Вернулись стюардессы, и одна из них, Бет Абрамс, сняла повязку с раны Каплана. Рана начала гноиться, источая очень неприятный запах. Да и вообще, во всем загоне, сложенном из глиняных кирпичей, стоял запах несвежих повязок и потных тел. Бет Абрамс помазала открытую рану Каплана какой-то желтой кашицей.
— Что это? — строгим тоном спросил Хоснер.
Бет Абрамс подняла голову, несколько секунд разглядывала Хоснера, потом ответила:
— Это местное растение, обладающее вяжущими свойствами. Как гамамелис[8].
— Откуда ты знаешь?
— Я читала об этом, когда проходила армейские курсы медицинской подготовки. — Объясняя, Бет продолжала осторожно смазывать рану кашицей. — Плоды у него желтые, как лимон, гладкие, размером с теннисный мяч. Они лежат на земле на длинных стеблях. Название растения я забыла, но описание точно соответствует. Они растут на склоне. Я эту кашицу для всего использую, потому что спирта больше не осталось. — Она наложила повязку на рану и отошла.
Хоснер повернулся к Каплану.
— Ну, как твоя задница?
Каплан через силу рассмеялся.
— Эти стюардессы всю ее залепили какой-то желтой слизью. Они не шутят, когда говорят: «Летайте самолетами „Эль Аль“, и с вами будут обращаться, как с царем Соломоном».
Хоснер улыбнулся. Каплан напоминал ему Матти Ядина, и Хоснер подумал, что надо будет помочь ему продвинуться по службе.
— Эта маленькая Бет Абрамс еще та стерва, но она смотрит на твою задницу отнюдь не с медицинским интересом. Не забудь об этом, когда вернешься в Лидду.
— Я вспомню сегодня же ночью.
Хоснер заметил, как судорожно вздрагивает во сне Хайм Тамир, тяжело раненный во время ночной контратаки.
Он направился в другой конец загона, где легкораненые играли в карты, и обратился к Джошуа Рубину.
— А ты никогда не говорил мне, что ты псих.
Рубин, рыжеволосый парень лет двадцати, собрал карты и поднял взгляд на Хоснера.
— А вы никогда не спрашивали. Кто забрал мой «узи»?
— Про «узи» можешь забыть. Когда тебя принесли сюда, в магазине осталось всего три патрона.
— Все равно пусть вернут. Мне он самому нужен. Если они нас сомнут, я хочу убить первого же ублюдка, который войдет в эту дверь.
— Хорошо. Я тебе его верну. — Хоснер оглядел раненых. Обычные люди, гражданские, которые прошлой ночью некоторое время находились в состоянии безумия. А сейчас они выглядели вполне нормальными. Да и были нормальными. Играли в карты, спорили. Что об этом думает Мириам Бернштейн? Понимает ли она, что эти хорошие люди были убийцами, а убийцы — хорошими людьми? Понимает ли она, что такой человек, как Исаак Бург, может улыбаться и застенчиво вертеть в руках свою трубку, а потом сломать нос раненому пленному, оставаясь при этом хорошим парнем? Главное выжить. Ради этой цели можно пойти на все.
Глава 19
Лучи солнца, отраженные обшивкой «Конкорда», казались жарче обычного. Хоснер и Бург стояли возле самолета, прикрывая руками глаза от слепящего солнца, и разглядывали развороченную хвостовую часть. Хоснер снова подумал о том, почему ему в голову ни разу не пришла мысль проверить отсеки самолета, в которые был закрыт доступ. Однажды обшивку «Конкорда» проверяли с помощью рентгеновских лучей, но никто и не подумал проверить посторонние затемнения. Так почему же он не подумал об этом?
Претензий у Хоснера не было только к одному человеку — к Ахмеду Ришу. Свою работу Риш выполнял хорошо, а обязанностью Хоснера было не допустить этого. Хоснер понимал, хотя тщательно и скрывал это, что больше всего ему не дает покоя то, что Риш обвел его вокруг пальца. Это было уже глубоко личным оскорблением. Вроде пощечины. И может быть, теперь из-за своей чрезмерной гордости он, Хоснер, вел людей на верную смерть? Нет. Он поступал так, как поступал Израиль уже много лет. Никаких переговоров с террористами. Жесткая линия поведения. Никаких уступок. Да, эта позиция соответствовала его настроению, но он не примешивал сюда личные интересы. И все же эта мысль не давала ему покоя. Хоснер повернулся к Бургу.
— Есть еще какие-нибудь неотложные дела?
Бург отвернулся от хвостовой секции и указал на впадину, расположенную примерно в двухстах метрах от них.
Там Абдель Маджид Джабари и Ибрагим Али Ариф рыли яму под туалет, пользуясь теми же подручными средствами, что и все остальные: заостренными алюминиевыми стойками они долбили твердые слои, а листами обшивки отгребали глину и пыль. Чтобы не пораниться об алюминиевые стойки, они обмотали руки тряпками.
— Я поговорил с ними, — сообщил Бург. — Они оба члены кнессета, и не мое дело сомневаться в их лояльности, но ситуация потребовала этого. Они слегка обиделись и очень разозлились. Может быть, ты сможешь сгладить этот инцидент?
Некоторое время Хоснер наблюдал за обоими арабами.
— Хорошо. Всем нам придется ответить за свои действия, если мы вернемся домой, не так ли, Исаак? Они находятся в затруднительном положении, но не думаю, что предательство смогло бы спасти их. Они больше нашего не хотят, чтобы Риш захватил этот холм. Ведь он не просто убьет их. Ты же знаешь, что они делают с предателями.
