Отдельная глава была про текст из Боровичского краеведческого музея. Порывшись в стопке на столе, лейтенант Сабанеев нашел нужный листок с переводом описания обряда на современный русский: «Сруби косой крест из двух бревен, каждое в сажень длиной, и положи у реки не дальше, чем на 2 дюжины саженей. Поставь перед крестом золотое изваяние Единого-во-множестве ростом в 2 локтя. Выбери жребием мужчину с полным числом членов, в ночь на новую луну привяжи мужчину к кресту, надень красный плащ и играй на священных гуслях, остальные мужчины общины пусть поют священную песню. Единый-во-множестве придет из реки и заберет плоть. Кости закопай или брось в реку».
— Посмотрите, вот это гораздо интереснее.
Лысый майор взял из рук Сабанеева ксерокопию, про себя внимательно прочел текст и в этот раз без комментариев вернул Ивану.
— Вы говорили, что сотрудники из оперативно-розыскного приглядывают за Ящерами. Не заметили там ничего интересногò — спросил у него лейтенант.
— Ничего. Сидят у себя в деревне безвылазно.
— Нового директора артели они не выбрали?
— Выбрали, — ответил ему Копьев. — В августе подали заявление на смену данных в ЕГРЮЛ. Фамилия — Асич, а имя какое-то дурацкое: то ли Татьян, то ли Светлан.
Благотворительность — тот же бизнес, только конкуренты друг к другу еще жесточе. Не за наживу бьются, но за добро вселенское, а в такой войне жалости нет. Фонд «Милосердие» — ветераны богоугодных дел: открылись на пять лет раньше «Верочки». Работают в смежном сегменте: помогают детским домам да немощным старикам, и бездомных на улицах домашней едой потчуют. Иным «Верочкиным» подопечным у них случалось столоваться. Пищу хвалили, но рассказывали, что среди едоков — настоящих бездомных раз-два и обчелся. Иной поросенку обед брал, другой — теще или бабке нелюбимой, третьему после работы готовить не с руки. А у «Милосердия» принцип: о личных обстоятельствах не спрашивать и документов не проверять.
Конфликт у них с «Верочкой» случился однажды из-за городского гранта: «милосердные» уступать его не хотели, пока тайно не вмешался сооснователь «Верочки» архимандрит Мелетий. Повлиял на кого надо. С тех пор друг о друге они вслух не вспоминали. Но, когда на отца Александра завели дело о мошенничестве в крупных размерах, конкуренты об этом проведали вперед всех.
Старая волонтерка оставила комментарий в группе «Милосердия» под постом, где для своих бомжей они собирали деньги на картошечку. Бог знает как, но к слову пришлось. Потом уже в «Верочкиной» группе люди стали спрашивать: правда, или нет, что «милосердные» пишут. Александр отвечал, что неправда, но выходило неубедительно. Чтоб картошечка эта, прости Боже, им поперек горла стала!
Сплетни как гнилая вода по всему интернету разлились. Две постоянные волонтерки, одна вдобавок с машиной, из «Верочки» ушли. Марья Михална, которая для деток теплые вещи вязала, вязать перестала. Покинули волонтерский чат Грунько, Тишкина и Коровина, бухгалтер фонда. Но обидней всего, что Дурневых не видел Александр второй месяц. Она — учительница, он — в коммерции — молодая чета, оба воцерковленные. Кроме подарков, еще регулярно носили наличность, да и просто по-человечески приятно было с ними беседовать.
— Может быть, в отпуск на море уехали?
— Половиной города, что ль?! — Александр с досадой водил курсором по экрану с куценьким отчетом за август. — Не ведают клеветники и наветчики, что грех творят и что кара им будет страшная за то, что люди, наслушавшись их наветов, во всякой благотворительности изуверятся и перестанут добро делать. Конкуренты сами же первые лиха хлебнут.
— С утра благодетельница молодая заходила — та, что в Успенье была. Десять тысяч принесла и сласти всякие дорогие.
— Имя опять не спросил? — Александр обернулся к монаху. — Хоть бы «ВКонтакте» благодарность написали, пусть бы за здравие ее помолились.
— Спросил. Не говорит.
Катерина в церковной лавке вся обратилась в слух, чтоб, упаси Боже, не пропустить ни слова из того, что говорилось за столом «Верочки», и была настолько увлечена подслушиванием, что не замечала покупательницу у своего прилавка до тех пор, пока та сама не подала голоса. Женщина в черном платке купила свечу, дала пометку за упокой новопреставленного Ивана и по пути в храм бросила сдачу в «Верочкин» ящик для пожертвований. Директор фонда молча и с угрюмым видом осенил ее вслед крестом.
Дверь внизу снова отворилась, на этот раз с громким и угрожающим скрипом. В сопровождении двоих плечистых парней вошел необычайно толстый полковник в пошитой не иначе как на заказ полицейской форме. Это был замначальника ОБЭП Ильмень, который вел дело «Верочки». У подножия лестницы он по-хозяйски перекрестился, почему-то кулаком, и первым двинулся на штурм ступеней.
Адвокат предупреждала, что они явятся со дня на день и велела удалить с жесткого диска двойную бухгалтерию и всё прочее, на что полиции глядеть не стоит. Да только какая, прости Господи, у них двойная бухгалтерия?! Он и с одинарной-то еле сам управлялся с тех пор, как Коровина помогать перестала. На квартальные отчеты бухгалтера сейчас среди знакомых искал.
