ть, и до наших дней.
Опознание малоудских жертв закончили за трое суток — в основном, работали по ДНК. Пока в Пскове не было своего оборудования, биоматериалы для анализа много лет отправляли в Экспертно-криминалистический центр в Великом Новгороде. Чтобы ускорить процесс, к новгородцам сейчас снова обратились за помощью.
Кроме брата с сестрой Парамоновых, в деревне выживших не было. Многодетное семейство Семеновых встретило гибель у себя в избе: мать 1988 г. р. с двумя младшими детьми, оба 2016 г. р. — в гостиной с часами, а старший сын 2005 г. р. — в детской, куда ящеры, как и в дом Парамоновых, проникли через окно.
В избе местной самогонщицы Валентины Ерофеевны Ивановой 1954 г. р. на кухне с печи была сорвана заслонка. Из устья криминалисты осторожно извлекли фрагменты детского скелета и сложили в черный пакет. Предположительно, хозяйка спрятала внука Никиту 2014 г. р. в печь, а сама попыталась дать нападавшим отпор кочергой. Ее кости были тут же, на полу.
Хомутову Нину Ивановну 1949 г. р. убийцы из реки застигли за сбором помидоров. Вместе с кровью стекла парника были забрызганы томатным соком. Расправившись с ней, ящеры проникли в дом и сожрали ее неходячего старика 1947 г. р.
Уже поздним вечером майор Расулов обнаружил останки самой старшей жительницы Малых Удов, Нины Михайловны Горбуновой 1933 г. р. Скелет подняли со дна колодца в ее дворе, куда старушка то ли упала, то ли бросилась намеренно, чтобы спастись от хищников.
Отчет лежал на столе перед начальником псковского угро. В списке было четырнадцать человек, включая четверых несовершеннолетних. Останки Прилуцкой Надежды Витальевны 1971 г. р., Сердобиной Екатерины Ивановны 1951 г. р., Христович Ирины Владимировны 1984 г. р., Глазовой Галины Ивановны 1942 г. р., проживавших в деревне Малые Уды, пока идентифицировать не удалось. Официально женщины числились пропавшими без вести.
В кабинете на планерке было шумно. Капитан Гришин о чем-то громко шептался с Расуловым. Через стол к ним нагнулась Александра Елисеева, единственная женщина в кабинете: симпатичная, лет тридцати, с короткой пышной стрижкой с серебряным мелированием. На работу с начала лета она ходила в рубашках оверсайз, под которыми удобно было прятать кобуру. Сегодня на ней была красная в клетку.
— Что там у тебя, Саша?
Капитан Елисеева обернулась к начальнику:
— От зоологов ничего нового нет?
— В нашем университете в Институте медицины и экспериментальной биологии готовят отчет, но уже сказали, что без биоматериалов всё это бессмысленно. Фото с отпечатками лап и зубов на костях послали в Москву. Завтра-послезавтра ждут герпетолога из академии наук. С Лисичкиным у нас что?
— Найден. Мертв, — отчитался со своего стула Копьев.
— Хорошо. У нас потеряшка в СНТ «Пристань».
— Орлов, рыболов? Мы уже работаем. После планерки поедем на место.
— Оттуда — еще одно заявление, поступило полчаса назад. Вчера поздно вечером женщина 1984 г.р. пошла искупаться в Великой и не вернулись.
— Такими темпами гады через неделю максимум будут в Пскове, — кашлянув, со своего места сказал майор Расулов.
— Эмчеэсовцы сегодня начнут рассылать предупреждения.
— А в администрации до сих пор не созрели?
— По поводу, Айрат?
— Че-эс, — пояснил Расулов.
— Они сами ничего решить не могут. Третий день совещаются с Москвой.
Их Выбутский погост Андрей Евстафьев любил. В детстве на Троицу, бывало, как в гости к родителям приходишь. На столике скатерть нарядную расстелют, бутерброды, компот, лимонад, рюмочки. Машка поплачет, но не горько, а так, как бывает, когда после долгой разлуки родного человека встречаешь.
Сначала Андрей с взрослыми стоял, потом уходил с дружком своим Серегой Ершовым. Старухи на погосте шуметь запрещали, и они тихонько бродили между могилок, не мешали покойникам. Взрослые после того, как родителей и деда с бабкой помянут, к другим бабке с дедом переходили, а потом к прадедам. Всё шло по распорядку.
Городское кладбище Орлецы — само по размеру как город, и такое же шумное: народ голосит, транспорт сигналит. Там он был дважды: в первый раз на похоронах Сереги Ершова, который уехал в старших классах с отцом и матерью в Псков, и там разбился на чужом мотоцикле, а во второй раз — на его же сороковинах. Когда сказали, что малоудских жертв будут хоронить в Пскове, то Андрей сразу вспомнил про Орлецы, но от Аньки узнал, что те уже два года, как закрыты для погребений.
Стариков Хомутовых дочка забрала в Печоры, Прилуцких — старший сын в Москву на кремацию, а остальных положили в Белом Мху — так называлось новое муниципальное кладбище. Несмотря на название, не было на нем ни мха, ни деревьев, а один только бледный мертвый песок, как на речном берегу. Стоя над разверстыми могилами, Андрей подумал о том, что это и правда берег реки — великой и вечной.
