Феодор и прежде подозревал, что в Ящерах творятся нечистые дела, и мало удивился услышанному, но землю Псковскую спасать не захотел и ответил: «На всё воля Божья». Выйдя из храма от него, Борщ вспомнил о прежнем настоятеле Выбутской церкви по имени Тарасий, который по своей воле оставил приход и жил в своей избе в Выбутах как простой мирянин. Тот внял словам старейшины и с челобитной поехал в Псков к воеводе Шуйскому. Шуйский выслушал Тарасия, после держал совет с людьми из клира и указал вернуть идола язычникам. Чтобы защитить драгоценный груз от разбойников, он отрядил целую экспедицию со стрельцами.
— Когда обряды в Ящерах возобновились и река утихла, воевода задумался о том, как на будущее от подобных бедствий город уберечь, — продолжал диакон. — Ведь свои же, православные, для общины не меньшую опасность несли, чем супостаты. Кто-то из клира дал такой совет: для покровительства поганому селению учредить особый приход, к разным верам терпимый. Он так и сделал: вызвал к себе в Псков из Выбут того же авву Тарасия и велел ему строить терпимый монастырь, и при нем — храм. После гибели Больших Удов ближайшим к Ящерам селом стали Малые Уды, тоже из Выбутского прихода. Там и заложил авва Тарасий храм во славу своего святого покровителя священномученика Дионисия Ареопагита. Те валенки, в которых он в деревню пришел, до сих пор в церкви хранятся. Если грабители еще не добрались, — с грустью добавил Макарий, в очередной раз хлебнул самогона и замолчал.
— Зачем понадобилось строить храм в Малых Удах? — уточнил Иван Сабанеев. — Почему не в самих Ящерах?
— Чтоб церковное начальство не заглядывало к язычникам лишний раз, — объяснил диакон, кашлянул и снова потянулся к кружке. — Псковская митрополия после войны отделилась от Новгородской, но жизнь в нашей обители текла своим чередом. Мужи из Ящеров в древности на реке казаковали и захватывали свободных мужей в деревнях, но после войны оставили воинственный промысел и стали мирным образом покупать холопов. Рыбицу редкую да лакомую помещики охотно меняли на христиан подневольных. Когда через двести лет императрица Екатерина Великая запретила лицам недворянского звания владеть крестьянами, то в Ящерах договорились с барином по соседству, чтобы тот покупал для них тайно людей на рынках. Навар от перепродажи у помещика немалый на руках оседал, но у общинников выбора не было.
— Этот помещик — Пятибоков из Неёлово?
— Он самый, Иван Васильевич, — с удивлением подтвердил Макарий. — А вы откуда узнали?
— На него было заведено уголовное дело в XIX веке.
— Это не на него, а на Василия Ивановича, правнука, — поправил диакон молодого лейтенанта. — А Иван Васильевич завалящих мужичков скупал по дальним уездам, как и сами общинники прежде до него: в Гдов, в Порхов, даже в Великие Луки ездил, а здесь у нас в Пскове об этом и не знал никто. Когда преставился Иван Васильевич, то же самое стал делать его сын, и потом — внук, а вот правнук Василий Иванович к старости из-за подагры не мог из дому выехать, и то у одного соседа, бывало, дюжину крепостных купит, то у другого. Как увезут их к нему в поместье, то больше тех мужиков не видит никто. Сначала среди крестьян слухи поползли, а от них уже и до помещиков дошли. Из Питера по доносу одной барыни-соседки был отправлен в Неёлово в поместье к Пятибоковым полковник-следователь Кашин. За жестокое обращение с крестьянами штраф полагался небольшой, хоть сотню их зараз убей для забавы, но слухи были такие, что то ли дьяволу жертвы барин приносит, то ли оргии кровавые устраивает. За такое легко не отделался бы. Пытать людей, даже простых, еще царь Александр I запретил, а дворян тем паче. Но боялись, что под страхом каторги Василий Иванович и без пыток про язычников разболтает.
Нашему монастырю в те годы архимандрит Алексий в Пскове покровительствовал. Прежде всего он договорился с Неёловским священником, чтоб задним числом тот в приходскую книгу якобы погребенных записал. После написал поручительное письмо в Тайную канцелярию, а потом с доносчицей-барыней беседу провел: анафемой пригрозил, если она не признает своего бывшего крепостного в бродяге, которого к ней приведут, а в случае, если признает, пообещал похороны по первому разряду в Троицком соборе со святыми за упокой. Был там еще врач из Пскова, который перед этим вместе с Кашиным раскопал могилы крестьян на кладбище, — безбожник, из тех, кто лягушек резали, ему и анафема эта, и похороны — тьфу! Но от денег он не отказался и засвидетельствовал, что кости были старые, подлинные, хотя прежде говорил, что новые. Мзду эскулапу старейшина напополам с Пятибоковым заплатили. Один только полковник Кашин, бессребреник, с чем приехал, с тем и уехал в Питер.
— А эти кости в могилах — их к приезду Кашина подложилѝ Они были те, что оставались после жертвоприношений?
— Из ямы достали их, куда закапывали, — подтвердил Макарий догадку лейтенанта. — Так у них по обычаю заведено: в реку бросить нельзя: мол царь водяной из-за объедков обидится — только в землю. Уже через несколько лет после этого дела крепостное право на Руси отменили, и язычникам стало проще. Люди на селе, теперь свободные, в карты начали играть да спиваться. Многие по миру пошли, и на Псковщине, как везде на Руси, нехватки в бродягах не было. Кого водкой заманивали, кому работу обещали.
