— Я трясусь, как школьник на первом свидании, даже голос звучит выше на целую октаву.
Мириам протянула руку и погладила его по волосам.
Взяв ее руку, Хоснер поднес ее к своим губам.
Ему хотелось поцеловать ее, приласкать, но вместо этого он просто обнял ее и крепко прижал к себе. Потом Хоснер тихонько отстранил Мириам и опустился на одно колено. Сунув руку в карман рубашки, он что-то вытащил оттуда и протянул Мириам. Это была серебряная звезда Давида, сделанная из отдельных треугольников, соединенных между собой заклепками. Некоторые заклепки отлетели, и треугольники шатались. Хоснер постарался, чтобы его голос прозвучал как можно беспечнее.
— Я купил это во время своей последней поездки в Нью-Йорк. В магазине «Тиффани». Возьми от меня на память и почини ее. Хорошо?
Он отдал ей звезду Давида. Мириам рассмеялась, и в этом смехе прозвучала неподдельная радость.
— Это твой первый подарок мне, Иаков… а ты пытаешься сделать вид, что это вовсе и не подарок. Спасибо, любовь моя, спасибо.
Внезапно ее лицо стало очень серьезным. Она опустилась на колени на дно траншеи и внимательно посмотрела на серебряную звезду, лежавшую на ее ладони.
— Ой, Иаков, — прошептала Мириам, — прошу тебя, не пренебрегай своей жизнью. — Она зажала звезду в кулак, а кулак прижала к груди. Острые концы звезды вонзились ей в ладонь так сильно, что пошла кровь. Мириам опустила голову, борясь со слезами, а потом затряслась всем телом. — О, проклятье! Проклятье! — Она ударила кулаком по земле и крикнула: — Нет, черт побери! Я не позволю тебе здесь умереть!
Хоснер промолчал, но и в его глазах появились слезы.
Моше Каплан лежал в небольшой канаве и осматривал местность через ночной прицел. Луна светила слабо, все застилала пыль, и все-таки он отчетливо видел ашбалов в пятнистых камуфляжных комбинезонах на фоне низкой стены менее чем в двадцати метрах перед собой. На память пришла гравюра девятнадцатого века под названием «Сборище оборотней». На ней были изображены причудливые получеловеки, собравшиеся при свете луны у стены церковного кладбища. Ужасная картина, и все же гораздо менее ужасная, чем та, которую он наблюдал в зеленом свете прицела.
Картинка внезапно начала меркнуть, и Каплан понял, что батареи в конце концов сели. Бросив последний взгляд в прицел, пока картинка не исчезла совсем, он нажал на спусковой крючок.
Все, находившиеся на холме, поняли, что наступил решающий момент.
Глава 30
Добкин силой заставил Числона сесть обратно в лодку, а потом оттолкнул ее от берега. Теперь в посудине было значительно больше свободного места, да и вообще Числону лучше было попытаться переплыть Евфрат, чем разделить судьбу Добкина. К тому же этот юноша являлся единственной ниточкой, связывавшей генерала с деревней Уммах, а Добкину очень не хотелось, чтобы Риш узнал об этой связи, если их схватят вдвоем. Он проводил взглядом лодку, уплывавшую в направлении Хиллы. Наконец она скрылась из виду.
Генерал совершенно потерял ориентацию и не имел понятия, где находится по отношению к воротам Иштар. Считая шаги, он направился сквозь слепящую пыльную бурю. Повсюду встречались ямы от раскопок, в которые он несколько раз едва не свалился. Однако наличие этих раскопок во всяком случае подтверждало, что он в Вавилоне.
Пройдя триста метров, Добкин вскарабкался на высокую насыпь и огляделся вокруг. Он надеялся, что в гостинице будут гореть огни, поэтому и пытался разглядеть их в темноте, но ничего не увидел.
У слышав шум сзади, он резко обернулся. В темноте кто-то двигался. Добкин заметил блеск желтых глаз.
Шакал стоял на разрушенной стене — задом к ветру, мордой к Добкину. Глаза его были полузакрыты, он не попытался убежать, как будто смирился со своей несчастной долей. Внезапно Добкин почувствовал жалость к этому хищнику.
— Не знаю, что ты тут ищешь, старый охотник, но надеюсь, что найдешь… если только ты ищешь не меня.
Шакал грациозно двинулся вдоль стены в направлении Добкина, окинул его взглядом и остановился. Подняв морду, он завыл. Не дождавшись ответа от стаи, шакал спрыгнул со стены и исчез в ночи.
Добкин тоже спустился вниз с насыпи и укрылся в наполовину раскопанном доме. При его появлении таившиеся в темных углах филины заухали. Добкин устроился на полу, борясь с тупой болью и усталостью. Он закрыл глаза и погрузился в свои мысли.
Вавилон. Невероятно мертвое место. Этот мертвый город пытался убить его, чтобы добавить в свою обесцвеченную землю его кости. Почувствовав, что засыпает, Добкин вскочил на ноги, отхлебнул немного воды из бурдюка и промыл глаза. За полуразрушенным домом он отыскал дорожку, ведущую через развалины, потом свернул на север и двинулся вдоль подтопленного водой берега Евфрата. Так, сгибаясь от ветра и закрыв лицо арабским платком, он прошел около километра.
