— Что это?
Добкин проследил за его взглядом.
— Это Вавилонский холм. Некоторые археологи считают, что на нем стояла Вавилонская башня.
Хоснер вгляделся внимательнее.
— Ты веришь в это?
— Кто знает?
Хоснер огляделся вокруг.
— А мы можем увидеть отсюда Висячие сады?
Добкин рассмеялся.
— Я по субботам не работаю гидом. — Он положил свою большую руку на плечо Хоснера. — Главные развалины на юге. Вон там.
— А здесь кто-нибудь живет?
— Арабы не любят это место. Считают, что здесь бродят призраки.
— Но ведь тут есть загон для скота.
Добкин кивнул.
— И маленькая деревушка среди развалин.
Хоснер затушил сигарету, сохранив окурок.
— А может эта деревушка оказаться нам хоть как-то полезной?
— Не думаю. Я просматривал отчеты армейских разведчиков, работавших в Ираке. Во многих иракских деревнях жизнь вообще на первобытно-общинной стадии, некоторые их жители даже не знают, что они граждане Ирака. Живут, как первые месопотамские крестьяне, которые начали осваивать эту местность пять тысячелетий назад.
— Значит, поблизости нет никаких современных средств транспорта и связи?
— На юге расположен городок Хилла. Но я не рассчитываю на то, что там узнают про нас. — Добкин помолчал, словно вспоминал что-то. — А ты знаешь, здесь есть небольшой музей и гостиница в южной части развалин, возле ворот Иштар.
Хоснер быстро повернул голову и взглянул на Добкина.
— Продолжай.
— Иракское Управление памятников древности построило эти два здания примерно двадцать лет назад. Я знаю директора музея. Доктор Аль-Ханни. Я встречался с ним в Афинах всего полгода назад. Мы переписываемся через нашего общего друга на Кипре.
— Ты серьезно? — Хоснер принялся расхаживать из стороны в сторону. — Сможешь добраться туда?
— Иаков, мы, выражаясь военной терминологией, блокированы, то есть окружены. Мы расставили часовых, люди заняли огневые позиции, и уверяю тебя, что и они проделали то же самое вокруг всего холма.
— Но если ты сумеешь проскользнуть…
— Доктор Аль-Ханни не появится там до конца апреля, когда начнется туристический сезон.
— Но там должен быть телефон.
— Возможно, и есть. И водопровод там, возможно, имеется. Но ты сам можешь догадаться, где Риш скорее всего разместил свой командный пункт.
Хоснер прекратил расхаживать и остановился.
— Значит, если ты сможешь туда добраться — в гостиницу или в музей, — у нас появится шанс установить связь с цивилизованным миром. Вдруг Аль-Ханни там, или, может быть, тебе удастся захватить джип, или, возможно, телефон не охраняется… Что скажешь, Бен?
Добкин посмотрел на юг, он различил силуэты каких-то руин. До места раскопок ворот Иштар как минимум два километра. Может быть, цепь часовых вокруг холма и не такая уж плотная. И все же ему хотелось хорошенько все рассмотреть при дневном свете.
— Я рискну. Но если они поймают меня, то заставят рассказать все, что я знаю о нашей обороне и вооружении. На допросах все говорят, Иаков. Ты прекрасно знаешь это.
— Разумеется, знаю.
— Тогда я предпочел бы иметь пистолет… хочу быть уверенным, что не попаду к ним в руки. Мы сможем выделить мне пистолет?
— Не думаю, Бен.
— Да, я понимаю.
— Нож, — предложил Хоснер.
Добкин рассмеялся.
— Ты знаешь, я никогда не понимал, как это у наших предков хватало храбрости уходить из жизни, бросаясь грудью на собственные мечи. Надо иметь огромную силу воли. И, должно быть, это очень, очень больно. — Добкин посмотрел вдаль. — Не знаю, смогу ли я сделать это.
— Ладно, давай поспрашиваем, нет ли у кого-нибудь лекарств, смертельных в больших дозах, — предложил Хоснер.
— Ценю твою заботу о том, как мне совершить самоубийство.
— Здесь более пятидесяти человек…
— Знаю. Да, я пойду. Но только после того, как осмотрю все при дневном свете. Отправлюсь завтра с наступлением темноты.
— Возможно, мы и не проживем так долго.
— И все же стоит подождать. Тогда у меня будет больше шансов на успех. А если я пойду сегодня, то только напрасно погибну. А мне этого не хочется, я должен выполнить задание.
— Разумеется.
Попыхивая трубкой, к Хоснеру и Добкину подошел Исаак Бург. Он шел тяжелой походкой человека, только что выполнившего неприятную миссию.
Разговор начал Хоснер.
— Он заговорил?
— Все говорят.
Хоснер кивнул.
— А он?..
— Нет, нет. Он жив. На самом деле мне и не пришлось сильно давить на него. Сам разговорился.
— Почему?
— Да все они такие. Добкин тебе расскажет. Хотя ты и сам видел их в Рамле. Смесь хвастовства, возмущения, истерии и страха. — Бург уставился на свою трубку. — А кроме того, я пообещал отпустить его.
Добкин покачал головой.
— Мы не можем этого сделать. Таковы законы войны. Любой пленный, побывавший в расположении обороняющихся, не может быть освобожден до окончания боевых действий. Нам здесь тоже следует соблюдать эти законы.
