Нектарий с невинным видом обернулся к спутникам:
— Кладка — древняя. Видать, не выдержала осеннего половодья.
До священника не сразу, но начало доходить, что случилось:
— Где истукан?! В келью снес или закопал где?!
Нектарий робко указал тоненьким перстиком в направлении черной воды. Гринспон забормотал что-то на лондонском диалекте кокни, в котором отец Александр не мог разобрать ни слова, хотя английским языком, как считал он сам, еще со школы владел в совершенстве.
— Объясните, что происходит, — скомандовала длинноногая девица.
— Сделка переносится. Скажите ему, — вместо переводчицы священник обратился к Мордвину. — На связь сам выйду.
Мордвин недобро сощурился на Нектария:
— Помощь не требуется?
— Обойдусь, — процедил сквозь зубы священник. — Выход отыщете?
Из кармана камуфляжной куртки Анатолий Мордвин достал собственный увесистый фонарь. Александру пришлось прижаться спиной к влажной стене, чтобы пропустить наверх его и миллионера вместе со спутницей. Девица на ходу что-то быстро шептала молодому боссу. Тот в ответ угрюмо мычал сквозь толстые губы.
Монах дождался, пока сверху затихнут голоса, и первым обратился к святому отцу:
— Корень всех зол есть сребролюбие, коему предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям.
— Полно юродствовать! — прошипел Александр в ответ. — Сам ни разу не забыл свою долю взять.
— Не забыл, отче. Да только я не крал эти деньги, а во храме нашем монастырском в ящик для пожертвований тайно подкладывал.
— Истукана тоже, никак, в дар Церкви приготовил?!
— А разве может быть лучшее предназначение для злата, отче?
— Половину свою возьмешь — и предназначай, куда хочешь.
— До сего дня вы не про половину, а про четверть говорили, — смиренно улыбнулся инок.
— Понял уже, что несправедливо с тобой поступил. Разделим по-братски.
— Не достанет Господу нашему половины от целого.
— И сколько надо Ему? — вздохнул священник с подавляемым гневом в голосе. — Ты ведь разумеешь, что одного моего слова на допросе достанет, чтоб в Серёдку тебя обратно под конвоем отправили?
— Читали вы, отче, о преподобном Еразме, греческом иноке, которого диавол искушал свое наследственное злато нищим раздать, а он не послушал его и украсил златом иконы?
— Историю эту записали в древности против иконоборческой ереси.
— Лжет, по-вашему, житие святое?
— Не то, чтоб лжет, да только при толковании недурно исторический контекст учесть. Сколько житий ты ни прочти, а мудростью подлинной не исполнишься: образования не хватит.
— Лжемудрым фарисеям в Царствие Господне вход заказан, а небеса открыты для нищих духом.
— Ну, таких-то, как ты, ангелы быстрокрылые еще на подлете к тем небесам разворачивают!
— Господь милостив!
— Не настолько. Зазря стараешься, — священник ухмыльнулся со страшной злобой.
Унизительное матерное ругательство, которое прибавил святой отец к сказанным словам, разнеслось под сводом лестничного пролета.
Когда Александр поднялся наверх и открыл дверь на улицу, перед ним вдруг возник плечистый незнакомец в кепке. Без церемоний он толкнул его к белой стене и принялся ощупывать карманы пальто.
На брусчатке перед братским корпусом валялся распотрошенный рюкзак Гринспона. Англичанин что-то возбужденно объяснял офицеру южной внешности. Длинноногая девица не успевала переводить.
Третьим полицейским был молодой лейтенант с бородкой, недавний гость священника. Пока его старший товарищ обыскивал Александра, юноша наблюдал за этой процедурой с выражением мучительного раздумья на лице.
О том, что Гринспон с переводчицей покинули свой люкс, дежурный с пульта в гостинице «Рижской» сообщил операм в номере в 3:44 ночи. Серая «Лада Калина» уголовного розыска стояла в соседнем с гостиницей жилом дворе. Полицейские подождали, пока такси Гринспона отъедет, погрузились в свою машину и на безопасном расстоянии двинулись следом.
С Рижского проспекта такси свернуло на улицу Горького и перед воротами областной больницы высадило двоих пассажиров. Оставшийся путь до монастыря Элайджа Гринспон вместе с компаньонкой проделали пешком и внутрь пролезли через пролом в монастырской стене, который еще вчера был заколочен досками. Кто убрал доски, стало ясно, когда навстречу англичанам из служебной двери братского корпуса вышел черный антиквар Мордвин. Каким-то образом ему удалось проникнуть в монастырь в обход слежки.
Внутри Мордвин вместе с гостями города пробыл двенадцать с половиной минут. Когда троица снова показалась снаружи, Расулов стащил рюкзак со спины иностранца и под возмущенные выкрики на двух языках вытряхнул на брусчатку его содержимое: бутылку воды, презервативы, банку каких-то таблеток, черный тюбик с кремом и тонкий дорогой планшет, в который англичанин вцепился обеими руками и ни за что не хотел отдавать.