Есть такое слово «родина», но только слово и есть, а самой родины больше нет. Когда-то было село, потом стала деревня, а теперь — селище. Погибли люди на своей земле, а упокоились в чужой. Лучше так или наоборот? Бог знает, не спросишь у них. Четырнадцать ям в песке выкопали на общем участке с черной оградкой — низкой, по колено, как теперь в городе ставят.
Из церкви Александра Невского на кладбище живых приехало не намного больше, чем мертвецов: городские дети, несколько родственников, да еще из соседнего Бабаева Гришка-рыбак был вместе с двумя сыновьями. Андрей вместе с ними от катафалков до могилы носил гробы: бабку Сердобину, которую опознали за два дня до похорон, Ерофеевну, ее маленького Никитку, зятя. При жизни Геннадий центнер с малым весил, а гроб со скелетом как пустой был: не нужно было четверых мужиков — Андрюха в одиночку охапкой доволок бы его.
Столовой для поминок снимать не стали, разложили еду на могилах, составили бутылки. За трезвенника вместо Генки теперь был Андрей: поднимал, не чокаясь, кружку с компотом и закусывал пирожком. Про кутью забыли. Всегда старухи за это отвечали, а тут не осталось ни одной. Так и должно быть, что молодые стариков хоронят, но не всех же зараз. Молодежи погибшей тоже было немало, да и детей, которых оплакать некому, потому что кости родителей вместе с их костями в землю кладут.
Он ждал, что после поминок ему приснится Машка, но приснились те же поминки: пыльные, душные и почти без слез. Дочки с невестками судачили сначала о ящерах, потом о своем, мужики молча утирали пот со лбов, и только внук бабушки Горбуновой — самому уже под полтинник, — выпивши, полез к Дашке с расспросами, пока Андрюха не отвел его под руку.
Во сне всё было так же, как на кладбище, только Андрей пил не компот, а вместе со всеми водку, которая была отчего-то на вкус соленой, как слезы. Всё пил, пил, и не хмелел. А потом вспомнил, что сестре в последний раз, как видел ее живой, поклялся завязать. Застыдился и проснулся.
Естественно, Андрей алкоголиком себя не считал и не думал, что у него есть какая-то зависимость. Был уверен: просто перестанет — и всё. Но каждую ночь в квартире на Завеличье ему снился алкоголь. Все подряд выпить предлагали, и один раз даже племяш Матюха с литрухой самогона за ним бегал: «Дядь, попробуй! Как лимонадик!» Возвращался в явь Андрей с какой-то холодящей пустотой в животе.
Своей Аньке он обещал то же самое, когда наутро после пожара приехал к ней из Малых Удов с вещами. Вещи все уместились в одолженном у Генки рюкзаке. Он сложил туда свечи зажигания, еще кое-что из запчастей по мелочи и одежду, что в ночь осталась сушиться на веревке: две футболки, джинсы, майки и несколько заставших еще нормальную семейную жизнь семейных трусов.
Вечером накануне пожара он вернулся домой из Ольгинской церкви в таком волнении, что кошелек с правами забыл забрать в избу из бардачка в салоне. Это их спасло. Остальные документы сгорели. Третью неделю Андрей ходил то в пенсионный, то в паспортный стол, то в миграционную, но на руках пока были одни справки.
«В связи с появлением в бассейне реки Великой хищных рептилий неизвестного вида МЧС рекомендует воздержаться от купания и не приближаться к берегу р. Великой и притоков», — такие эсэмэски уже несколько дней приходили на мобильный жены. Если бы это был фильм, Андрей повесил бы на стену цветную карту низовий реки Великой и отмечал места нападений красным маркером. У них там, в кино, наверно, у каждого цветной принтер есть, а у них с Анькой в хозяйстве даже черно-белого не водилось. Но карта была у Андрея голове. Малые Уды, дачи на Пристани с двумя пропавшими без вести за одни сутки, Большая Гоголевка — каждый день чудовища на пару километров опускались ближе к городу. Малая Гоголевка, где сегодня погиб глубоко пожилой, за восемьдесят, рыбак, считалась уже пригородом Пскова.
Крест вины был настолько тяжек, что Андрей даже к весу его прицениваться не стал, и в первую очередь винил в случившемся Власия, который по собственной дурости отворил эту калитку в ад, а за ним уже мошенника Александра и убийцу Нектария. Один в поле не воин, и если делать что-то, то только через органы. Визитка полицейского, который приезжал по зиме искать Юрку Семенова, валялась у него с Нового года в бардачке. Андрею он при разговоре понравился: молодой, интеллигентный — наверняка выслушал бы его, не послал с порога. Но бывшие подельники что на это скажут? За себя он не боялся, но жена-то и не подозревает ни о чем. Ей он ни про идола не говорил, ни про то, что пожгли его, а рассказал ту же версию, что и пожарному следователю: мол, с сигаретой заснул.
Анька, голая, рядом с ним на кровати откинула простыню до пояса. Полумрак в комнате — голубой от фонарей. Свет просачивается через тонкие шторы.
— До завода дозвонился?
— Дозвонился, — ответил Андрей вполголоса. — Там не требуются уже. Завтра по старым объявлениям пройдусь, мне пара приглянулась, я говорил.
Положа руку на сердце, сейчас до поиска работы ему было меньше всего: еще от похорон не отошел. Да и зарплату хотелось поприличней найти, а не бежать на первое свободное место.