский,
Царь Астраханский,
Царь Польский,
Царь Сибирский,
Царь Грузинский,
Царь Херсонеса Таврического,
Государь Псковский и Великий Князь Смоленский,
Литовский,
Волынский,
Подольский и Финляндский;
Князь Эстляндский,
Лифляндский,
Курляндский и Семигальский,
Самогитский,
Белостокский,
Карельский,
Тверский,
Югорский,
Пермский,
Вятский и иные низовские земли Повелитель;
Кабардинские земли и Армянские области Обладатель,
Черкасских и иных Горских Князей Наследный Государь;
Наследник Норвежский,
Герцог Шлезвиг-Голштинский и Ольденбургский,
и прочая,
и прочая,
и прочая...
Вот кто изображен во весь рост на двадцати квадратных метрах парусной холстины.
Александр Александрович Романов, по прозвищу «мопс».
Семейный человек.
Отец пятерых детей.
В любимом Преображенском мундире.
С лентой ордена Андрея Первозванного через плечо.
В сапогах.
- ...Подсудимый Ульянов, подойдите ближе к барьеру.
«Какие нелепые слова, - думал Саша, - мы, Александр Третий, обладатель и повелитель... И почему нужно обожествлять этого человека в сапогах, с усами? Ведь только за одну эту величину портрета, оскорбляющую эстетическое достоинство любого порядочного человека, можно возненавидеть царя...»
- ...Ульянов, вы слышите меня?
Саша перевел взгляд на кресло сенатора. Председатель суда первоприсутствующий сенатор Дейер, перегнувшись через стол и изломав золотое шитье мундира, вопросительно смотрел на подсудимого, который пристально разглядывал портрет царя. Что с ним происходит, с этим Ульяновым? Угрызения совести?.. Прекрасно. Значит, подсудимый в подавленном состоянии. А это всегда помогает правильно вести судебное заседание.
- Ульянов, вы слышите меня или я должен посылать вам свои вопросы в письменном виде с нарочным?
- Я слышу вас, господин сенатор.
- Подойдите ближе к барьеру.
Дейер сделал приглашающий жест рукой.
Саша шагнул вперед, твердо взглянул в публику. Все те же лица: генералы, чиновники, сановные дамы. Несколько физиономий неопределенного вида. И мама... В самом последнем ряду.
- Подсудимый Ульянов, - голос Дейера звучал под сводами высокого зала торжественно и строго, - вы признаете себя виновным по существу предъявленных вам обвинений?
Саша посмотрел в последний ряд. В маминых глазах - тоска, мука, мольба, надежда... Но чем он может облегчить ее горе сейчас? Чем может помочь ей, стоя один против этих расшитых золотом сенаторов - членов суда, этих словно нарочно подобранных мордастых сословных представителей? (Подсудимых вводили в зал судебного заседания для допроса по одному.)
- Ульянов, вы что же на самом-то деле, плохо слышите, что ли? У вас что же, плохо со слухом?
- Я признаю себя виновным по существу предъявленных мне обвинений.
Черная наколка на белой маминой голове дрогнула и наклонилась.
Первоприсутствующий устроился поудобнее в кресле, переложил на столе перед собой бумаги с места на место.
- Вы были в Петербургском университете? - голос Дейера звучал теперь уже менее строго и даже несколько снисходительно.
- Да, я был в Петербургском университете.
- Уже на четвертом курсе?
- На четвертом курсе.
- Несмотря на ваши молодые годы?
- Да, я был на четвертом курсе.
- Вы кончили курс в Симбирской гимназии?
- Да, в Симбирской гимназии.
- Ваши братья в настоящее время тоже обучаются в Симбирской гимназии?
- Да, они обучаются в той же гимназии.
- Имеете матушку?
Сенаторы и сословные представители, заскрипев креслами, оборотились к последнему ряду. Легкий шелест в публике - сановные дамы, придерживая разноцветные шляпки, с любопытством лорнировали одиноко сидящую у входных дверей немолодую женщину в темном платье.
И вдруг Саша увидел, как черная наколка на белой маминой голове поднялась вверх. Мама смотрела на него сквозь шелестящий, любопытствующий, шушукающийся зал твердыми, ясными, добрыми глазами.
