отца в Хайфе и читал труды немецких философов. В своих поездках он просто играл в войну. Конечно, он в этом не виноват, но так оно и было. У каждой жертвы остался в живых кто-нибудь из близких — жена, муж, сын, дочь, друг или любимый.
Так почему же он должен испытывать чувство вины? Рано или поздно приходит очередь каждого человека страдать. Для него это время пришло гораздо позже, но, когда пришло, страдания навалились в полном объеме — позор, унижение, вина, физическая боль, бесполезная, не имеющая будущего любовь и… смерть. Смерть. Когда и каким образом? А почему не прямо сейчас? Он посмотрел на серебристые воды Евфрата и встал. Почему бы просто не прыгнуть вниз? Но ведь он хотел вернуться домой. Хотел привести Мириам в дом своего отца, усадить ее в праздник Кущей за стол и накормить той пищей, которой она была лишена в детстве. И еще ему хотелось объяснить ей, что на самом деле во время войны и у него жизнь была трудной. Убили всю семью его матери. Знает ли об этом Мириам?
Хоснер вытер глаза и лицо. Интересно, в какой степени его сентиментальность была вызвана алкоголем, в какой мыслями о Мириам Бернштейн, а в какой усталостью после боя? В любом случае, он не верил, что когда-нибудь вернется в Хайфу на праздник Кущей. А если все-таки свершится чудо и он вернется туда, то без Мириам.
Заметно усилившийся ветер вздымал тучи песка и пыли. Шерхи набирал силу. Хоснер слышал, как он свистит внутри покалеченного самолета, слышал, как он стонет, хотя на самом деле это стонали в загоне раненые мужчины и женщины. «Если у Бога есть голос, — подумал Хоснер, — то это ветер. И он говорит то, что ты сам хочешь услышать».
Он повернулся лицом на восток и увидел приближающийся к нему ветер. Хоснер видел, как он идет с холмов, неся с собой еще больше пыли. В бело-голубом лунном свете огромные пыльные демоны мчались головой вперед с гор к предгорьям. А позади смерчей облака пыли закрывали горы и холмы. Хоснер обернулся. Неспокойными стали и воды Евфрата, было слышно, как они бьются о берега. Притихли шакалы, а стаи ночных птиц устремились через равнины на запад. Водяные лилии в реке затонули. Умолкли лягушки и, выбравшись на берег, спрятались в ил. Собравшиеся на дальнем берегу реки дикие кабаны издавали причудливые звуки. Хоснер поежился.
Он поднял взгляд на небо и подумал, не скроет ли несущаяся с востока пыль полную луну.
Глава 25
Тедди Ласков стоял в конце длинного стола в продолговатом, скромно обставленном зале заседаний. Ветер стучал в окна и жалюзи. На одной стене зала висели портреты во весь рост Теодора Герцла и Хайма Вейзмана, на другой — цветная фотография Израиля, сделанная американским астронавтом Уолли Ширрой с космического корабля «Аполлон». Стол и пол вокруг него были заставлены «дипломатами». Премьер-министр сидел, уставившись на Ласкова и Талмана, проявивших максимальную настойчивость, чтобы пробиться на это совещание. В комнате стояла тишина, которой никто из присутствующих не мог припомнить во время совместных заседаний кабинета министров, начальников штабов и комитета национальной безопасности.
— Значит, Вавилон? — спросил премьер-министр.
— Да.
— Значит, теперь уже не египетские пирамиды, так, генерал? Вавилон?
— Да, господин премьер-министр.
— Просто предположение? Предчувствие? Божественное озарение?
— Что-то вроде этого. — Ласков облизнул губы. В Израиле еще возможно было пробиться прямо к премьер-министру, если достаточно долго и решительно покричать на помощников и секретарей. Тедди бросил взгляд на Талмана, стоявшего рядом с ним. Тот пытался держаться с достоинством, как истинный английский джентльмен, хотя это явно давалось ему с трудом. Ласков снова заговорил, нарушая молчание: — Некоторые данные электронного наблюдения, которыми мы располагаем — отметки на радарах, радиопередачи и прочее, — указывают, я считаю, на Ирак.
— Вот как? И где же вы получили эту информацию, генерал?
Ласков пожал плечами. Присутствующие на совещании начали перешептываться, он ждал, глядя поверх их голов. Почему он не смирился со своей вынужденной отставкой и не отстранился от всего этого? Почему не предоставил правительству самому заниматься установлением местонахождения мирной делегации? Наверное, он так бы и поступил, не будь среди пропавших без вести Мириам.
— Ну хорошо, генерал, — решил премьер-министр, — к вопросу об источниках вашей информации мы вернемся позже. — Он засунул носовой платок за распахнутый воротник спортивной рубашки и вытер пот с шеи. Это был высокий худой человек с нервными привычками. Одной из таких привычек было рвать на мелкие клочки бумагу, чем премьер-министр и занялся, убрав носовой платок. — Ладно, что вы предлагаете делать с вашей информацией… или, лучше сказать, с озарением?
Ласков заговорил громко и четко.
— Я предлагаю сегодня же ночью послать в Вавилон низковысотный самолет-разведчик. Он сделает фотографии и, по возможности, проведет визуальное наблюдение. Если они там, мы постараемся дать им знак, это вселит в них надежду. За самолетом-разведчиком будут следовать истребители «F-14», они смогут нанести первый удар с воздуха, а за истребителями — транспортные самолеты «С-130» с коммандос, если там есть место для посадки, а если нет, то транспортные самолеты с десантниками. Может быть, вместо транспортных самолетов лучше использовать вертолеты. Это уже пусть решают военные. Если самолет-разведчик подтвердит, что они находятся там, тогда в дело вступят ударные силы.