Про легенду о староверах-беспоповцах Макарий добавил, что в Ящерах ее сочинили уже в XX веке перед революцией, когда государство прекратило гонения на старообрядцев. Язычники разорвали отношения с Церковью, но сохраняли их с Дионисийским монастырем и с приходом в Малых Удах до того злосчастного дня, когда в рыбацкую деревушку пожаловал коварный и жадный до чужого богатства отец Александр.
Иван Сабанеев вспомнил статью из «Википедии»:
— Английский дипломат в те же годы примерно видел ящера недалеко от Варшавы. Он из реки Великой как-то до Польши добрался?
— Тот, наверно, из Яшчарки был, — предположил диакон.
— Откуда?
— Сельцо было такое. Если по нынешней карте смотреть, то это не в Польше будет, а скорей в Белоруссии, на границе. При Польском восстании потом на общину русские казаки наткнулись. Людей шашками перерубили всех от мала до велика, а что с истуканом сталось, неизвестно.
— А другие общины еще оставались после крещения Руси?
— Оставались, а как же. На Волхове, например, в Чешуино. Ее Петр Великий разорил, а идола на монеты переплавил.
За всё время, что говорил за столом, Макарий не отрывался от своей кружки: сначала он опустошил почти в одиночку бутылку кагора, и теперь пил самогон. При этом, к удивлению Сабанеева, ясность выговора у диакона ничуть не пострадала, и единственной переменой в нём был легкий румянец, разлившийся по щекам.
— Я правильно понял, что с вашим архимандритом в епархии вы уже что-то обсуждали? — спросил Иван у него.
— Встречались. Пытались добиться помощи, — вздохнул Макарий. — Послал он нас, как в миру говорят.
— Что-то еще собираетесь делать?
После вопроса молодого лейтенанта в помещении скита повисла тишина, которую не сразу нарушил тихий голос малоудского настоятеля:
— Может, у вас как у полицейского получится лично на Александра повлиять? Слух прошел, что дело на его фонд заведено о мошенничестве.
— Попробую, — пообещал Иван отцу Власию. — Я слышал про дело.
За то время, пока диакон Макарий вел свой долгий рассказ, на улице стемнело. Принесли еще свечей. Масляно-желтый свет отбрасывал на стены высокие зыбкие тени пьющих за столом. Длинноволосый старик на табурете рядом с Сабанеевым уже давно находился в полной неподвижности. Иван не сразу понял, что тот, как собака, заснул с открытыми глазами. Зашевелился он, только когда лейтенант встал с табурета, прощаясь.
Снаружи на болоте был такой мрак, что, хоть открой глаза, хоть закрой — не заметишь разницы. До машины он доковылял кое-как, подсвечивая себе путь фонариком мобильного телефона, который, на свое счастье, не забыл зарядить перед выездом. По лицу то и дело хлестали сырые ветки.
О настоящей русской ухе из пяти видов рыб в Ящерах с лета не вспоминали, не до жиру стало. Но хоть бы на простую крестьянскую окунь или ершонок попался! В путах на траве бился лещ, не особо нажористый, парочка беребриц и десятка два плотвичек — все, как одна, сеголетки. Вместо старой сети рыбаки сплели к осени новую, с ячеей в два раза мельче, чем прежняя.
— Может, удочки лучше взять? Вон ведь соседи ловят… ловили, — поправился Доброгост Лешич.
— А я бы приваду другую попробовал, — сказал его брат Велибор. — Керосин, слыхал, хорош.
— Это раньше ламповый пахучий был, а нынешний самолетный… — Доброгост не договорил и поднял глаза на тропинку, которая вела вверх от берега. К рыбакам спускался участковый Дим Саныч.
Сверху над обрывом стоял полицейский «Козлик», хотя обычно к ним в селение он приезжал на личной «Ауди», и всегда в штатском. Сейчас на нем была полицейская зимняя куртка с погонами капитана и фуражка. Видно, торопился и не успел переодеться.
На берегу он пожал руку сначала новому старейшине Людмилу, потом старикам, Невзору и последним — молодому Богдану.
— Ну, чтò Весть какую привез? Или так приехал? — Людмил Асич чуть не добавил «побираться», но вовремя прихлопнул рот.
— По идолу вашему наклевывается сделка, — объявил участковый, перед этим немного помолчав для важности. — Мордвин есть у нас такой в Пскове, бывший поисковик из «Вахты памяти». Поднялся на оружии военных лет, но торгует всем. Человек серьезный, каналы налажены через границу. За ним уже давно полиция в городе присматривает. Сегодня в управлении я говорил со своим одногруппником по школе милиции, он в ОБЭПе работает и рассказал слово за слово, что из Питера к этому Мордвину приезжал эксперт по антиквариату Джон Оливер, англичанин, и вместе они дважды посещали Мирожский монастырь.
— Англичанин, и в Петербурге живет? — переспросил Людмил.
— Он — работник в представительстве британского фонда, называется «Зе опенспейс контемпорари арт фаундейшн». Главный офис в Лондоне, а филиалы по всему миру. Устраивают всякие перфомансы с инсталляциями, искусство современное продвигают, но лично Оливера больше к старине тянет, — в английской фамилии участковый настойчиво делал ударение на последний слог. — В 2015-м на черном рынке всплыл древний меч, который был утрачен тысячу лет назад. Оливер сопровождал сделку. Следствие развалилось, меч уплыл в Англию, и эксперта вместе с ним выслали туда же. Только через два года сумел визу восстановить.