— Возлюби ближнего своего как самого себя, — повторил Валерка великую истину, которую долгие годы святой отец вдалбливал в головы спецконтингента.
— Верно. А еще какие помнишь?
— Не убий. Не укради. Прощай врагов своих.
Александр одобрительно закивал:
— И что ты скажешь, Валерий, каждый христианин эти заповеди блюдет?
— Не каждый, батюшка, — поразмыслив, отвечал Валерка.
— Верно, не каждый. И кто в этом виноват?
На Валеркином лице появилось выражение неглубокого, но мучительного раздумья.
— Ящеры? — наконец неуверенно предположил он.
По старой привычке Александр заготовил в голове целую поучительную серию наводящих вопросов с ответами, но Валерка всё сбил своей несусветной глупостью. Бывший священник так и не нашелся, что сказать ему и с сердитым шуршанием развернул газету.
— А кто? — спросил Валерка через минуту.
— Ящеры, ящеры, — раздраженным тоном отозвался Александр, не отрывая глаз от предновогоднего номера городской газеты с поздравлениями и итогами. Сам сказал бы, до чего дрянной год, да знал, что следующий для него еще дрянней будет.
Сетка трещин на потолке похожа на зимнюю фотографию речного бассейна из космоса: с главной рекой от карниза до двери и многочисленными притоками, в которые впадают едва заметные под снегом побелки речушки и ручейки. Одна из таких речушек огибает крепеж люстры, с рожков которой на черных нитках свисают три шарика: зеленые, с золотыми блестками.
От розетки к карнизу тянется провод гирлянды. Гигантская снежинка из белой фольги на стекле за тюлем загорится в свете лампочек то красным, то синим, то зеленым, то желтым. Матвей сам ее вырезал на уроке творчества. Ножницы неудобные были, и учительница тройку поставила, но Дашка сказала, что всё равно красиво. Можно было бы еще у Дашкиной соседки спросить, но ее на все зимние каникулы забрала к себе в деревню тетка.
Нынче у них целых два новогодних утренника было. Первый — свой детдомовский, а потом какой-то фонд поздравлять приходил: Дед Мороз, Снегурочка и кот с собачкой. Дашке ноутбук подарили, а Матвею — геймбой.
Хоть и с подарками, но Деды Морозы были ненастоящие. Тот, что детдомовский, вообще в женских туфлях пришел. Старшаки какое-то слово говорили, Дашка велела не повторять, да Матвей всё равно не запомнил. И первый, и второй утренник он просидел, ни разу не улыбнувшись, а, когда снегурка с котом из фонда потащили его вместе с другими детьми водить хоровод, он как крючок в корягу вцепился в свой стульчик, и пришлось оставить его в покое.
После утренников Матвей пошел вместе с сестрой к ней в комнату. Геймбой выколупал из коробки и, пока разбирался, как запускать игры, Дашка у него подарок отобрала. Еще и «деревней» обозвала. Сама дура! Ей ноутбук для учебы подарили, вот и занялась бы, а то ведь так и лежит на столе в коробке.
Дашке звонили и поздравляли весь вечер. Сначала девчонки с ее школы и одна с института, а после них — тетя Аня, это дяди Андрея жена, царство ему небесное. Ей всякого наговорила, а потом сказала Матвею трубку передать. Пожелала счастливой судьбы, чего-то еще и обещала на новогодних каникулах приехать к ним в детский центр. До этого она только раз была, с дядей Андреем. А сам он часто приезжал: в будние — так просто посидеть, а по субботам возил их с сестрой в приют собак навестить, а Окушок у тети Ани так и прижился.
В приюте Матвей вместе с Дашкой гулял с Боцманом, а потом с Мальком, а потом еще и с другим кем-нибудь. Боцман с Мальком в одном вольере жили вдвоем, пока в ноябре еще третью собаку к ним не подселили из Волженца, а после четвертую из тех, что еще до них в приюте жили. Обе рыжие. Ту, что из Волженца, зовут Щетка, а вторую, старую, — Сонька.
Еще до эвакуации люди со страху побежали с реки, а с эвакуацией совсем беда началась. Где раньше в вольере две собаки сидело, то теперь и по четыре, и по пять. В интернете всё время просили людей деньгами помочь, и люди помогали. Фарш, крупу покупали для собак. Но попробуй из этой крупы каши навари на всех, да еще убери за каждым! Работники и взрослые волонтеры валились с ног.
Дашка помогала, и Матвей — вместе с ней. Собачий вольер — тот же хлев, и запах похожий, только вместо соломы сено. Один раз он у себя в Малых Удах вместе с мамой, царство ей небесное, стелил подстилку в хлеву. Потом поэтому в приюте, когда в будках надо было менять сено, справлялся не хуже взрослых. Все хвалили его и удивлялись, как это такая сложная работа спорится у него.
Из пятиэтажки напротив их детдома доносится собачий лай, почти как в приюте. Везде фейерверки бабахают, вот пес и боится — это сестра ему объяснила. Матвею грустно-прегрустно. Еще грустней, чем на празднике с утра было. Геймбой Дашка ему вернула, но все игры в нем скучные и похожи одна на другую. Запустит одну, поиграет пять минут, и на следующую переключает. Дашка вместе с ним на одной подушке зубрит по тетрадке: у них в институте не как в школе, учебников нет, а только тетради, в которые они сами же уроки и пишут. За что так, Бог его знает.
Отбой в младшей школьной группе в честь праздника перенесли на час, но и от этого лишнего часа остались только две минуты. Пора прощаться. Даша поглядела в телефон и положила Матвею ладонь на плечо:
— Ну, топай спать.
— Не хочу, — голос у него было такой, что стало понятно: сейчас заплачет.
— Надо. Воспитатели ругаться будут.
— Новый год ведь!
— Прошел Новый год. Спать пора, — сказала Даша.
— А Дед Мороз не придет?
— Какой? Третий, что ль?
— Настоящий!
Матвей всхлипнул и начал плакать сначала тихо, а потом всё громче и громче. Тетрадь с лекциями с шорохом скользнула на пол. Под одеялом Даша крепко обхватила младшего брата за плечи, лицом зарылась в его рыжую шевелюру и сама зарыдала.