Премьер-министр постучал карандашом по столу.
— Вы не будете сильно возражать, если я позвоню королю Иордании и сообщу ему, что направляю целую армаду через воздушное пространство его суверенного королевства? — Многие из присутствующих рассмеялись, премьер-министр переждал смех и наклонился вперед. — И, надеюсь, вы не рассердитесь на меня, если я позвоню президенту Ирака и сообщу, как бы между прочим, что я вторгся на территорию его страны и воюю в Вавилоне?
Ласков переждал новый взрыв смеха. Премьер-министр обладал неприятным чувством юмора, но после шуток с членами парламента или генералами он превращался во внимательного и здравомыслящего политика.
— Господин премьер-министр, конечно же, существует вероятность подобных осложнений. Но ведь мы и не ожидаем, что найдем мирную делегацию на пляже в Герцлии?
Премьер-министр откинулся на спинку кресла. Лицо его помрачнело.
— На самом деле планы по спасению наших людей имеются. Но Ирак находится в списке стран, не достаточно дружественных для того, чтобы осуществлять с ними полномасштабное сотрудничество. Но, с другой стороны, если мы собираемся в будущем устанавливать с Ираком дружеские отношения, то нам не хотелось бы конфликтовать с ним… И должен добавить, что при наших теперешних отношениях у Ирака хватит враждебности, чтобы объявить нам войну.
— Простите, господин премьер-министр, но, как и все генералы, я не понимаю политиков.
— Как и все генералы, вы чертовски хорошо понимаете политиков, но просто хотите, чтобы они вам не мешали. Не играйте со мной в наивность, Ласков. Вы знаете ситуацию с Ираком. Так что первым делом я должен позвонить в Багдад.
Ласков кивнул головой, давая понять, что принимает упрек, но в целом остался при своем мнении.
— Господин премьер-министр, — начал он голосом, полным эмоций, — с каких это пор мы доверяем спасение граждан Израиля иностранным правительствам?
— В тех случаях, когда они находятся на территории иностранных государств, генерал Ласков.
— А Уганда?
— Другое время, другая страна.
— Но те же самые головорезы. — Ласков глубоко вздохнул. — Послушайте, господин премьер-министр, западногерманские коммандос проделали это в Сомали, мы — в Уганде… И мы сможем снова сделать это в Вавилоне.
Премьер-министр раздраженно хмыкнул.
— И все же я должен сначала позвонить, если вы не возражаете. — Он наклонился вперед. — Даже если они в Вавилоне, мы не знаем, что с ними. Мертвы? Живы? Захвачены в плен? На самом деле, генерал, я понимаю вас. Но мы заседаем целых тридцать часов, чертовски устали, а тут врываетесь вы, орете: «Вавилон», и мы вас слушаем, черт побери! Да любое другое правительство вышвырнуло бы отсюда вашу задницу… или того хуже. — Премьер-министр отхлебнул глоток кофе.
В наступившей тишине был слышен шум ветра, снова захлопали жалюзи. Премьер-министр заговорил громче:
— Но в ваших словах есть смысл. И я верю, что Господь нашептал вам на ухо, Тедди Ласков… хотя почему вас, а не меня он посвятил в эту тайну? Но, как бы там ни было, мы позвоним президенту Ирака, и это он пошлет разведывательный самолет, и его специалисты сообщат нам результаты разведки. Устраивает?
— Нет, сэр. Мы потратим впустую слишком много времени.
Премьер-министр встал.
— Черт побери, Ласков… Убирайтесь отсюда, пока я не вернул вас на действительную службу и не заставил постоянно чистить сортиры. — Он повернулся к Талману. — У вас есть что сказать, перед тем как вы оба уйдете отсюда, генерал?
Талман сглотнул слюну, усы его задрожали. Он глубоко вздохнул и выпалил на одном выдохе:
— Господин премьер-министр, я считаю, что разведку мы должны провести сами, у нас есть в этом опыт, а Ирак может не справиться… Понимаете, у нас нет с ними прямого канала передачи данных, и это может помешать делу, в конце концов, мы можем попросить американский «Хокай» сделать снимки о большой высоты… он не будет снижаться, но, может быть, сумеет сделать четкие снимки и…
Премьер-министр вскинул руку.
— Подождите. — Он повернулся к членам Объединенного комитета начальников штабов, которые уже начали беспокоиться, сделал им знак рукой, они окружили кресло премьер-министра и зашептались. Премьер-министр поднял взгляд на Ласкова и Талмана.
— Благодарю вас, господа. Мы все обсудим. Спасибо, можете идти.
Ласков вслед за Талманом медленно двинулся к двери. «Странное чувство, — подумал он, — даже неприятное, когда тебя просят выйти из комнаты, где собираются обсуждать государственные секреты». Но таково одно из последствий ухода из коридоров власти. Теперь его осведомленность будет ограничиваться прочтением ежемесячных справок, присылаемых по почте, исключенных из списка секретных документов. А в обмен на потерю власти он приобретет спокойствие духа. И скуку. Подойдя к двери, Ласков обернулся. Он не знал, о чем шептались начальники штабов, и все же ему стало как-то полегче, оттого что премьер-министр советовался с военными, а не с членами кабинета министров. Ласков решил, что должен высказаться на прощание.