— Я позвоню вам перед рассветом, господин президент.
— Хорошо.
Связь оборвалась. Премьер-министр поднял глаза.
— Ну, будем действовать или нет? — Он посмотрел на настенные часы, до рассвета в Вавилоне оставалось чуть более шести часов. — Или подождем сообщения из Ирака? — Премьер-министр закурил сигарету, звук чиркнувшей спички неестественно громко прозвучал в тишине комнаты. — Вы же понимаете, что это вообще первый разговор между премьер-министром Израиля и президентом Ирака. Стоит ли нам разрушать его возможный успех? Стоит ли разрушать всю атмосферу мира, которую несли с собой наши «Конкорды»? — Он оглядел присутствующих, пытаясь прочитать на их лицах ответы на свои вопросы. Многие из находившихся здесь израильтян присутствовали в свое время на совещании, посвященном захвату заложников в угандийском городе Энтеббе, но сейчас ситуация была гораздо сложнее, да и на решение о проведении военной операции тогда ушло несколько дней.
Один за другим поднимались генералы и политики, каждому из них отводилось две минуты, чтобы высказать свою точку зрения. Мнения разделились, но это не было четким разделением мнений гражданских и военных. Более половины военных заняли выжидательную позицию, а более половины гражданских высказались за военное решение вопроса.
Нашлись и такие, кто продолжал верить в то, что израильтяне находятся в руках Ахмеда Риша, а значит, скоро он заявит о своих требованиях. Эта отдельная группа людей настаивала на подготовке к переговорам с Ришем, чтобы начать их, как только он выдвинет свои требования.
Поднялся один из министров, Иона Галили. Он напомнил присутствующим, что во время инцидента в Энтеббе два главных израильских раввина толковали юридические прецеденты в иудейских традициях, как позволяющие обменивать террористов на заложников.
Министр юстиции Натан Дан, сам раввин и адвокат, вскочил со своего места.
— Я возражал против подобного толкования.
Премьер-министр хлопнул ладонью по столу, лежавшая возле него кучка разорванной бумаги аж подпрыгнула.
— Хватит! Это вам не балаган и не кафе в Тель-Авиве. Меня не интересуют толкования древних прецедентов. Меня интересует настоящее. Ласков! Ваша очередь. Две минуты.
Тедди Ласков подошел к концу длинного стола. Говорил он простыми фразами, выделяя классические военные аргументы в пользу проведения операции. Но он заметил, что его слова не производят впечатления на присутствующих. Понятно, что их нерешительность основывалась на боязни высадить десант в Вавилоне, а в результате не найти там никого, кроме диких зверей. В парламентском государстве подобное фиаско могло привести к тому, что правительство в полном составе и половина кнессета лишатся своих кресел и отправятся по домам писать мемуары. Но если правительство предпримет военную операцию и десантники обнаружат в Вавилоне «Конкорд» и членов мирной делегации — да простит Господь, даже и мертвых, — то тогда эта попытка будет, по крайней мере, оправдана в глазах мира с точки зрения акта гуманизма. А вот если Ласков ошибается… если ошибаются дешифровальщики аэрофотоснимков… если там никого нет…
Ласков решил рискнуть.
— Я понимаю, в чем заключается суть проблемы. Хорошо. Но, если я представлю убедительные доказательства того, что наши люди находятся в Вавилоне, станет кто-нибудь из вас возражать против операции по их освобождению?
Премьер-министр поднялся со своего кресла.
— Тогда все вопросы будут сняты, генерал. Если вы сможете четко доказать это, то я первый проголосую за проведение военной операции.
Такой выход устраивал всех. Если впоследствии окажется, что они должны были санкционировать военную операцию, то они смогут категорически заявить, что не знали точно о нахождении мирной делегации в Вавилоне. И это будет не просто оправданием. Это будет правдой.
— И где вы намерены получить подобные убедительные доказательства, генерал? — поинтересовался премьер-министр. — Больше мы не примем от вас никаких божественных озарений, если только сами не услышим то же самое.
Ласков проигнорировал раздавшиеся смешки.
— Могу ли я употребить всю власть и действовать от вашего имени?
— Вы просите слишком многого.
— Хотя бы до рассвета.
— Ладно, надеюсь, вы не причините большого вреда за такой короткий промежуток времени. Хорошо. Одновременно с этим будет полным ходом вестись подготовка десантной операции. Если вы придете сюда до половины шестого и представите неопровержимые доказательства хотя бы того, что «Конкорд» находится в Вавилоне, я отдам приказ, и мы все скрестим пальцы в надежде на удачу. Однако если до этого Ирак заявит, что по данным их разведки в этом районе никого нет, то любые ваши доказательства уже де-факто не будут считаться неопровержимыми. Но в любом случае после рассвета я настою, чтобы Ирак сдержал слово и направил туда своих военных. Я не хочу, чтобы в Вавилоне наши десантники столкнулись с их войсками, а это значит, что крайний срок начала нашей операции — пять тридцать. Вам все ясно?
— Я бы хотел возглавить истребители, которые будут принимать участие в операции.
