Шофер осторожно покосился на него.
Ласков повернулся и через силу улыбнулся.
Шофер кашлянул.
— Домой, генерал?
— Да. Домой.
Глава 15
Утренние навигационные сумерки начинались в шесть часов три минуты. Небо засветилось совершенно безоблачной синевой. В воздухе стояла легкая прохлада, холм окутывал запах утренней сырости от реки. По мере того как воздух становился теплее, от воды поднимался туман. Кое-где защебетали птицы. В шесть часов девять минут солнце поднялось над видневшимися в отдалении вершинами гор Загрос на территории Ирана и рассеяло стелившийся над землей туман.
Хоснеру было интересно, что могли думать древние обитатели долины об этих загадочных, покрытых снегом горах, когда из-за них каждый день появлялось солнце. А потом однажды оттуда пришли персы, кровожадные полуварвары, и разрушили древнюю цивилизацию Тигра и Евфрата. Но со временем завоеватели приобщились к культуре древних обитателей долины.
Примерно раз в столетие новая орда голодных и свирепых обитателей гор опустошала окружающие территории современных Ирана и Турции. Древние города и деревни подвергались разрушению и ограблению, жителей насиловали и истребляли, а затем, когда оседала пыль над развалинами и убийства прекращались, города и деревни продолжали жить под властью новых правителей. Но потом с юга, из пустынь, пришли арабы и уничтожили древнюю веру и богов.
Однако хуже всех были монголы. Они принесли с собой такое ужасающее разрушение городов и древних ирригационных систем, что Месопотамия уже не восстала из руин. Земля, на которой когда-то проживало двадцать или тридцать миллионов человек — здесь была наравне с Египтом и Китаем самая высокая в мире плотность населения, — превратилась в пустыню, где осталось всего несколько миллионов преследуемых болезнями и охваченных страхом обитателей. Земля, которую постоянно возделывали в течение четырех тысяч лет, превратилась в пыль. Долину покрыли малярийные болота и пески. Никому не было дела до вод Тигра и Евфрата. Спустя несколько веков с приходом турок эта земля еще больше пришла в упадок. Когда в 1917 году англичане выгнали турок, они не могли поверить, что здесь находилась колыбель цивилизации. На месте легендарного Сада Эдема раскинулось ядовитое болото. Британские солдаты шутили: «Если это Сад Эдема, то хотел бы я посмотреть на преисподнюю».
«Неудивительно, что современные жители Ирака стали такими, какие они есть», — подумал Хоснер. В них сочеталась горечь за свою историческую судьбу с гордостью древнего рода. В этом и заключался один из ключей к пониманию сложной личности Ахмеда Риша. Если бы кто-то в Тель-Авиве или Иерусалиме осознал это, то, возможно, кому-то на ум пришел бы «Вавилонский плен»[6].
Хоснер покачал головой. Нет. К такому выводу легко прийти, когда стоишь на земле Вавилона. Но это не будет столь очевидно людям из военной разведки, которые работают с материалами радиоперехвата, радиолокационного наблюдения, с аэрофотоснимками и донесениями агентов.
И все же израильская разведка отличалась воображением и нестандартным мышлением. Если они повнимательнее изучат психологический портрет Риша — романтик с манией исторического величия и все такое прочее, — то, возможно, и смогут сделать правильные выводы. Хоснер надеялся на это.
Хоснер принялся осматривать линию обороны. Теперь у них появилось еще два автомата «АК-47» и, пожалуй, достаточно боеприпасов, чтобы отразить атаку, подобную той, что была предпринята ночью.
Все занимались укреплением оборонительных позиций, за исключением небольшой группы добровольцев, вызвавшихся обшарить восточный склон холма в поисках оружия и боеприпасов. Они взяли с собой алюминиевые стойки и листы, собираясь использовать их как лопаты или совки, чтобы похоронить оставленных на поле боя двух мертвых арабов.
Среди израильтян семь человек получили ранения. Один из них — делегат мирной конференции Хайм Тамир — был ранен тяжело. Раненые вместе с Капланом удобно разместились в загоне для скота, где Хоснер приказал организовать лазарет, под присмотром двух стюардесс.
К передней кромке правого крыла «Конкорда» соорудили из земли и глины нечто вроде насыпи со ступеньками, чтобы было легче подниматься на крыло, а оттуда в самолет. Вспотевшие, раздетые по пояс мужчины пользовались самодельными инструментами, сделанными из обломков самолета. Землю таскали в сумках и одеялах, а утрамбовывали руками и ногами.
Хоснер забрался на почти готовую насыпь, перепрыгнул с нее на крыло и вошел в пассажирский салон через аварийный выход.
В хвостовой части салона, уставившись на него, сидели Добкин и Бург. Что это, заседание трибунала?
Хоснер двинулся по проходу. Солнце светило сквозь маленькие иллюминаторы, а в его лучах, пробивавшихся через дыру в герметической перегородке, плыли частицы пыли.
— Доброе утро, — поздоровался Хоснер, оставшись стоять в проходе. В салоне еще чувствовался запах горелого керосина.
Оба кивнули ему в ответ.
