К. м. с. по легкой атлетике, в холодное время Олег работал в школе физруком, и вдобавок вел руководство сразу в двух классах, а летом от безденежья подрабатывал спасателем на городском пляже, где платили прилично больше, чем в школе.
— Олег Николаевич, из ВОСВОДа звонили. С завтрашнего дня пляж закрыт.
Олег убрал бинокль от глаз и перегнулся через бортик спасательной вышки. Задрав лицо кверху, босыми ступнями на песке стояла напарница-студентка по имени Василиса.
— Флаг привезут?
— В типографии заказали, — ответила девушка.
«Опасная морская жизнь», — так расшифровывается фиолетовый цвет запрещающего флага для установки в зоне купания. На складах у местного МЧС такого не нашлось, но в псковских водоемах и не водилось прежде опасных животных. Среди псковичей, наверно, не было ни одного, кто не читал бы или не слышал сейчас о них, но, несмотря на это, на городском пляже панаме негде упасть по случаю последних обещанных синоптиками жарких выходных. Половина людей — в воде. Загорающие лежат кто в шезлонгах, кто на своих покрывалах или надувных матрасах, кто прямо на песке.
На глазах Олега с надувного матраса поднимается красивая пышная брюнетка, снимает черные очки и шагает к берегу по песку, покачивая бедрами. Для общественного места купальник у девушки чересчур открытый: можно бы и замечание сделать. Излишнюю наготу, правда, маскируют татуировки по всему телу: цветы, кресты, на заднице — череп и еще какая-то надпись, на ногах — узор из ромбов и линий, похожий на сетку черных колготок.
Когда татуированная красавица скрылась в воде, Олег снова обратился к Василисе:
— Катер возьму, до алкашей доплыву.
— До кого?!
Прямо под спасательной вышкой детвора с громкими возбужденными криками играет с мячом, игра — вроде вышибалы.
— До алкашей! — громче повторяет Олег.
— Где?!
— Вон. Уже второй час плещутся.
Василиса выставила ладонь козырьком:
— Не вижу никого.
— Около башни, — подсказал Олег и сам потянулся к биноклю на груди.
Одеяло с одеждой было на том же месте, но краснолицые куда-то исчезли. Он продолжает шарить биноклем по береговой линии и одновременно свободной рукой нащупывает на полке сначала измочаленный вахтенный журнал, потом рацию, но не успевает взять ее, как слышит женский крик.
В скоплении тел у берега мужчина обхватил поперек груди купальщицу в полосатом лифе и тащит ее из воды. Женщина вопит и молотит руками по поверхности. Взвесь воды и песка вокруг пары — мутно-красного цвета. Среди голых коричневых спин уже мелькает синяя футболка Василисы с надписью «спасатель» белыми буквами.
В новостях писали про ящеров каждый день — и сейчас Олег их видит своими глазами: сотню, не меньше, кровожадных тварей. Как и говорили, они черные все целиком — даже внутренность зубастой пасти. Длиной — с метр, может, немного больше. К туловищу обтекаемой формы без шеи крепятся две пары лап. Хвост короткий, с небольшим толстым гребнем. На вид — что-то среднее между ящерицей и рыбой, но при этом странно непохожие ни на тех, ни на других.
Загорелый старичок, который до сих пор дремал на одном из шезлонгов с разложенной на груди книгой, стянул черные очки, протирает глаза и очумело озирается по сторонам. Не может понять, видит ли он происходящее наяву или просто перегрелся на солнце. Поразмыслив, он спускает ногу с шезлонга, и первый пробегающий мимо хищник впивается ему в голень.
Брюнетке с татухами удалось заживо выбраться из воды. Она ползет от берега на четвереньках, отталкиваясь одной ногой. От второй осталась татуированная культя с ошметками плоти. На мокром песке девушка оставляет за собой густой кровавый след.
Группку детей под вышкой разметало, и только единственный белобрысый мальчишка остался лежать на песке: перед этим какой-то мужик, пробегая мимо, сбил его с ног. Олег сорвал с фанерной стены красный спасательный топор и уже занес над лестницей ногу в сандалии, но вдруг понял, что не может сделать следующий шаг.
— Мама!
— Марк!
— Мама!
К мальчишке пробралась мать в купальнике с пятнами крови. Она хватает его подмышки и пытается забросить на вышку к Олегу. Детские пальцы елозят по доскам, но ему никак не достать короткими руками до бортика. Мать кричит под вышкой. С измазанного в песке лица на Олега таращатся остекленевшие от ужаса глаза ребенка. Олег пытается, но не может оторвать пальцы от топорища: пот на ладонях как будто превратился в клей.
Проходит долгая секунда, и мать с сыном барахтаются на песке, облепленные ящерами как гигантскими плотоядными муравьями. Городской пляж превращается в вопящее месиво тел. Картины древнерусского ада Олег Николаевич видел в музее на экспозиции псковской иконы, которую как-то посещал со своими школьниками. Для полноты картины сейчас не хватает только огня.
Подняв взгляд над творящимся ужасом, он замечает несколько обнаженных фигур вдали. Люди бегут за спасением к Мирожскому монастырю, который отделяет от пляжа впадающая в Великую крохотная речка Мирожка. Перебравшись через речушку вброд, счастливцы по одному исчезают в дверях братского корпуса, над которым поднимается маленькая колоколенка с золотым крестом на куполе.
