ся из клира монастыря. Так заведено было с самого основания. И ежель что, наше братство под прямой протекцией архимандрита Фотия находится.
— Того, что в епархии отдел по межконфессиональным отношениям возглавляет?
— Его самого, — со значением ответил Власий.
Молодой овчар на цепи выбрался из будки встретить гостей. Семеновские двойняшки — мальчик с девочкой лет по шести — вдвоем катали за веревочку по огороду большой желтый грузовик. Когда пес залаял, они бросили свое занятие и с открытыми ртами уставились на троицу в церковной одежде за сеткой-рабицей.
Власий потянулся открыть калитку, но Александр перехватил его руку:
— Обождите, отче. Пока не вошли, хочу спросить: со спиртным как у матерѝ Не злоупотребляет?
— По праздникам выпивает. Ну бывает, конечно, что и не по праздникам. Как все, одним словом.
— По канавам-то хоть не почивает?
— Не особенно. Может, пару раз видел, — сообщил Власий равнодушным тоном.
Александр с недоверием поглядел на него и сказал, помолчав:
— Детки-то, видит Бог, не виноваты ни в чем. В своем фонде мы в руки родителям ни копейки не даем, сами еду покупаем, вещи детские, игрушки…
— Канцтовары к школе, — подсказал маленький монашек.
— При известном умении и вещи детские, и игрушки, и канцтовары пропить труда не составит, — усмехнулся Власий в ответ. — Вот у меня, к примеру сказать, кадило золотое в прошлом году похитил кто-то, и едва ли для того, чтоб самому службы служить.
— Естественным образом, — согласился Александр. — Но у нас в фонде всё под контролем. Волонтеры есть. Они семейства подопечные регулярно навещают да присматривают, где надо.
Возраст: 45–47 лет, рост: средний, цвет волос: темно-русый с проседью. Борода, усы. Глаза серые. Без особых примет. Одет в темно-синие джинсы неизвестной марки и в серую ветровку с логотипом и надписью «Carolina» белыми буквами на правой стороне груди. На ногах — белые кроссовки с оранжевыми шнурками. Брючный ремень обмотан петлей вокруг шеи и привязан двойным узлом к трубе отопления под потолком. Опорой самоубийце послужил обрезок толстой ржавой трубы, откатившийся к стене, — лейтенант Иван Сабанеев окончательно убедился в этом, осмотрев предмет и обнаружив на ржавчине свежие следы от механического воздействия.
Когда от местной управляйки передали сообщение о неопознанном трупе в подвале многоэтажки на улице Гущина, он как раз выходил из здания ГИБДД, где перед этим несколько часов в компании симпатичной брюнетки с погонами лейтенанта изучал перемещения белой «Газели» из Ящеров по ночным дорогам области. Копьев на машине в это время стоял в пробке из центра города, и Сабанеев пешком по Запсковью первым успел добраться до адреса.
В маленьком полутемном помещении царил сладковатый аромат разложения. Вокруг лампочки кружили частицы поднятого туфлями лейтенанта подвального праха. Иван уверял родителей и бабушку, что за год работы в угрозыске привык к виду трупов, но от взгляда вылезших из орбит мертвых глаз с серыми прожилками капилляров ему, как бывало и прежде, стало не по себе.
К его облегчению, из подвальной темноты снаружи скоро послышались шаги. Старший оперуполномоченный Артем Игоревич Копьев протиснулся внутрь через низкий проем и стряхнул пальцами паутину с лысого черепа:
— Карманы проверил?
— Документов нет. Только сигареты с зажигалкой.
— А экспертиза где?
— Звонили, скоро будут, — отчитался Иван и стал рассказывать о том, что увидел на записях в ГИБДД.
C начала мая «Газель» артели «Садко» заезжала в Неёлово дважды: в ночь с 1-е на 2-е мая, когда школьный психолог встретил подозрительного бродягу, и в ночь с 9-е на 10-е, когда пропал учитель Давыдов. За рулем сидел мужчина в капюшоне. Оба проезда под камерой были около двух ночи.
— Дальше какие перемещения у машины? — спросил Копьев.
— В ночь на 2-е «Газель» через три с половиной часа засветилась на Палкинской трассе.
— А на День победы?
— Там глухо. Наверно, выбирался проселками.
Майор Копьев похлопал себя по карманам, не нашел того, что искал, и сделал шаг к повешенному. Один из длинных шнурков мертвеца, развязанный, свернулся червем на бетонном полу, до которого подошвы не доставали на несколько сантиметров. Вращая труп в воздухе, майор обыскал ветровку и достал на свет пачку с сигаретами и зажигалку. Когда он отпустил тело, веревка начала раскручиваться в обратную сторону. Оранжевый шнурок на полу пришел в движение.
— Я тут нагуглил один краеведческий сайт.
Копьев закурил и спросил:
— Что-то про Ящеры?
— Почти. В Неёлово когда-то жил барин — он скупал у соседей крестьян, холостых и вдовцов, и приносил их в жертву то ли на языческих, то ли на сатанинских обрядах. Завели дело по двум статьям: жестокое обращение с крепостными и богохульство.
— Признали виновным? — спросил Копьев.
— Там мутная история.
В статье на сайте писали, что донос на хозяина Неёловского поместья Василия Ивановича Пятибокова поступил от его соседки Карамышевой Пульхерии Ивановны. Та успела продать Пятибокову дюжину крепостных прежде, чем через управляющего до нее дошли слухи об изуверствах соседа.