Добкин прочистил горло.
— Иаков, нам очень жаль, но, если мы хотим добиться соблюдения дисциплины, мы должны быть безжалостны по отношению к тем, кто не подчиняется приказам.
Хоснер демонстративно посмотрел на свои часы.
— Послушайте, единственное, в чем вы правы, так это в том, что я действительно не могу командовать людьми, не исполняющими приказы. А командую здесь я. И если кто-нибудь откажется выполнять мои приказы, включая и вас обоих, то этот человек будет арестован и предан суду.
Добкин наклонился вперед.
— Ты решил взбунтоваться?
— Я бы это так не назвал.
— А я бы назвал. Старший по рангу среди нас министр иностранных дел. И, как избранный член кнессета, он…
— Забудь об этом, генерал. Большинство вооруженных людей подчиняются мне. Министр иностранных дел может быть главным формально, но на деле главные здесь мы, и вы это понимаете. Именно поэтому вы даже не потрудились пригласить его на наше маленькое совещание. Единственный вопрос заключается в том, кто главнее из нас троих. Я заявляю, что главный я. Но если вы хотите, чтобы мои приказы передавались через министра иностранных дел или через кого-то из вас, то меня это вполне устраивает. Но вы должны хорошо понимать, кто отдает эти приказы. Договорились?
Воцарилось долгое молчание, потом впервые заговорил Бург:
— Мне кажется, что это классический маневр, основанный на теории игр фон Неймана-Моргенштерна[7]. Иаков, с нашего молчаливого согласия, узурпировал власть, лишив ее министра иностранных дел. И после того, как мы сделали этот шаг, обратной дороги для нас уже не было. А теперь Иаков ловко заставляет нас подчиняться ему. Совершенно в духе Макиавелли. — Голос Бурга звучал спокойно.
Хоснер промолчал.
Снова воцарилось долгое молчание, которое нарушил Добкин.
— Зачем ты делаешь это, Иаков?
Хоснер пожал плечами.
— Наверное, потому, что я здесь единственный, кто понимает, что делать в данной ситуации. Я доверяю себе. А вы меня немного беспокоите.
Добкин покачал головой.
— Нет. Мы попали сюда по твоей вине. И теперь ты хочешь спасти нас. Хочешь быть героем и гордо держать голову, если… когда мы вернемся домой. И тебе ни с кем не хочется делить славу.
Лицо Хоснера залила краска.
— Считай, как хочешь, генерал. — Он повернулся и направился к двери, бросив через плечо: — Совещание штаба ровно в полдень. Здесь, в самолете.
Выйдя из самолета, Хоснер разыскал Бекера и Кана. Они сидели в тени дельтовидного крыла, склонившись над схемой дополнительной силовой установки. Хоснер присел рядом на корточки.
— Почему у нас ничего не вышло с радиосвязью прошлой ночью?
Ему ответил Кан:
— Мы никак не могли сосредоточиться из-за этого проклятого шума.
Хоснер улыбнулся.
— Извините. Сегодня ночью мы постараемся не шуметь.
— Молю Господа, чтобы мы до темноты убрались отсюда, — заметил Кан.
Хоснер посмотрел на него.
— Думаю, в большей степени это будет зависеть от вас двоих.
Бекер поднялся.
— От меня. Ведь я командир корабля. Если мы сумеем связаться с кем-нибудь по радио, это поставят мне в заслугу. А если нет, то и обвинят в этом меня. — Тон Бекера был достаточно холоден.
Хоснер тоже поднялся.
— Разумеется. Все высматривают в небе самолеты. Я приказал, если кто-то заметит самолет, он должен со всех ног мчаться к вам. Насыпь со ступеньками будет готова через несколько часов. Так что, если обнаружат самолет, вы за две минуты успеете попасть в кабину и попытаетесь установить связь. Вас это устраивает?
— Вполне, — ответил Бекер.
Хоснер поднял взгляд на крыло, похоже, он обдумывал какое-то решение.
— Я заберу остатки топлива.
Удивленный Бекер уставился на него.
— Но мне нужно топливо, чтобы запустить дополнительную силовую установку, тогда радиостанции будут работать от генератора.
— Дополнительная силовая установка не работает, да и не заработает. А главная наша задача не допустить сюда арабов. Даже если вы и запустите установку, от нее будет чертовски мало пользы, если в вашу кабину усядется Ахмед Риш. Капитан, мне нужно топливо для изготовления зажигательных гранат.
— Я не могу позволить вам забрать топливо.
Хоснер внимательно посмотрел на него. Эти технари сильно отличаются от простых смертных.
— Вы зря тратите время на эту силовую установку. Возвращайтесь в кабину и работайте с рациями, пока не сядут батареи. Сейчас у нас нет времени беспокоиться об электричестве на будущее. Потому что будущего может и не быть, если мы не займемся подготовкой к бою, как делали это вчера. — Хоснер посмотрел на Бекера, затем перевел взгляд на Кана и понизил голос. — А кроме того, я не хочу, чтобы топливо находилось в крыльевых баках. Достаточно одной трассирующей пули, чтобы поджарить вас обоих в кабине.