Это уходила будто ее собственная юность: Вот появилась перед глазами нежданно-негаданно — и опять исчезла, пропала за углом твоего сорокового года. Позволь, позволь, ты же сама подгоняла время, не жалея молодости, лишь бы только сбылись твои давние желания. Так чего же тебе еще нужно? Однако горечь потерянного времени осталась. О-о, да ты, неблагодарная, начинаешь считать пустые годы! Что бы ни говорили, а женское счастье редко бывает на всю жизнь: оно или слишком раннее или уже позднее. И не копайся ты, пожалуйста, в душе, ни к чему. Прошлые беды — плохой помощник в будущем. Учись мудро относиться к бедам, как те некрасовские женщины, которым ты старалась подражать...
Она включила радио и снова прилегла, ожидая и не ожидая Георгия. Москва передавала эстрадный концерт. Павла любила легкую музыку, хотя по складу жизни ей следовало бы больше любить серьезную музыку. И сейчас она с удовольствием слушала, как где-то
Скачет всадник загорелый,
Крепко держит повода.
Увезет тебя он смело
В чужедальни города.
Но сегодня даже легкая музыка была бессильна против усталости — тяжелый сон одолевал ее... Почти до утра она странствовала по «газовым полям». Она вечно опаздывала во сне: на поезда, на пароходы. И ей виделось, как она спешила домой, чтобы встретить Георгия из командировки, но, конечно, опоздала — он уже лег, не поужинав... Она очнулась: да, он лежал рядом с ней и чему-то улыбался. С недавних пор ее сны не обрывались как раньше, досадной пустотой, а точно бы продолжались наяву.
— Когда же ты приехал?
— Час назад.
— Я ждала тебя весь вечер.
— Машина сломалась в пяти километрах от города.
— Боже мой, ты, значит, не спал всю ночь!
— Нет, я прикорнул в машине, пока мой «шеф-шофер» возился с мотором. А вот ты, матушка, наверное, не выспалась.
— Что, опять разговаривала? Это я с тобой научилась разговаривать во сне.
Он грузно опустил руку на снежный распадок ее крутенькой груди, и она потянулась к нему, поощряя его своей нерастраченной нежностью...
Потом долго лежали молча, веря и не веря, что они вместе, и стараясь не мешать друг другу.
Позднее счастье бывает дороже молодого счастья. Все обиды Павлы отодвинулись теперь в прошлое и потеряли значение. Если она изредка и вспоминала их, то лишь для того, чтобы вовремя упрекнуть себя, а не мужа: естественная простота Георгия исцелила ее от крайней щепетильности, благоприобретенной за долгие годы одиночества. О, это одиночество! Есть ли на свете более тяжкая кара для женщины?.. Павла едва не спросила, о чем он задумался, но не решилась. А Георгий думал как раз не о себе: ему очень хотелось, чтобы она была счастлива до конца. Он не просто любил, он жалел ее. В наше время ходовое слово «любовь» очень возгордилось и порвало всякую связь с народным словом «жалость», позабыв о том, что они когда-то считались близнецами. Нет, он не перестанет жалеть Павлу и, стало быть, не разлюбит ее, что бы ни случилось. Георгий тоже чуть не заговорил сейчас, да спохватился: еще может не понять этих рассуждений о любви и жалости, хотя и филолог. Павла отметила его движение и оценила сдержанность Георгия. Они слабо улыбнулись, продолжая думать каждый о своем. Вдруг Павла забеспокоилась, что же такое надо обязательно сообщить ему? Стала перебирать события минувших дней: не то, не то, все не то. Ну и память! Совсем потеряла голову. И вспомнила наконец. Затаилась на минуту, не зная, как лучше передать: или с торжественной ноткой в голосе, или буднично, как о деле давно решенном. Да и сбилась на что-то среднее.
— А вечером была Шурочка, в воскресенье у них свадьба.
— Как ты встретила ее?
— Дружески, конечно.
— Ну, спасибо тебе, Павлуша.
— Я сама выросла без матери.
— Не заметишь, как станешь бабушкой! — И он поднялся, начал одеваться. — Мы живем в золотой век молодых бабушек!
Она встала вслед за ним: бабушкой не бабушкой, а домохозяйкой ты быть обязана. Пора готовить завтрак.
Когда Георгий ушел на работу, она раскрыла свои чемоданы, в которых много лет хранились вещи про запас. Что бы подарить Шурочке? Отложила в сторону отрез на зимнее пальто. Пригодится девочке. Вспомнила о русских сапожках, привезенных отцом из Вены. Хороши сапожки, но и они лучше подойдут невесте. Однако не мало ли? И отложила заветный соболий воротничок.
Для нее теперь и вещи утратили значение. Молодость прошла, а до той поры, когда женщины начинают молодиться, слава богу, пока далековато.
И все-таки она заглянула в зеркало. Темные, с порыжевшими кончиками, прямые волосы разметались по плечам. В глазах утренний, глубинный свет, которого раньше не было. Лицо горело так, что и смуглость кожи не могла скрыть румянца. Она постояла перед зеркалом, рослая, длинноногая, и осталась довольна собой вполне. Не хорошо, конечно, женщине в ее возрасте предаваться самообольщению, но, видно, это и есть зрелое счастье, когда бабий век, измеряемый сорока годами, еще ничего не значит.