Площадку перед братским корпусом монастыря освещал единственный фонарь. В круге света у стены стояла лавочка. Анатолий Мордвин, бывший поисковик из «Вахты памяти», дождался с непроницаемым лицом, пока Сабанеев проверит его карманы, уселся на скамью, достал сигарету и закурил как ни в чем не бывало.
Айрат Расулов еще переругивался с англичанами, когда дверь тихо отворилась, и показался одетый по-светски священник из «Верочки». Он смиренно поднял руки и дал Копьеву обыскать сначала пальто, потом брюки. Вопросов ему пока задавать не стали и усадили на скамейку к Мордвину.
Опера уже собрались вести задержанных к парковке монастыря, когда Айрат схватился за телефон:
— Что?! Какие, на хрен, реконструкторы?! — Он сунул трубку обратно в карман и обернулся к товарищам. — На берегу — бородатые мужики с мечами! Пятеро. Движутся к пролому в монастырской стене.
— Рыбаки из Ящеров, — сразу понял Иван.
Айрат Расулов жестом указал ему следовать за ним.
Копьев остался перед братским корпусом охранять задержанных. С места, где он стоял, дыру в ограде было не видно: обзор загораживал недействующий Спасо-Преображенский собор. У его дверей Айрат оставил молодого Сабанеева, а сам двинулся вдоль стены навстречу внезапным ночным гостям.
В полумраке за зданием Копьев заметил движение человеческих фигур и услышал, как Расулов громко скомандовал сложить оружие и поднять руки. Мужской голос что-то крикнул ему в ответ. Раздалось нескольких выстрелов — и всё затихло.
Обернувшись к Сабанееву, который до сих пор послушно стоял на своем посту, Копьев не сразу понимает, что происходит. У дверей старинного храма прямо перед молодым лейтенантом откуда-то возник косматый старик в черном тулупе с мечом в руке. Иван держит его на мушке.
Артем Копьев уже давно вытащил своего «макарова» из кобуры и сейчас сам тоже пытается прицелиться в полутьме с расстояния полсотни метров. На его глазах старик заносит меч. Иван без результата давит на спусковой крючок и, опомнившись, дергает большим пальцем рычажок на задней левой части затвора. Но выстрелить он не успевает. Раньше короткое лезвие опускается ему на голову.
Артем стреляет. Старик валится наземь как куль с мукой. Через считанные секунды он уже стоит перед собором между двумя мертвецами. Кепка Ивана, разрезанная сталью клинка от козырька почти до затылка, отлетела на плиты перед туристическим стендом. В шаге от тела юноши лежит убийца-старик и таращит неподвижные глаза в мутно-серое небо ночного города. Возле седого виска у него чернеет дыра от Артемовой пули.
Из-за храма снова слышны крики и стрельба. В обход древнего здания с пистолетом наизготове он бросается на помощь к Расулову. На пути вдруг встает кто-то невысокий и мощный телом. Как мельница он вращает перед собой лопастью клинка. Майор делает шаг назад и стреляет.
Тело несколько раз дернулось и затихло. Перед тем, как новый противник выскочил на него из тьмы, Артем успел разглядеть безбородое лицо убитого на земле, и понял, что застрелил малолетнего.
Мужик с черной бородой первым же взмахом меча едва не снес Артему его лысую голову с плеч. Майор успел прижаться затылком к стене — в паре сантиметров от его лица клинок высек искры из белого камня. Следующим выпадом враг выбил у него из руки пистолет. Уворачиваясь, Артем потерял равновесие и упал лицом в землю.
Он перекатывается на спину и встречается взглядом с язычником. Острие целит ему, лежащему, в грудь. Опер пытается отползти, но понимает, что не успеет, и машинально заслоняет лицо руками.
Раздались два выстрела один за другим. Когда Артем убрал руки, он увидел перед собой Айрата Расулова с пистолетом. Подстреленный Айратом бородач хрипел у стены собора и лежа пытался дотянуться до своего оружия на земле. Поднявшись на ноги, Артем подобрал в одну руку свой «макаров», а в другую — меч язычника.
Позади здания он увидел трупы двух первых нападавших, с которыми столкнулся Айрат: оба были старики. Первый из убитых, совсем дряхлый, лежал навзничь перед проломом в монастырской ограде. Другой был помоложе — он остался сидеть, прислонившись спиной к выступу малой закомары с крохотным зарешеченным окошком. Айрат посветил на него фонариком своего телефона. От полукруглой крыши вниз по белой штукатурке над головой сидящего мертвеца протянулся кровавый след.
Самому Расулову распороли куртку выше локтя, Артем заметил кровь, но рана не казалась серьезной.
Когда они вернулись к раненому бородачу, то обнаружили, что тот успел доползти до главной дорожки и по пути подобрал меч убитого мальчишки.
При виде полицейских чернобородый силится встать.
— Бросай!
Злодей пересел на колени и выставил лезвие вверх. Он попытался что-то сказать в ответ на приказ Копьева, но вместо слов из горла вырвалось бульканье. На губах появилась кровь. Майор не сводил пистолета с бородатого, пока холодное оружие не выпало из его размякших пальцев.
На ходу запихивая свой «макаров» в кобуру трясущимися пальцами, он пошел обратно к задержанным. Расулов за его спиной вызывал скорую.