Дейер. Мария Ананьина знала ваш адрес в Петербурге?
Саша. Знал Новорусский.
Дейер. И что же, ни Новорусский, ни Ананьина не сделали попытки вернуть вам азотную кислоту, оставшуюся на даче?
Саша. Я не просил их об этом.
Дейер. Но ведь они знали, что вы больше не вернетесь в Парголово?.. Подумайте, Ульянов. От вашего ответа зависит очень многое для судьбы Ананьиной и Новорусского.
Сказав это, Дейер невольно поморщился. Такие предупреждения суд, безусловно, не должен делать допрашиваемому. Это ошибка.
Первоприсутствующий скосился налево. Окулов сидел, наклонив голову. Седой бобрик его коротких волос вместе с ушами несколько раз двинулся вперед и назад.
«Окулов, несомненно, отметил мою промашку, - подумал Дейер, - нужно немедленно нейтрализовать его. Если он сейчас полезет задавать вопросы - черт с ним, пускай задает!»
Саша. Я не говорил Новорусскому, что больше не вернусь в Парголово.
Дейер. Разве вы не видели его после отъезда с дачи?
Саша. Нет, не видел.
Дейер. А с Ананьиной вы при отъезде, естественно, говорили о чем-нибудь?
Саша. Да, говорили.
Дейер. Следовательно, через Ананьину мог знать Новорусский, что вы больше не вернетесь?
Саша. В последнем разговоре с Ананьиной я не сказал ничего определенного по поводу своего возвращения.
Дейер устало откинулся на спинку кресла. Черт возьми! Изворотливость этого Ульянова сделала бы честь любому адвокату.
Он вспомнил про Окулова и с неожиданной для самого себя живостью повернулся к нему.
- Господин сенатор, - голос первоприсутствующего был необычайно приветлив, - у вас, кажется, был какой-то вопрос к подсудимому?
Окулов удивленно взглянул на председателя суда. В чем дело? Что там еще задумала эта старая лиса Дейер? Отчего бы ему быть столь любезным?
«А может быть, он и не заметил моей промашки? - засомневался первоприсутствующий. - Может быть, я напрасно беспокоюсь?»
Окулов. Да, у меня есть вопрос... Скажите, Ульянов, какого числа и где состоялось ваше окончательное соглашение относительно того, каким образом совершить покушение на жизнь государя?
Саша. Это произошло двадцать пятого февраля на квартире у Канчера.
Окулов. Этот день был намечен вами предварительно? Если да, то с кем обсуждали вы время и место вашего собрания?
Саша. Предварительно я ни с кем и ничего не обсуждал. Все вышло скорее случайно, чем намеренно.
Окулов. В чем конкретно выразилась эта случайность?
Саша. Лично я пришел к Канчеру для того, чтобы увидеть Осипанова и прочитать ему террористическую часть нашей программы, которая была составлена незадолго до этого.
Окулов. Вы слышали разговоры участников боевой группы о том, каким порядком они будут держаться во время покушения?
Саша. Да, слышал.
Окулов. Вы все были в одной комнате?
Саша. Сначала в одной, а потом мы с Осипановым перешли в соседнюю.
- Господин председатель суда, разрешите теперь мне задать вопрос подсудимому Ульянову?
По залу прокатился шорох. Все повернули головы влево. Обер-прокурор Неклюдов, вопросительно наклонив голову, картинно стоял около своего стола, опершись руками о бумаги.
- Прошу вас, господин обер-прокурор, - проскрипел Дейер, из голоса которого уже исчезла былая приветливость и любезность. (По второстепенному характеру вопросов, которые задавал Окулов, первоприсутствующий понял, что никакой промашки тот за ним не приметил, и поэтому церемониться с Окуловым дальше было уже незачем.)
- Ульянов, - обер-прокурор выпрямился, скрестил руки на груди, - приехав в Парголово, вы привезли с собой, кроме вашей лаборатории, какие-нибудь вещи для перемены одежды?
«Опять Парголово, - подумал Саша. - Этот белоглазый Неклюдов тоже хочет сделать и Ананьину и Новорусского активными участниками дела. А вместе с этим увеличить и мою личную виновность».
Саша. Вещей было немного. Рубашка и полотенце.
Неклюдов. А это не вызвало удивления у Новорусского? Ведь если он сделал вам предложение давать уроки брату своей жены, он, очевидно, предполагал, что вы переезжаете к нему надолго?
Саша. Да, он это предполагал.
Неклюдов. И тем не менее, увидев у вас только рубашку и полотенце, он, по вашим словам, не выказал никаких признаков удивления?
Саша. Почему «по моим словам»? Я ничего не говорил об отношении Новорусского к количеству моих вещей.
Неклюдов вышел из-за стола и направился к деревянной решетке, которая окружала скамью подсудимых и около которой, с внутренней стороны, стоял Саша.
- Кстати сказать, Ульянов, - вертикальная складка над переносицей обер-прокурора обозначилась резко и глубоко, непроницаемые светлые глаза были пронзительно белесы, узкие губы сжимались после каждого слова решительно и быстро, как у ящерицы, - почему вы даете разные показания о том, как вы попали в Парголово?
- В каком смысле разные?