Премьер-министр сел в кресло и покачал головой.
— Нет, вы только посмотрите на него. Да вы теперь даже не находитесь на военной службе. И зачем я только предоставил вам право действовать от моего имени? Должно быть, я просто рехнулся.
— Прошу вас.
В зале наступила тишина. Премьер-министр, казалось, надолго задумался, потом снова встал и посмотрел на Ласкова.
— Если вы убедите меня в необходимости проведения десантной операции, я с удовольствием позволю вам возглавить истребители. Другого мне и не хотелось бы посылать, — двусмысленно добавил он.
Ласков отдал честь, повернулся и стремительно покинул зал заседаний. Талман последовал за ним.
Когда они миновали толпу, собравшуюся в холле, Талман спросил, понизив голос:
— Какую, черт побери, информацию ты сможешь раздобыть за такое короткое время?
Ласков пожал плечами.
— Не знаю.
Они вышли на улицу, прошли мимо колонн, украшавших фасад здания, миновали железные ворота. Оба молчали. Иерусалим был спокоен, если не считать горячего и сухого ветра. Несмотря на жару, ночь была превосходной, какой бывают ночи весной только в Иерусалиме: воздух напоен сладким запахом цветущих растений, небо кристально чистое. Над головой, излучая желтый и теплый свет, висела восковая луна. Цветы, виноград и деревья заполняли все свободные пространства, словно в деревне. Сама улица была вымощена древними камнями, на ней стояли дома самого разного возраста: от двадцати до двух тысяч лет. Но для Иерусалима возраст домов не имел значения. Все здесь одновременно было и молодым, и древним.
Первым молчание нарушил Талман:
— Тогда зачем ты сказал это, черт побери? Ведь был же шанс, что они проведут голосование. А теперь ты им предоставил самый простой выход.
— Они бы не проголосовали за десантную операцию.
Талман посмотрел на Ласкова.
— Ты сомневаешься в собственных выводах?
Ласков резко остановился.
— У меня нет абсолютно никаких сомнений. Они в Вавилоне, Ицхак. Я это знаю. — Он замялся, потом добавил: — Я даже слышу их.
— Чепуха. Вы, русские, неисправимые мистики.
Ласков кивнул.
— Это точно.
Талман попытался воспользоваться тем, что в недавнем прошлом был начальником Ласкова.
— Я настаиваю на том, чтобы ты сообщил мне, что задумал, когда говорил о предоставлении убедительных доказательств.
Ласков зашагал дальше.
— Предположим, ты захотел подать знак самолету-разведчику, находящемуся на большой высоте. Как бы ты сделал это, не имея радио?
Талман задумался на секунду.
— Ты имеешь в виду знак, который бы он сфотографировал? Ну, я бы разложил на земле что-нибудь большое… ты понимаешь. А если это сделать невозможно или если самолет слишком высоко, если темно… или если песчаная буря, тогда я… я бы соорудил источник тепла, наверное. Но мы видели эти источники тепла. Они не могут являться убедительными доказательствами.
— Они станут такими доказательствами, если будут выложены в форме звезды Давида.
— Но там не было ничего подобного.
— Нет, было.
— Не было.
Продолжая свой путь, Ласков, похоже, разговаривал с самим собой.
— Там собрались такие умы, и странно, что никто не подумал об этом. Но это вообще очень сложная штука… я имею в виду фотографии, сделанные в инфракрасном излучении. Возможно, у них уже выложена звезда Давида, а они только ждут момента, чтобы зажечь ее, когда заметят самолет. Или, может быть, у них не осталось керосина, а может, осталось слишком мало, и они расходуют его только на изготовление «коктейля Молотова». Да и почему они должны думать, что над Вавилоном может появиться разведывательный самолет? Я имею в виду, почему…
Талман оборвал его рассуждения.
— Тедди, все дело в том, что они не зажгли звезду Давида и вообще не подали никакого сигнала, означающего «Мы здесь!» Может, им не хватило времени… — Голос Талмана дрогнул. — Но, как бы там ни было, никаких сигналов и знаков нет.
— А если бы был?..
— Меня это полностью убедило бы. Да и большинство остальных.
— Что ж, тогда нам следует посмотреть на фотографии, которые разведка ВВС не посчитала нужным отправить премьер-министру. Уверен, на них мы увидим остаточное тепло от сгоревшего керосина, и этот знак будет иметь форму звезды Давида. Главное знать, что ты хочешь увидеть… и тогда обязательно увидишь.
Талман резко остановился. Голос его прозвучал тихо, почти шепотом.
— Ты с ума сошел?
— Вовсе нет.
— Ты на самом деле собрался подделать одну из этих фотографий?
— А ты веришь, что они находятся… или находились… в Вавилоне?
Талман верил в это, хотя и сам не знал почему.
— Да.
— А в то, что цель оправдывает средства?
— Нет.
— Если бы там находилась твоя жена… или дочь… ты думал бы иначе?
Талман знал об отношениях Ласкова и Мириам Бернштейн.