Хоснер отпрянул назад, потом бросился на Риша, но Добкин остановил его, крепко обхватив руками.
Риш наклонил голову.
— Мы в расчете. Нанесенное мне оскорбление смыто. Око за око, зуб за зуб. Ни больше, ни меньше.
Хоснер взял себя в руки и освободился от объятий Добкина.
— Да, я согласен, Риш. Но осталось еще небольшое оскорбление в виде взорванного самолета и пятидесяти погибших людей.
Отведя взгляд в сторону, Риш ответил:
— Я не желаю это обсуждать. У вас есть возможность спасти остальных пятьдесят человек. — Он посмотрел на Добкина. — Как военный вы должны понимать, что сопротивление бесполезно.
Добкин двинулся к Ришу. Он услышал шуршание одежд в темноте, но Риш предупредительно вскинул руку, и тени отпрянули назад к стенам. Добкин остановился всего в нескольких сантиметрах от него.
— С военной точки зрения сопротивление было бесполезным и прошлой ночью. Но мы разбили вас. А сегодня наше положение еще более упрочилось.
Риш покачал головой.
— Сегодня мы захватим холм, генерал.
Хоснер положил руку на плечо Добкина.
— С меня довольно. Я хочу вернуться назад.
Риш кивнул.
— Надеюсь, вы будете достаточно демократичны, чтобы предоставить каждому право проголосовать, господин Хоснер.
— Да, мы все решаем голосованием, Риш. О нашем решении я сообщу вам до захода солнца. Кстати, заодно отошлю вам пленного, он нуждается в медицинской помощи. Вы сможете ему ее оказать?
Риш рассмеялся.
— Ловкий способ выяснить, как у нас обстоят дела с медикаментами. Да, мы заберем пленного. Спасибо. — Он медленно переводил взгляд с Хоснера на Добкина и обратно. — Но должен еще раз предупредить вас, что если мои люди захватят холм, то я не смогу удержать их.
— Вы или плохой командир, или просто неважный лжец, — заметил Добкин.
Риш повернулся и снова скрылся в темной нише. Эхо разнесло его голос по всему тронному залу.
— Я реалист, господа. А вы нет. Спасите своих людей, генерал. Спасите их жизни, господин Хоснер.
— Я сделаю это, — ответил Хоснер и повернулся, чтобы уйти.
— Да, еще кое-что, — остановил его Риш. — Возможно, это поможет вам принять разумное решение. У меня имеется информация, которая может очень заинтересовать ваших людей. — Риш замолчал.
От нехорошего предчувствия у Хоснера пробежал холодок по спине. Он не повернулся и ничего не ответил. Добкин тоже стоял спиной к Ришу.
— У некоторых ваших людей родственники и близкие находятся в арабских странах. Мне известны их судьбы. Может, и вы захотите их узнать? Если вы сдадитесь, то я расскажу о каждом. И мы положим конец страданиям людей от неизвестности. А если люди будут знать местонахождение своих родных, то это поможет им ускорить их возвращение в Израиль, если, конечно, они еще живы.
Ответом Ришу было молчание.
— Например, семья Абделя Джабари. Или брат Рашель Баум, пропавший без вести в 1973 году.
Хоснер двинулся к выходу. Добкин последовал за ним.
— Генерал, а разве один из двоюродных братьев вашей жены не пропал без вести на Синайском полуострове в 1967 году?
Добкин продолжал идти, не замедляя шага.
— Муж Мириам Бернштейн Иосиф. Полгода назад он еще находился в сирийском лагере для военнопленных. А потом однажды ночью они его расстреляли.
Хоснер замедлил шаг.
— А может, это расстреляли брата Рашель Баум? Думаю, Иосиф Бернштейн все еще находится в лагере. Ладно, не имеет значения, у меня все где-то записано. Проверю позже.
Тело Хоснера затряслось от ярости, он почувствовал, что ему тяжело идти. Позади разнесся низкий ядовитый смех Риша.
Из темноты тронного зала Хоснера и Добкина вывели на яркий солнечный свет. Сопровождающие замешкались, завязывая им глаза, и Добкин бегло осмотрел башни и зубчатые стены ворот Иштар, находившихся в сотне метров к востоку. Рядом с ними стояли гостиница с балконами и небольшой музей. Раскопанная зона ворот Иштар поблескивала на солнце кирпичами, покрытыми синей глазурью. Рядом тянулись стены Висячих садов, пыльные и растрескавшиеся, без малейших следов растительности, даже мха.
Пока ему не завязали глаза, Хоснер успел заметить, что возвышенность, где они находились, была примерно одной высоты с холмом, на котором стоял «Конкорд», и друг от друга их отделяло расстояние около двух километров. Хоснер мог видеть лайнер и своих людей, суетившихся на вершине холма.
Затем им надели повязки на глаза и увели.
Когда сопровождающие арабы оставили их одних, Добкин глубоко вздохнул.
— Ты слишком разозлил его, ты просто рехнулся. — Он оглянулся через плечо на удалявшихся арабов. — А знаешь, я ожидал увидеть чистого дьявола.
— Ты даже не можешь себе представить, что это за дьявол.
— Ну, не знаю. Он сумасшедший, в этом я абсолютно уверен. Но в те моменты, когда он находится в здравом рассудке, мне кажется, он любит покрасоваться, хочет, чтобы им восхищались.