- На следствии вы показали, что сами вызвались давать уроки сыну Ананьиной, а суду говорите, что предложение об уроках вам сделал Новорусский.
- Мне трудно держать в памяти все то, о чем я говорил на следствии.
Неклюдов. Новорусский интересовался, имеете ли вы что-нибудь для перевозки на дачу Ананьиной?
Саша. Я отправился в Парголово помимо Новорусского и на даче его не видел. Я встретил там Ананьину, и она ничего не спросила у меня относительно моих вещей и не интересовалась, что именно я привез.
Неклюдов вплотную подошел к барьеру. Теперь Саше были видны даже маленькие красные прожилки в его серо-голубоватых глазах.
- Сколько человек было в семействе Ананьиной?
- Двое.
- Кто именно?
- Она, дочь и маленький сын.
- Так двое или трое?
- Если считать и мужа дочери, то четверо.
- А младшего брата Новорусского вы знали?
...Что-то произошло в последнем ряду. Саша тревожно перевел взгляд с лица прокурора на то место, где сидела мама, и не увидел ее.
Он тут же нашел ее - Мария Александровна, опустив голову, боком двигалась между креслами к центральному проходу. Словно почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову, растерянно улыбнулась, но тут же лицо ее снова приняло болезненное выражение, горько изломались брови, и Саша понял: театральный прием Неклюдова с подходом вплотную к скамье подсудимых тяжело подействовал на маму. В этом движении прокурора она, очевидно, увидела приближение конца суда и... И кроме всего прочего, она, безусловно, знала, что Неклюдов - бывший папин ученик.
И вот теперь этот бывший ученик, на образование и воспитание которого Илья Николаевич тратил свои силы и знания, клюет, как ястреб, его сына, допрашивает его с особым старанием, еще злее и немилосерднее, чем даже сами судьи... Да, смотреть на это было тяжело.
Он чуть было не позвал ее, когда она подошла к дверям, но сдержался и только крепче сжал отполированные, видно, не одним десятком рук деревянные перила решетки.
Стоявший около входных дверей судебный пристав открыл перед мамой дверь.
Дверь закрылась.
Мама ушла.
И снова, как тогда, в Петропавловке, при вручении обвинительного заключения, он с радостным облегчением почувствовал, как бешено полыхнуло в нем жаркое пламя ненависти к этому светлоглазому обер-прокурору Неклюдову, как неудержимо распрямляется под сердцем пружина, распрямляться которой не позволял он так долго.
- Господин председатель суда, - повернулся Саша к Дейеру, - я прошу вас вернуть обер-прокурора Неклюдова на то место, на котором положено находиться обвинению в процессе судебного заседания.
В зале повисла тишина. Такого здесь, кажется, не было еще ни разу. Чтобы обвиняемый указывал прокурору место, где тому следовало находиться? Ну, знаете...
- Э-э... Ульянов, - нерешительно начал Дейер, - вследствие чего вас не устраивает теперешнее местонахождение прокурора?
- Вследствие дурной привычки господина Неклюдова вести себя в судебном заседании, как в цирке.
Дейер растерянно молчал.
Взглянув в упор на Неклюдова, Саша увидел, как кровь отхлынула от бледных щек прокурора. Бесцветные глаза с красными прожилками замутились бессильной дурнотой еле сдерживаемой ярости, заискрились нечеловеческим, почти животным блеском. Так жестоко Неклюдова не оскорбляли еще ни разу в жизни.
«Это тебе за маму, негодяй! - думал Саша, не отводя взгляда от прокурорских глаз. - За ту боль, которую ты причинил ей своим эффектным выходом - позер несчастный, клоун, шаркун!»
Между тем первоприсутствующий по-прежнему молчал. В практике Дейера никогда еще не было случая, чтобы подсудимый публично оскорблял прокурора. И где?! В зале Особого Присутствия, где от каждого слова прокурора зависит жизнь подсудимого...
В зале нарастал шум. Публика была недовольна тем, что председатель суда так долго не может найти способ защитить прокурора.
- Ульянов, - все так же нерешительно заговорил Дейер, - вы прибегаете к недозволенным средствам...
- А разве средства, к которым прибегает этот господин, - Саша вытянул руку в сторону Неклюдова, - дозволены? Кого он хочет запугать своим эффектным поведением? Подсудимого - без того уже лишенного всех прав, всех возможностей сохранить свое достоинство? Почему же вы, господин сенатор, позволяете прокурору оказывать совершенно не вызываемое интересами дела воздействие на чувства родственников и близких подсудимых? Разве страдания их и горе и без этого недостаточно велики?
Зал молчал. Тишина была непривычная, удивленная. И зрители, и судьи, и сословные представители, и все другие участники процесса смотрели на невысокого худощавого юношу с чуть продолговатым, взволнованным лицом, непримиримо пылающими глазами, пожалуй, впервые с таким искренним и неподдельным интересом.
2
Неклюдов первым понял, что оставаться в прежнем положении нельзя прежде всего ему. Нужно сделать вид, что ничего не произошло. Не вступать же ему в полемику с этим Ульяновым.
Медленно повернувшись, прокурор невозмутимо вернулся на свое место, перелистал бумаги и, опершись руками о стол, взглянул на подсудимого просто и ясно, как будто и в самом деле ничего существенного и не произошло.