Директор артели «Садко» Людмил Пересветович Асич скончался в машине скорой помощи по дороге из монастыря в больницу. Остальные участники нападения погибли на месте. В то же утро в деревне допросили Невзора Асича, младшего брата директора, и вдов погибших. Но за тысячу лет молчать в Ящерах худо-бедно научились, и мотив, который побудил четверых взрослых мужчин и одного подростка ворваться среди ночи с холодным оружием в православный монастырь, так и остался невыясненным.
В планшет Гринспона тоже не удалось заглянуть ни псковским следователям, ни британским. Наутро при ходатайстве британского консула миллионеру вернули вещи, а после допроса в ФСБ вместе с переводчицей отпустили на родину.
Бетти готова была порвать в клочья псковскую полицию. Только когда ей сообщили, что молодой лейтенант, который вел с ней переписку, погиб от рук проблемных деревенских сектантов, шеф-инспектор выразила соболезнования и немного поутихла.
Сюрпризом для следствия стала встреча в ночном монастыре с отцом Александром из фонда «Верочка». Мошенник явно имел отношение к сделке, хотя отрицал это. На вопросы замначальника ОБЭП Ильменя он отвечал, что ночью ему позвонил волонтер фонда инок Нектарий, по паспорту Алексей Сергеевич Пальцев, и молил приехать в монастырь. На вопрос священника, зачем это нужно, волонтер не ответил, но уверял только, что дело срочное.
Полицейские не обнаружили ночных входящих звонков в распечатке разговоров с телефона отца Александра и не поверили ему, но со всей внимательностью отнеслись к показаниям Алексея Пальцева, которого нашли перепуганным до смерти в подвале монастыря. Бывший рецидивист, а теперь инок Мирожского монастыря, рассказал, что Александр на днях принес в обитель картонную коробку, велел спрятать ее в подземелье и не открывать. Когда появились иностранные продавцы, коробки на месте не было. Перед англичанами отец Александр списал пропажу на Нектария и, когда они ушли, собрался будто покончить с ним тут же, в подземелье, но услышал снаружи полицию.
Кроме прочего, монах признался, что знал о мошенничестве с базой «Гамма» с самого начала и передавал деньги от одного директора к другому, но себе не брал ни копейки.
— Почему вы не рассказали об этом раньше? — в кабинете для допросов к нему обращалась помощница замначальника ОБЭП Ильменя, невзрачная блондинка лет тридцати в очках с тонкой оправой.
— Отец Александр угрожал обратно на зону меня отправить, и не было повода ему не поверить, — пролепетал в ответ на ее вопрос Леха Палец. — Знакомства в УФСИН у него крепкие еще с тех пор, как в колонии нашей в Серёдке служил. С начальником всё время вместе чаевничали.
— Вы, Ефремов, это подтверждаете?
— Лжет гаденыш!
Следователь строго посмотрела на отца Александра, в миру Александра Никитича Ефремова, подозреваемого по ст. 159 УК РФ ч. 3 в мошенничестве в крупном размере. С проворовавшимся и отлученным от прихода батюшкой никто давно не церемонился. Тот, в свою очередь, на очную ставку явился не в рясе, а в бежевом костюме, что был ему немного мал. Волосы с бородой он постриг, и выглядел совершенно по-светски.
Девушку-следователя раньше Александр не встречал: все допросы вел лично замначальника ОБЭП Ильмень. Теперь ей пришлось импровизировать роль злого полицейского, а Ильмень в расстегнутом кителе, из-под которого торчал огромный живот в форменной синей рубахе, молчал на другом краю стола и только иногда при ответах священника равнодушно хмыкал. Рядом с ним на уголке пристроился лысый майор Копьев — тот, что арестовывал Александра в Мирожском монастыре. Он был из другого ведомства, сидел тихо, и непонятно, зачем вообще явился.
— С каждой суммы я ему четвертину отсчитывал!
— Предлагалось мне, но я ни копейки не взял.
— Ефремовым предлагалось?
Нектарий перевел взгляд с разгневанного Александра на девушку-следователя:
— Им, матушка. А когда я предложение его беззаконное отверг, то он меня стращать колонией начал.
В колонии строгого режима в Серёдке контингент был разве что немного праведней, чем в самой преисподней, но даже там Алексей Пальцев по кличке Палец выделялся какой-то особенной дьявольской мерзостью перед всеми заключенными, включая безмолвного голиафа Шкарина, который на свободе голыми руками ломал шеи юным девицам и даже обликом своим походил скорей на зверя, чем на человека. Александр знал о преступлении Пальцева и не без сокровенного злорадства наблюдал гонения, каким подвергали его заключённые. Мысленно бранил себя за это, но не мог избавиться от греховного чувства. Только ради того, чтоб воспитать в душе необходимое священнику человеколюбие, он терпел общество Пальцева, помог выйти ему на волю, принял на работу в фонд, и теперь проклинал на чем свет свои духовные упражнения.