— Так оно и есть. И мы воспользуемся этим, если нам представится еще одна возможность. — Подъем утомил Хоснера, тяжело дыша, он помахал Брину, и тот помахал в ответ. Он повернулся к Добкину, поднимавшемуся вверх без малейших усилий. — Конечно, ты прав. Многим Риш действительно представляется дьяволом во плоти. Но почему-то все дьяволы оказываются совсем не тем, что мы ожидаем увидеть, столкнувшись с ними лицом к лицу.
С гребня холма раздался крик Брина:
— Они намерены капитулировать?
Хоснер поднял голову, улыбнулся и крикнул в ответ:
— Я передал им твой ультиматум. — Он снова оглядел склон, заметив потрескавшуюся землю, опасные рытвины, пересохшие канавы. Да, наступать здесь ночью — просто кошмар. На месте атакующих он быстро утратил бы боевой дух.
Хоснер и Добкин поднялись на гребень. Все, свободные от несения службы, столпились вокруг них. Добкин вкратце рассказал, что произошло. Со всех сторон посыпались вопросы, дискуссия начала принимать жаркий характер. Хоснер прекратил споры, пообещав провести голосование перед заходом солнца. Он попросил собравшихся вернуться к работам по укреплению обороны, подтвердив большинству людей то, что они уже и так понимали. Сдаваться они не будут.
Мужчины и женщины, члены мирной делегации, продолжили укрепление оборонных позиций в ожидании предстоящего штурма, проявляя при этом редкую изобретательность. У них не было никаких приспособлений для работы, за исключением набора инструментов бортинженера, но с помощью этого небольшого набора они изготовили более крупные орудия труда.
Кое-где в пассажирском салоне сняли кресла, вскрыли пол и вытащили арматурную сеть. Ее растянули между алюминиевыми стойками для защиты от пуль и осколков гранат.
Один из членов кнессета вспомнил греческого ученого Архимеда, оборонявшего Сиракузы. Легенда гласила, что Архимед сконструировал гигантские увеличительные стекла и с их помощью сжег корабли римлян. Под впечатлением легенды, хотя и для других целей, с хвостовой части были содраны алюминиевые листы обшивки и установлены между стойками по всему периметру. Алюминиевые листы отражали яркие солнечные лучи и должны были слепить арабов, если бы они решились атаковать днем. Да и снайперам эти листы мешали тщательно целиться. А кроме того, это могло бы служить знаком возможным союзникам на земле и в воздухе. Несколько мужчин и женщин по очереди солнечными зайчиками постоянно подавали международный сигнал SOS.
Остальные алюминиевые стойки, снятые с хвостовой части, повтыкали наклонно вперед перед позициями на склоне. Подобная линия острых кольев на военном языке называется «засека». Предназначается она для того, чтобы затруднить противнику подход к брустверу.
В течение дня укреплялись и огневые позиции, окопы стали глубже, брустверы длиннее и прочнее. Сумки, чемоданы и арматурная сеть, используемые для укрепления периметра, были замаскированы пылью. По настоянию Добкина мужчины и женщины вымазали свою одежду и лица пастой, сделанной из пыли, смешанной с потом, а иногда и с мочой.
Секторы огня расчистили, столкнув вниз со склона большие глыбы земли и глины, а в канавах сделали насыпи, чтобы пробирающийся по канавам противник был вынужден перелезать через них, обнаруживая себя.
Редкие кусты колючек, разбросанные по склону и представляющие собой хоть малейшее укрытие для противника, вырубили и снесли на периметр, чтобы использовать в качестве топлива.
Из утрамбованной почвы вершины холма вырубали куски земли с глиной, некоторые из которых весили до ста килограмм. Их складывали, чтобы при необходимости столкнуть вниз по склону на атакующих.
Кое-где вырыли ямы-ловушки, утыкав их дно заостренными пиками, сделанными из алюминиевых стоек. Сверху ямы закрывали ободранной обшивкой сидений, а потом присыпали пылью.
Средства раннего обнаружения противника, изготовленные из проволоки и пустых консервных банок, заполненных мелкими камушками, были установлены на расстоянии сто, двести и триста метров.
Разграбление самолета сопровождалось большими трудностями из-за отсутствия инструментов. Работа пошла быстрее, когда с помощью кислородных баллонов и авиационного топлива изготовили примитивную горелку, которой резали алюминиевую обшивку. Больше всего разграблению подверглась взорванная хвостовая часть. Израильтяне облепили огромный самолет точно так же, как когда-то рабочие в Сен-Назере. Они стояли на тех же опорах, на которых стоял Нури Саламех, закладывая свою бомбу. Они видели покореженные и обожженные взрывом детали, но все повреждения были сейчас им только на руку, потому что облегчали выламывание необходимых кусков.
Из труб делали оружие для рукопашного боя — ножи и дубинки. Содержимое стеклянной посуды, найденной в багаже и на бортовой кухне, перелили в другие емкости, а освободившиеся бутылки и банки заполнили авиационным топливом. В некоторые банки добавили мыла, взятого из туалетов, и других пенящихся средств, найденных в багаже. В результате получилось нечто вроде самодельного напалма, который будет прилипать к одежде и горе