«Мужайся, мужайся, - прочитал он в ее взгляде, - будь самим собой, не думай сейчас ни о чем, кроме как о своем достоинстве и своих убеждениях».
Саша положил руки на барьер, стиснул пальцами деревянные перила и почувствовал, как все внутри у него мускулисто подбирается и сжимается в уверенную, надежную пружину.
- Да, у меня есть мать, - неожиданно громко даже для самого себя и почти вызывающе заговорил он, и зал, и все члены суда, привлеченные этой необычной интонацией, с шумом повернулись теперь уже в его сторону. - Да, у меня есть мать, - продолжал Саша, - вдова действительного статского советника Ильи Николаевича Ульянова, бывшего директора народных училищ Симбирской губернии, Мария Александровна Ульянова.
Пауза разлилась по залу внезапной тишиной. Только усато сопели около незрячей Фемиды мамонтообразные судебные приставы.
Первым нарушил тишину Дейер. Погладив пальцами подбородок, он снова переложил бумаги на столе перед собой с одного места на другое, взглянул на Сашу, прищурился.
- Скажите, подсудимый, в гимназии вы содержали себя на свои средства?
- Нет, в гимназии я содержался на средства отца.
- А в университете?
- Тоже... Впрочем, одно время я имел урок, который давал мне некоторые средства, но это длилось недолго.
- Значит, и в гимназии, и в университете вы содержались на средства своих родителей?
- Да.
- У вас большое семейство?
- Семеро.
Дейер удовлетворенно, как будто он выявил только что такие факты, о существовании которых до этой минуты никому ничего не было известно, откинулся на спинку кресла.
Сидевший справа от него подслеповатый сенатор Ягн, испросив предварительно у председательствующего разрешения, вопросительно направил на Сашу лорнетку.
- Значит, в Петербурге, Ульянов, вы уже четыре года?
«Что же, он спал все время до этого? - подумал про себя Саша и усмехнулся. - Впрочем, сенаторское кресло, особенно здесь - под сенью окруженной городовыми Фемиды, вполне подходящее для сна место».
- Да, я уже четыре года в Петербурге.
- И что же, все эти четыре года старались навербовать себе сообщников? Или все-таки первые годы провели в учении?
Голос у Ягна был старческий, въедливый, дребезжащий.
- Все четыре года, проведенные в Петербурге, я занимался теми науками, для которых поступил в университет. Свидетельства о моем участии в занятиях, скрепленные ведущими профессорами естественного факультета, вы легко обнаружите в материалах дела, господин сенатор.
- Все ваши профессора, несмотря на оказанную им высокую честь воспитания юношества, совершенно не исполняют своих обязанностей!
- Что же касается до вербования сообщников, - продолжал Саша, не обращая внимания на гневную филиппику государственного старца, - то я этого не делал и в последнее время.
- Все, все до единого! До единого!
Ягн бросил на стол лорнетку и обиженно замолчал.
- У вас больше нет вопросов? - Дейер наклонился к самому уху Ягна.
- У меня есть вопросы.
Сенатор Окулов - плотный, с седым бобриком коротко остриженных волос, с вислыми щеками - сверлил Сашу злыми, пронзительными, маленькими, черными глазами.
- Объясните суду, Ульянов, как вы попали в кружок? Кто был посредником?
- В этом деле не было никаких посредников, господин сенатор.
- Каким же образом сделалось ваше знакомство со злоумышленниками?
- Я сам сходился с людьми.
- С кем именно?
- С Генераловым, Андреюшкиным, Лукашевичем, Говорухиным...
- Пилсудского и Пашковского знали?
- С Пилсудским я познакомился только по поводу печатания программы. Пашковского я не знал совсем.
- А с Шевыревым и Говорухиным давно были знакомы?
- С прошлого года.
- Вы знали, где живет Говорухин?
- Знал.
- Часто бывали у него?
- Часто.
- Говорухин жил вместе со Шмидовой?
- Да.
- Шмидова была с ним в таких отношениях, что могла знать все, что делает Говорухин?
- Нет, совсем не в таких отношениях. Они были просто соседями по квартире. Говорухин не доверял ей никаких своих дел.
- Вы утверждаете это?
- Утверждаю.
- А вам никогда не случалось, придя на квартиру Говорухина и не застав его дома, оставить что-либо Шмидовой для передачи Говорухину?