Когда в колонии в храме Пальцев рассказал ему о своем чудесном видении, отец Александр решил, что тот выдумал его по простодушию, чтобы сблизиться с единственным человеком на зоне, кто не выражал открыто к нему своего презрения. Просьба благословить его на монашество неприятно, как и всё, что исходило от Пальцева, удивила святого отца, но причины отказать он не нашел и похлопотал, как того велел долг, о досрочном освобождении для будущего инока.
На воле Александр пристроил своего протеже в Мирожский монастырь и надеялся никогда не видеть его боле, однако новопостриженный Нектарий проведал об открытии «Верочки» в Ольгинском храме и прилепился к фонду как пиявка к заднице. С благословения мирожского Варфоломея, который сам желал, наверно, пореже видеть Нектария подле себя, он стал добровольцем, а потом устроился в штат без зарплаты: заполнял отчеты, вел корреспонденцию, развозил пакеты с помощью по деревенским подопечным и знал слишком много, чтобы оставить его без доли.
— Свидетельница Ризина сообщила, что Ефремов планировал расправиться с гражданами, которые распространяли информацию о мошенничестве в сети интернет. Буквально: «кара им будет страшная». Пальцев, вы слышали эти слова от своего директора?
Нектарий послушно закивал головой:
— Было, матушка.
— Какая, к бесям, Ризина?! — опешил стриженый священник.
— Екатерина Александровна Ризина. Продавец в церковной лавке при Ольгинском храме.
— Катерина что ль?! Так она же — дура набитая! Неужто сами не разглядели?̀! — Александр перевел ошарашенный взгляд с молодой следовательницы на толстяка Ильменя. — Одной справку в желтом доме выдать впору, а про другого не хуже моего знаете. Вы думаете, коли рясу он напялил, да крест надел, то и благочестием тут же исполнился? Слыхал я, будто вера Господня людей преображает, да, сколько лет служу, только противное вижу: что человек сам веру под потребность свою переделывает, да вертит ею как хочет. Одним она нужна, чтобы со страхом смерти совладать, другим для утешения в горестях, а третьим, — Александр выразительно указал через стол на Нектария, — срам душевный покрыть.
Нектарий опустил глаза и тихо промолвил:
— Кто без греха, первый брось в меня камень.
Александр покрутил головой, как будто и правда в поисках названного предмета, и, не найдя его, вдруг вскочил из-за стола и вцепился монаху в тонкую шею. От натуги узкий пиджак только что не затрещал у священника в плечах.
Личико монаха надулось, стало пунцовым, глаза вылезли из орбит и бегали по сторонам. Копьев из уголовного розыска — с любопытством, а Ильмень — с начальническим выжиданием уставились на блондинку в очках.
Девушка не спеша поднялась со стула, резким движением оторвала правую руку отца Александра от горла жертвы, и пальцем свободной руки надавила на некую заповедную точку на шее у священника, отчего несчастный ойкнул и плюхнулся на свой стул. Спасенный Нектарий с красным лицом елейно улыбался ему.
— Я теперь точно уверен, что Ваня был прав: алкаш из Малых Удов не наврал в заявлении. Изначально Ефремов откуда-то узнал про святилище в Ящерах и подговорил его вместе с Лехой Пальцем залезть туда и забрать статую, которую потом уже без участия алкаша перевезли в монастырь. Младшего Родича действительно убил Леха Палец, но изуверы не стали заявлять об убийстве, начали сами искать статую.
— И пришли в монастырь одновременно с нами?
— Кто-то мог им слить, что Мордвин привозил туда эксперта-англичанина и готовит сделку. Я напросился у Ильменя на очную ставку. Палец утверждает, что ему было поручено охранять коробку с неизвестным содержимым, но Ефремов забрал ее раньше. Священник, естественно, всё отрицает.
Неподалеку гогочут пьяные мужики. На пол с их столика летит бокал с пивом. Гогот становится еще громче. Мимо стойки, за которой сидят Копьев с Расуловым, пробегает с тряпкой в руках брюнетка в голубой форме заведения. Пока она внаклонку собирает осколки и вытирает пол у весельчаков под ногами, те заказывают у нее еще пива.
Артем тоже машет рукой бармену. Обслужив его, молодой парень с бородкой возвращается на другой край стойки к друзьями, с которыми до сих пор о чем-то болтал.
В этом же баре, через дорогу от управления, они на прошлой неделе отмечали День милиции. Подвыпивший Сабанеев показывал всему отделу фото своей престарелой лохматой дворняги по кличке Мегре. Саша Елисеева попыталась расспросить его про личную жизнь, но Иван застеснялся и толком ничего не ответил. Кроме собаки, с ним в квартире жили родители и бабушка.
Мать с отцом кое-как держались, а бабушка проплакала все поминки. Опера немного посидели вместе с родными в полицейской столовой и разъехались по рабочим делам. Уже поздним вечером Копьев заглянул к Айрату в кабинет и предложил ему после работы зайти выпить. Айрат удивился, но позвонил жене и сказал, чтоб садились ужинать без него.
Артем второй год не употреблял спиртного. Он пил минералку и утром на кладбище, и днем в столовой, но вечером в баре «Аквамарин» попросил пятьдесят водки. Айрат сначала его отговаривал, но потом сам взял себе коньяку. В третий раз, не чокаясь, опера подняли рюмки.