— В моем мире, я имею в виду мир, где действуют шпионы и секретные агенты, — начал Бург, — мы поступаем иначе. И я дал ему слово. А вы можете сделать для него исключение из медицинских соображений. Он ничего почти и не видел у нас. Нет смысла позволить человеку умереть только потому, что мы не можем оказать ему медицинскую помощь.
— Я подумаю об этом, — решил Добкин.
Хоснер слушал их спор. Его нельзя было назвать жарким, просто некоторые разногласия в понимании законов войны. Хоснер подумал, что Бург ведет себя очень непонятно. Некоторое время назад он готов был замучить пленного до смерти, а теперь пытается спасти ему жизнь. И, если они отпустят его, а потом арабы захватят холм и Бург к этому моменту не погибнет, ему наверняка обеспечена медленная и мучительная смерть. На месте Бурга он бы убил пленного и глубоко закопал труп. А Добкин — он просто отличный солдат. Преданный, умный, даже изобретательный. И все же действовал он строго по уставу. Хоснеру уже начал надоедать их спор.
— Ладно, хватит об этом. Что он сказал?
Бург выбил трубку об каблук.
— Сказал? Он много чего сказал. Зовут его Мухаммад Ассад, он ашбал. Вы знаете это слово. «Тигренок» — палестинец, оставшийся сиротой во время войн с Израилем. Они воспитывались в палестинских организациях боевиков. А сейчас они все взрослые. И не любят нас.
Добкин кивнул.
— Да, последствия войны многочисленны. И это — худшее из них. — Он задумался об ашбалах. Как много оборванных сирот, плачущих над телами своих родителей, видел он среди развалин арабских деревень. Война. И теперь все эти юные жертвы войны стали взрослыми. Они были кошмарами, являвшимися средь бела дня. — Да, они не любят нас, это уж точно, — согласился Добкин.
— Совершенно верно, — поддержал его Бург. — Они очень опасны. Научились ненавидеть сразу, как только начали соображать. Отрицают все обычные нормы поведения, ненависть к Израилю стала их родовой религией. — Он сунул руку в карман в поисках табака. — А военной подготовкой они занимаются с того момента, как начинают ходить. Чертовски хорошо подготовленная группа.
— Сколько их? — спросил Добкин.
— Сто пятьдесят.
Наступило молчание.
— Ты уверен? — переспросил Хоснер.
Бург кивнул.
— Откуда у тебя такая уверенность?
Бург улыбнулся.
— Солдаты обычно врут о таких вещах, не так ли, Бен? Вот и пленный сказал сначала, что их пятьсот человек. Но я на это не купился. Поэтому вы и слышали его крики. В конце концов мы сошлись на ста пятидесяти.
— У них есть тяжелое оружие?
Бург покачал головой.
— Они не ожидали вооруженного сопротивления, но почти все вооружены автоматами «АК-47».
— У них где-то поблизости должна быть база, — предположил Добкин.
— Не совсем поблизости. В пустыне Шамиях, это на другом берегу Евфрата. Добрая сотня километров отсюда.
— Главный у них Риш? — спросил Хоснер.
— Да, он самый главный. Есть у него помощник, лейтенант по имени Салем Хамади, еще один наш старый знакомый. Этот Хамади палестинец, да к тому же еще и ашбал. А Риш, как вы знаете, не ашбал и не палестинец. Он родом из Ирака. Его деревня недалеко отсюда. Но, как бы там ни было, некоторое время назад они объединили свои силы и начали вывозить мальчиков и девочек-сирот из различных лагерей. В отряде ашбалов около двадцати женщин. Мухаммад говорит, что они несколько лет тренировались в пустыне Шамиях для выполнения специальных заданий, о которых никто ничего не знал.
— А сейчас они знают, для чего находятся здесь? — поинтересовался Добкин.
— Им сообщили об этом только тогда, когда самолет Риша пошел на посадку. Да и то точно не сказали, сколько ждать «Конкордов» — один или два. — Бург помолчал, наверное, вспомнив «Конкорд 01». — Им сказали, что они будут удерживать нас в качестве заложников по различным политическим причинам, некоторые из которых Мухаммад Ассад так и не понял. Он признался, что они были сильно потрясены нашим сопротивлением. Мне кажется, ашбалы не ожидали, что им придется сражаться и терять людей. Готовы они были только к тому, чтобы вытолкать из двух самолетов израильских гражданских лиц, и вдруг внезапно получили отпор и потеряли несколько человек убитыми.
— Но они опытные бойцы, — заметил Хоснер. — Ты сам сказал об этом.
Бург покачал головой.
— Я не говорил, что они опытные бойцы. Хорошо обученные, да, но это совсем другое. Никто из них до сих пор не принимал участия в боевых действиях. — Бург задумался. — Понимаете, это не первый пример того, когда сирот с детских лет воспитывают, как солдат. Таких примеров история знает массу. Но на самом деле они никогда не были лучше обычных призывников. А во многих случаях даже гораздо хуже. Солдаты-сироты, как и другие дети, воспитанные в приютах, несколько глупее своих сверстников, выросших в нормальной обстановке. То же самое и с ашбалами, я уверен. Они не очень хорошие солдаты. Им недостает воображения, у них практически нет личных целей в жизни. Не хватает им и опыта гражданской жизни, а эмоциональное развитие заторможено. У