Георгий шел через парк, по асфальтированной аллее, похожей в листопад на глухую просеку. Шел и думал о своих координатах на земле: Урал, Балканы, Таймыр, Куба... Человеку свойственно время от времени заново восстанавливать географию всей жизни — и не для того, чтобы не затеряться среди людей, а чтобы лучше понять, что ты успел сделать доброго для них. Человека связывают с большим миром не туристские маршруты, которые волен каждый выбирать по вкусу. Нет, только рабочие и ратные дороги остаются на карте твоей судьбы...
Он остановился около памятника уральским землякам, погибшим в Отечественную войну. Здесь кто-то уже побывал сегодня: на белом пьедестале свежие цветы. Наконец-то у нас дошли руки до памятников. Сколько их сооружено за последние годы: от самых скромных — на деревенских площадях, до таких величественных, как на Мамаевом кургане. Полувековой юбилей революции всколыхнул народную память — и она увековечила в камне сыновнее уважение к героям войны гражданской и войны Отечественной. Но есть еще и герои пятилеток. И хотя «нам общим памятником будет построенный в боях социализм», рыцари строек тоже достойны гранитной хроники.
С этим настроением и пришел Георгий на работу. На столе лежал готовый отчет по меди. Было чем порадовать Москву: общие запасы колчедана резко увеличились за минувший полевой сезон. Он прикинул в уме, потом на бумаге: если мощность Березовского комбината даже удвоить, то все равно богатой руды хватит до начала двадцать первого столетия.
Потом он до обеда занимался делами м о к р ы х геологов: отовсюду требовали воду, а тут давала о себе знать прежняя недооценка гидрогеологии. Нужно приналечь...
И остаток дня ушел на совещание у начальника управления Шумского. Речь шла о проекте плана на будущий год.
Первым выступил главный геолог по нефти и газу Ворожейкин. Недавно стало известно, что скважина, пройденная для изучения подстилающих отложений, выявила наличие газа и на глубине свыше двух тысяч метров. Знаменитый вал-то, оказывается, имеет второй «этаж», и кто знает, сколько их всего, если копнуть еще глубже. Поэтому Ворожейкин предлагал и дальше вести разведку на валу и одновременно искать нефть рядом, на правом берегу Урала.
Шумский одобрил и горячо заговорил о правобережье. По его словам выходило, что река Урал как бы разделяет два крупных месторождения: одно уже открыто, другое еще предстояло открыть. Илья Михайлович не сомневался в успехе, и его уверенность подкупала многих. Ну да, конечно, газ, как а д ъ ю т а н т, сопутствует ее в е л и ч е с т в у нефти, но все же случаются разные отклонения. А Шумский был абсолютно убежден, что вслед за большим газом будет открыто целое нефтяное море. (Недаром в шутку говорят, что у него и в жилах течет девонская нефть).
Когда очередь дошла до Георгия, он сделал краткий обзор рудных залежей, что были разведаны за минувшее лето. И, в свою очередь, предложил начать поиски железа.
— Если только с нами согласятся, — заметил вполголоса начальник управления.
— Теперь, Илья Михайлович, общая атмосфера изменяется.
— Дай-то бог...
— Ни бог, ни царь и не герой! В конце концов добьемся сами.
— Ну-ну. Я, конечно, за.
— Не век же бытовать «концепции» этих пенкоснимателей, вроде Голосова, Аюпова и компании. Само время против временщиков...
Георгий был сегодня в ударе: план будущего года рисовался ему как очень интересный, хотя и трудный: геологические экспедиции приступали к разведке очередных «белых пятен». Шумский подумал, что Каменицкий не из тех, что опускают руки, когда их не поддерживают. Ну, не удалось ему в прошлый раз добиться своего в Москве, однако эту «железную идею» он так не оставит.
После совещания, вернувшись в свой рабочий кабинет, Георгий подошел к геологической карте Урала и надолго остановил взгляд на южном торце Главного хребта. Широкая диабазовая лестница уводит в глубь земли. Какие еще клады ждут своей очереди там, в самой толще недр? Говорят, чтобы узнать человека, нужно съесть пуд соли с ним. А для того, чтобы узнать землю, мало и человеческой жизни. Правда, иной раз кажется, что все давным-давно открыто, что больше и делать нечего на исхоженной вдоль и поперек земле. Но вдруг она снова порадует тебя своей щедростью, и ты с удивлением оглядываешься по сторонам, будто новичок. Не в этом ли беспрерывном узнавании родной земли тайный смысл нашего бытия?..
Через неделю Шумский получил телеграмму из министерства: ему предлагалось направить в Москву Каменицкого с практическими соображениями о скором плановом возобновлении разведки железных руд.
Георгий был доволен, но старался поглубже скрыть свою радость, во всяком случае, перед Шумским, который тепло поздравил его с первым успехом. Единственное, с кем он поделился приятной новостью, так это с Павлой. Она сказала:
— Видишь, оказывается, и министр задумывается над перспективными вопросами, а ты упрекал его в неумении одолевать текучку.