В сентябре 1849 года из II экспедиции Третьего отделения, которая занималась религиозным и крестьянским вопросами, в Псковскую губернию прибыл полковник Кашин. Из крестьян, фамилии которых были в купчей, полковник ни одного не застал в живых. Пятибокову учинили допрос. Тот перед Кашиным поругал соседку за плохой товар и заявил, что шестеро померли своей смертью от какой-то заразы, еще четверо за свою лень получили вольные, и, наконец, двое в пьяном виде напали с топорами на управляющего — в наказание их запороли насмерть.
Полковник настоял на эксгумации могил на местном кладбище. Вызванный из Пскова медик Царицынского полка осмотрел кости и пришел к выводу, что возраст их составляет не более нескольких месяцев. Также вместе с Кашиным он обратил внимание на состояние древесины гробов, которая выглядела почти как новая, несмотря на то что находилась в почве, если верить датам из приходской книги, не менее двух, а в иных случаях и пяти лет.
Кашин запретил Василию Ивановичу покидать поместье, приставил караул из солдат того же Царицынского полка и ждал ответа на свой запрос от питерского начальства, чтобы под конвоем отправить преступника в столицу на суд. Но неожиданно он получил приказ отпустить из-под ареста барина: на защиту его встала Церковь. В архиве Третьего отделения сохранилось письмо от архимандрита Алексия из Пскова: автор его заверял следствие в невиновности Пятибокова и указывал на то, что между последним и доносчицей Карамышевой имелась давняя тяжба, которая и стала, по мнению Алексия, поводом для кровавого навета. Письмо было датировано маем 1850-го года. В июне того же года в усадьбе Карамышевой объявился вольноотпущенник, которого питерский полковник успел записать в мертвецы. Барыня с управляющим опознали своего бывшего крепостного. Лекарь тем временем заново оглядел останки и переменил заключение насчет их возраста. Дело закрыли. Полковник Кашин уехал в Питер ни с чем.
Через несколько лет крепостное право отменили, и людьми в России торговать перестали. А в революционном 1917-м крестьяне сожгли проклятую усадьбу вместе с жителями. Старого барина Пятибокова к тому времени уже полвека как не было в живых, поместьем владел его внук, тоже Василий Иванович. Вместе с молодым хозяином в огне погибла супруга, трое малолетних детей и штат прислуги.
— Ну хорошо, попу могли заплатить за письмо, судмедэксперту за показания — тоже. Эту барыню, Пульхерию, вероятно, достаточно было припугнуть, — стал рассуждать майор, выслушав Сабанеева. — Может, был в старину какой-то местный культ с жертвоприношениями: в Ящерах, в Неёлово. Отсюда и слухи до сих пор. Но я лично никогда не поверю, что за столько лет они ни разу не наследили по-крупному.
— Вы не заметили, что кастинг жертв у них очень тщательный? Завуч в Тямше назвал шестерых пропавших, но на двоих даже не было заявлений. Про Шкарина, если б условка у него закончилась, мы бы тоже вряд ли узнали. Нужен обыск в Ящерах.
Копьев в последний раз затянулся покойницкой сигаретой и впечатал окурок в бетонную стену. На паутину в углу на полу посыпались искры.
— Ты веришь, что суд разрешит? — обернувшись, спросил он.
— Я не про частные дома. Осмотрим хотя бы постройки артели. Нужна бумага от следователя.
— И что ты думаешь там найти?
— Должно быть помещение, где они держат похищенных.
— Я лучше поговорю со Сверчковым: пусть передаст в ГИБДД ориентировку на их «Газель». Может быть, что-то еще выясним. Пока что улики у тебя, мягко говоря, косвенные.
Из подвального коридора приближались голоса: мужской и женский. Первой вошла не знакомая Ивану блондинка за тридцать в спецовке судмедэкспертизы, за ней криминалист Матушевич — коренастый мужчина с шевелюрой темных волос на непропорционально большой голове. Он равнодушно поглядел на труп, только что затихший в петле:
— Снова безродный?
— Одни теряются, другие находятся. Работа такая, — ответил ему Копьев.
С собой Матушевич принес старинного вида кожаный чемоданчик, который переложил из правой ладони в левую, и по очереди пожал руки оперàм.
Как и других детей в селении, своего сына старейшина учил скрытности с самых пеленок. Да только не впрок были уроки. Раз с Умилой в город по магазинам поехали — Богуслав классе в седьмом или в восьмом учился — вернулись, он навстречу выходит, улыбка до ушей: «В рейс, бать, — говорит, — можешь не ехать сегодня. Я тебе пьяницу достал» «Где?!» «В амбаре сидит». Святовит дверь открыл — а там пацаненок какой-то ревет, от испуга чуть в штаны не наделал. «Откуда взял?!» «Одноклассник мой». Спасибо, что в амбаре его заточил, а не поволок под пристань в подвал! Собрался сыну такую взбучку устроить, чтоб на весь оставшийся век свой запомнил и еще внукам о ней рассказывал. Уже и пест старинный дубовый из сундука достал, но Умила вмешалась: мол, не виноват сын: по неразумию своему детскому всё за ним, за отцом, повторяет, чтобы его одобрение заслужить. Святовит послушал ее: бить сына не стал и только отбранил крепко после того, как на своей «Газели» отвез малолетнего пленника домой в Неёлово. На той же неделе он Богуслава забрал из школы, от беды подальше, и Людмил Асич с Тихомиром Удичем, старым Любавкиным отцом, решили насчет своих детей то же самое.