Из-под вышки доносится какой-то звук, одновременно ногами он чувствует вибрацию. Олег осторожно подходит к краю и видит у подножья лестницы черную тварь. Ящер высоко подпрыгивает, без успеха пытается зацепиться своими короткими лапами с перепонками за одну и ту же перекладину примерно на метровой высоте и падает обратно на утоптанную песчаную площадку. Так повторяется раз за разом, как будто движения совершает не существо из крови и плоти, а бездушный адский механизм.
Проходит немало времени, прежде чем зубастая гадина бросает попытки добраться до него и семенит к воде вдогонку за своим гадским полчищем. Всё еще не выпуская спасательного топора из рук, Олег в ужасе озирается по сторонам. Над Великой разносится птичий крик. Огромные, вечно голодные серебристые чайки поодиночке пикируют на разоренный пляж. Вместе с ними на песок опускается стайка мелких озерных чаек — из-за черного окраса голов они похожи на бандитов в балаклавах. Серебристые пытаются дать им отпор. Пока птицы из двух разных племен с воплями бьются за объедки людоедской трапезы, волны реки украдкой слизывают кровь с песка.
IX. Сентябрь
Мячи на этажерке в каморке спортзала всколыхнулись от очередного удара снаружи. Когда Сабанеев зашел в зал посреди урока физкультуры, мальчишки играли в волейбол, но теперь, без учителя, похоже, просто лупят мячом по стене. Олег Николаевич встает со скамейки, чтобы сделать замечание, но тут же, передумав, садится на место.
В каморке пахнет старой кожей. На полках, кроме мячей, лежат эспандеры, кегли, бухты спортивных канатов, пара веревочных лестниц, и на нижнем ярусе — гири с гантелями. Чугунные блины штанги пирамидой составлены на полу.
Остаток площади делят между собой гимнастический конь, стол с компьютером и длинная, от стены до стены, гимнастическая скамейка. На ней и сидит физрук. Перед выключенным монитором разложены фотографии. Он отделяет одну пальцами от поверхности стола. На снимке — привлекательная, чуть полноватая девушка двадцати трех лет с темными распущенными волосами.
— Особая примета — татуировки. На ногах — абстрактный узор, на правой ягодице — череп, на левой…
— Была на пляже, — перебивает Олег Николаевич. — На моих глазах погибла. И этот, пожилой, тоже.
Лейтенант Иван Сабанеев делает пометку в черном блокноте.
— И мальчик.
Поглядев на фотографию шестилетнего ребенка со светлыми волосами в нарядной футболке и джинсиках, Олег Николаевич о чем-то мрачно задумался.
Сабанеев уточнил:
— Животные сожрали его, вы видели?
— Я не уверен, что это животные, — ответил спасатель тут же.
— А кто?
— Ящеры — я про деревню. Это ведь оттуда пошло. Или вы считаете, что Родичи, отец с сыном, — что они обычные психопаты?
— Не похожи, — честно признался молодой лейтенант.
— Про Единого-во-множестве читали?
— Про кого?
— Подождите, сейчас Ивана Ильича попробуем вызвать, если он не на уроке, — учитель физкультуры вытащил телефон из кармана штанов с белыми лампасами и стал набирать сообщение.
— Кто это, Иван Ильич?
— Учитель истории у нас.
Дети в спортзале за полчаса без присмотра так расшумелись, что мужчины не сразу услышали, как кто-то робко скребется в дверь.
— Войдите, — громко пригласил Олег Николаевич.
Дверь отворилась. Вместо Ивана Ильича на пороге стояла пухлая девочка лет восьми или девяти в темно-серой школьной форме.
— Что тебе, Еремеева?
— Олег Николаевич, у меня живот болит. Можно домой пойду?
— Потому что не в «Ка-фэ-цэ», а в столовой надо обедать. И полезно, и дешево, — без выражения на лице отругал ее классрук.
— Ну Оле-ег Николаевич, — Еремеева схватилась за живот с видом, как будто сейчас обкакается, — я у Елены Владимировны уже отпросилась.
— После русского у вас что?
— Ничего.
— Иди.
До того, как переехать в Тямшу, в экономической гимназии № 28 директорствовал пропавший без вести педагог Михаил Львович Давыдов. Сабанеев был здесь в мае и опрашивал бывших коллег. С физруком он не встречался, но сейчас вспомнил историка Ивана Ильича, который вошел в спортивную каморку без стука. Это был зрелых лет, но только начинающий седеть мужчина в коричневом костюме и тонких очках.
Тезка, кажется, тоже узнал опера и протянул руку.
— Всех опознали?
— Кроме двоих.
— И сколько всего?
— 67 человек, 16 — несовершеннолетние.
— Только что в учительской говорили про Паничьи Горки. Ужас.
Всю первую неделю сентября Сабанеев провел в разъездах по населенным пунктам вдоль Великой. Кошмарные новостные сводки срабатывали лучше, чем телефонная рассылка МЧС, но самых отчаянных не останавливали. Люди рыбачили, отдыхали на берегу, а некоторые, кому не хватило для этого лета, даже купались.