Ветер слегка утих, и Добкину показалось, что он услышал шум. Подняв голову, он увидел уставившегося на него из проема двери араба. Генерал понял, что находится в деревне Квейриш. Он тоже внимательно посмотрел на араба, потом подошел к нему.
— Гостиница, — произнес Добкин по-арабски и, как ему казалось, с палестинским акцентом.
Араб явно принял его за заблудившегося в темноте ашбала. Он не слишком любил этих палестинцев, но, похоже, в данный момент они являлись здесь реальной властью. И еще он никогда не видел ашбала без автомата, и этот факт удивил его. Переступив порог, араб прошел мимо Добкина, еще раз внимательно посмотрев на него.
Последовав за арабом, Добкин сунул руку за пояс и вытащил нож, которым его снабдили евреи из деревни Уммах. Несколько минут они шагали по извилистой улочке, а затем араб исчез в проходе между двумя домами.
Добкин осторожно двинулся следом. Он оглядел проход, но араба не было видно. Прижавшись спиной к стене справа, генерал двинулся боком по проходу, держа нож наготове возле бедра.
Внезапно из ниши в противоположной стене вышел пропавший араб и вытянул руку.
— Вон туда.
Добкин был уверен, что это та самая козья тропа, по которой Хамади вел их с Хоснером. Она вела к воротам Иштар. Он кивнул, изобразив на лице благодарность. Но, чтобы продолжить путь, ему нужно было пройти очень близко от этого человека. Генерал крепче сжал нож и шагнул, слегка выставив вперед правое плечо.
Араб тоже сжал рукоятку своего кинжала. Он собрался убить ашбала ради одежды и ботинок и ради того, что могло оказаться у него в карманах. Палестинцы никогда не нашли бы убитого в Квейрише.
Добкин прошел в метре от араба, не сводя с него глаз.
Араб оценил внушительную фигуру незнакомца и отметил, что тот настороже. Интересно, а не собирается этот палестинец убить его? Глаза араба скользнули вниз, заметив нож, который сжимал в руке ашбал. Ударить первым или отступить и помолиться, чтобы этот человек не убил его? Но ведь не станет же палестинец убивать его ради рваной одежды и старых сандалий.
— Да поможет тебе Аллах, — произнес араб и наклонил голову, уповая на милосердие этого здоровяка.
Добкин замялся, быстро прокрутив в голове все аргументы за и против убийства этого человека.
— И тебе тоже, — ответил он, быстро проскочил мимо араба и исчез между домами.
Когда Добкин поднимался по тропе к городу, ему показалось, что он уже был здесь. Он понимал, что это ощущение вызвано усталостью, нервным напряжением, да еще ему приходилось видеть старые карты Вавилона и макеты города, сделанные реставраторами. Как и большинство евреев, Добкин считал — если только эта история о Вавилонском плене действительно была правдой, — что когда-то здесь жили его предки, которые не остались, когда царь Кир позволил им уйти. Они ушли, а спустя несколько веков снова попали под гнет римлян. С того времени и вплоть до 1948 года у них не было места, которое можно было бы называть домом. Каким-то образом люди, носившие фамилию Добкин, после двух тысячелетий скитаний попали в Россию, а из России в Палестину, где и завершили свои скитания. А из Палестины… то есть из Израиля… Бенджамин Добкин вернулся в Вавилон. И теперь неизвестно, суждено ли ему снова увидеть Иерусалим.
Добкин отыскал древнее русло Евфрата, теперь вдоль берега легко будет добраться до района дворца. Через пятнадцать минут он уже смотрел на покрытых глазурью львов на башнях ворот Иштар. Миновав ворота, он двинулся по Священной дороге и вскоре заметил огни гостиницы. Часовых видно не было. Напротив гостиницы был разбит палаточный лагерь, а еще дальше Добкин разглядел небольшое здание музея. Похоже, ашбалы ушли. Ушли, чтобы снова штурмовать холм. Генерал стоял, затаив дыхание, и в этот момент услышал длинную очередь из автомата «АК-47», которая донеслась со стороны холма. А потом наступила тишина. Он кивнул. Во всяком случае, израильтян не застали врасплох. Интересно, кто выпустил эту очередь. Наверное, с поста наблюдения на склоне. К длинному списку добавилась еще одна жертва.
На секунду у Добкина мелькнула мысль попробовать отыскать в музее доктора Аль-Ханни, но он тут же отогнал ее. Времени и так в обрез. Да и можно ли доверять Аль-Ханни? А если и можно, то стоит ли впутывать его во все это? Добкин понимал, что у него нет никакого другого плана, кроме как сделать очень важный телефонный звонок, и на самом деле ему не хотелось даже думать о каких-либо иных планах. Осуществлению этой невероятной затеи могли помочь только дерзость, смелость и удача. Пока ему везло. Он нашел деревню Уммах, разжился камуфляжным комбинезоном, отыскал гостиницу, и, похоже, в палатках нет ашбалов. Теперь ему осталось только зайти в гостиницу и убить дежурного или еще кого-нибудь, кто мог случайно там оказаться. Но, возможно, там находятся раненые, а значит, и санитары. Может быть, их много.
Он подошел к передней веранде и открыл дверь в маленький вестибюль, поморгав глазами, чтобы они привыкли к свету. За стойкой дежурного сидел молодой араб в камуфляжном комбинезоне и читал газету. «Какая будничная картина», — подумал Добкин. Молодой араб оторвал взгляд от газеты, черты его лица напряглись, он пытался разглядеть Добкина.