Бург кивнул.
— Да, приятного мало. — Он вытащил из кармана свою трубку. — Кстати, твоя подруга, миссис Бернштейн, устроила мне суровый выговор за то, что я посмел усомниться в лояльности Джабари и Арифа. И еще за мои методы допроса пленного. Она сказала, то мы все превратились в настоящих варваров. Она права, конечно, но ведь мы с тобой не считаем, что это так уж плохо, не так ли, Иаков? А вот она считает. Почему же эти обливающиеся кровью сердца отказываются видеть мир таким, каков он есть?
— Все они прекрасно видят, Бург. Но не могут не воспользоваться возможностью поучить морали таких негодяев, как мы, которые вынуждены копаться в дерьме. А они с легким сердцем будут посещать мирные конференции и совещания по разоружению.
— Ну, я не так суров в своей оценке, как ты. Но, как бы там ни было, она доставляет мне неприятности, и я думаю, тебе следует что-то предпринять в связи с этим.
— Что, например? — Хоснер уставился на Бурга.
Бург тоже уставился на него.
— Что хочешь.
Хоснер вытер ладони о брюки.
— Я подумаю.
Уходя от Бурга, Хоснер обратил внимание на то, что вблизи южного склона земля понижалась, образуя мелкую впадину. Добкин считал, что здесь находился внутренний двор крепости, а южный гребень на самом деле был городской стеной, протянувшейся от крепости вдоль реки на юг. Северный гребень тоже напоминал засыпанную стену. Если бы сами гребни не были такими узкими, они могли бы представлять из себя удобные для ашбалов направления атаки. Хоснер согласился с Добкиным, что гребни не выглядят естественными образованиями, а генерал сравнил их холм с трупом, завернутым в толстый саван. А если вы имеете представление об анатомии человека, то по впадинам и возвышенностям савана нетрудно будет определить, где у трупа ноги, руки, лицо, живот и грудь. То же самое и с древними городами. Внутренние дворы и сторожевые башни. Стены и крепости.
Оба араба прекратили работу, заметив приближающегося Хоснера.
— У меня не было возможности поздравить вас с успешной обороной Вавилона прошлой ночью, — обратился к нему Джабари.
— Вы сильно преувеличиваете мои заслуги, — ответил Хоснер.
Ариф тяжело дышал, восстанавливая дыхание. Он был раздет по пояс, при дыхании его живот тихонько подрагивал.
— Я тоже хочу вас поздравить.
Хоснер кивнул. Некоторое время он молчал, потом заговорил:
— Есть ли у меня какие-либо причины сомневаться в вас?
Джабари подошел к Хоснеру и остановился в нескольких сантиметрах от него.
— Нет.
— Тогда не будем больше возвращаться к этой теме. Думаю, Бург хотел бы извиниться перед вами, но его воспитание не позволяет ему сделать это. — Хоснер огляделся вокруг. — У меня для вас обоих есть важная работа ночью.
— Даже более важная, чем рыть туалет? — спросил Ариф.
— Думаю, да, — ответил Хоснер и сел на край незаконченной ямы, свесив ноги вниз. Джабари и Ариф уселись рядом, и Хоснер начал объяснять им свою задумку.
Добкин и Бург объявили очередной перерыв в работе и передали приказ устроить шоу для пленного араба. Все охотно согласились принять участие в представлении, хотя танцы и песни отняли у них последние силы. Пять автоматов «АК-47» и около десяти пистолетов были небрежно сложены возле стены в загоне, как будто это было лишнее оружие. Боеприпасы валялись рядом. Маркус, сотрудник службы безопасности из команды Хоснера, зашел в загон с автоматом «узи» на плече и отдал его Рубину, который демонстративно сунул его под одеяло. Поговорив немного с Рубиным, Маркус ушел. Проведать Рубина и Каплана зашел и другой сотрудник службы безопасности — Алперн. В руках он тоже держал «узи», правда, несколько запыленный. Это был тот же самый, единственный, «узи», который Рубин передал Алперну через дыру в стене.
Зашел в загон и Брин, чтобы продемонстрировать винтовку «M-14». Мухаммад Ассад увидел винтовку и уставился на оптический прицел. Брин заметил этот взгляд. Единственным секретным оружием израильтян являлся ночной прицел, и Хоснер приказал не показывать его пленному. Брин обратился к Ассаду на иврите, которого пленный не понимал.
— Нет, мой друг, это не тот прицел, с помощью которого тебя настигла пуля. У нас есть другой. Но тебе не следует знать об этом.
Ассада роскошно накормили едой из бортовой кухни и деликатесами из багажа пассажиров. Некоторая еда, похоже, даже привела его в изумление, но он все попробовал. Одна из стюардесс налила раненым в пластиковые стаканчики воды из термоса, они сделали по нескольку глотков. Рубин отпил половину, а оставшуюся в стакане воду передал через дыру в стене. Если Ассад и заметил, что раньше они не расходовали воду так расточительно, то не подал виду.
Из загона Ассада вывели люди Хоснера — Яффе и Алперн. Прежде чем ему завязали глаза, пленный успел заметить несколько десятков бутылок и банок, заполненных авиационным топливом и сложенных в яме возле загона. Стюард Дэниел Якоби на его глазах продолжал заполнять стеклянную посуду из канистры с топливом, Эстер Аронсон крутила фитили из полос одежды. Тут все было чисто, без обмана, и эта картина произвела на Мухаммада Ассада сильное впечатление.