Чтоб не мешать полицейским, Нектарий поднялся от монитора и встал у стены, по тюремной привычке заложив руки за спину. Хмурые юнцы лезут под стол отключать компьютер. Катерина за прилавком встала во весь рост и от изумления даже приоткрыла свой глупый рот.
Перед тем, как распрощаться с полицейскими, один из которых держит подмышкой системный блок, а другой — монитор — Бог весть, зачем он им дался! — отец Александр выводит свою каллиграфическую подпись на уведомлении об изъятии имущества, где уже стоят две: судьи и замначальника ОБЭП полковника Ильменя.
Каждый день Андрей Евстафьев читал новости «ВКонтакте» и вел про себя подсчет жертв. По деревням выходило 104 человека, считая пропавших без вести. В Пскове вместе с городским пляжем — в полтора раза больше. Позавчера погибли сразу четверо: рыбаки в Овсище и студенты у стен Кремля, парень с девушкой. Вчера — молодые мать с дочкой: шли в музыкальную школу на улице Детской. Глава города указал закрыть школу: мол, не до музыки нынче. Поперек Детской растянули полосатую ленту. Расстояние от набережной до места гибели — больше двухсот метров: в Пскове так далеко от Великой ящеров до сих пор не встречали.
Андрей перечитал пост с новостью и нажал на «переслать». Отец Александр у него из друзей был давно удален, но остался в подписчиках. Сидел в онлайне. Видать, много свободного времени стало, как фонд накрыли обэповцы.
Через минуту от него пришло сообщение: «Молюсь каждый день о невинно убиенных». «Заодно о себе помолѝтесь. Пригодится», — написал ему Андрей. На угрозу священник ничего не ответил, а через некоторое время и вовсе ушел из сети. Он спрятал телефон, взял бутылку со скамейки и сделал маленький обжигающий глоток водки, а потом большой охлаждающий — пива из пластиковой полуторалитрухи.
Дома у себя в Малых Удах Андрей даже без рыбалки нашел бы, чем себя занять. А здесь с утра до вечера сидел в старом Анькином телефоне, который она отдала ему, а себе купила новый. За день, бывает, начитаешься да раздумаешься так, что тошно. Поговорить не с кем — так хоть пива попить. Деньги он почти случайно нашел в ящике в комоде, где жена держит косметику. Взял две сотенные. Потом уже из прихожей вернулся обутый и еще одну добавил.
По вечерам дворы между двенадцатиэтажек, каждая по тысяче квартир, были забиты машинами, но будним утром все разъехались на работу. Людей тоже почти не было, только гуляли две молоденькие мамы с колясками, да в мусорке копошился знакомый колдырь. Со своей самодельной тележкой он и в их с Анькой двор, бывало, заруливал. Имя чуднòе: Ждан. Раз Андрей спросил ради смеха, не из староверов ли он. Тот на полном серьезе закрестился: «Нет, — ответил. — Христианин истинный».
Андрей снова достал телефон, из другого кармана вытащил кошелек и нашел в нем потрепанную визитку с гербом. Лейтенант Иван Сабанеев ответил на звонок после третьего гудка. Из трубки шумела то ли дорога, то ли река. Когда Андрей представился, полицейский сразу вспомнил его и указал через два часа приехать в главное управление.
Андрей закурил. Водка кончилась, но пива оставалось еще достаточно много. Он сидел на скамейке на пустой детской площадке, время от времени отхлебывал из бутылки и глядел по сторонам. Бабку с полной торбой из магазина он заметил еще издали — и она его тоже, судя по тому, как ускорила шаг. Еще на ходу рот разинула. Раздыхивается.
— Для тебя, алкаша, тут скамейку поставилѝ! Хуже собак двор загадили!
Андрей с непониманием поглядел на нее. Где он что загадил? Шкалик пустой только что в урну положил, туда же и два своих окурка бросил. Что под ногами, те — не его. За городскими неряхами он убирать не подряжался.
В деревне его Машка, царство небесное, стригла, а тут Анька отказывалась, к парикмахеру гнала. Он всё не шел, и с июля зарос. Бороду тоже отращивал. Со стороны и правда мог показаться неопрятным, но это же не повод так с ним обращаться.
— Другого места выпить нет?!
— А таким тоном прилично с людьми говорить? — Андрей поднялся со скамейки. — Пожилая женщина, постыдились бы.
— Я сейчас милицию вызову!
Зачем вызывать? Он сам как раз к ним собирался. А со старухой воевать — не так воспитан. Шагая с недопитой бутылкой по дорожке мимо дома, Андрей посмотрел время на мобильном: оставалось еще больше часа.
Андрей присел на лавочку перед подъездом следующей многоэтажки, допил пиво и осторожно вставил пустую бутылку в гору мусора над урной. Остановка торчала за детским садиком. В кошельке со сдачи какие-то десятки оставались, как раз хватит на проезд. Он посидел еще немного и пошел на автобус.
Скоро он уже входил в старое здание МВД на Октябрьском проспекте. Перед лестницей в стеклянной будке сидел охранник. Андрей предъявил ему свой новенький паспорт и поднялся на второй этаж. В кабинете у Сабанеева и лысого майора он уже бывал: зимой, в праздники, когда привозил покойную Алену писать заявление на пропавшего Юрку.