— Что надо? — Дежурный, а это был Кассим, как раз только что собрался снова изнасиловать еврейку… если она еще не умерла. А теперь вот эта заминка. — Что надо? — Что-то было не так в вошедшем… как-то плохо сидел на нем камуфляжный комбинезон… мокрый, покрыт пылью, какие-то темные пятна, похожие на кровь. Нет автомата… бурдюк… да и головной убор надет неправильно. Кассим поднялся.
Добкин быстро подошел к стойке, перегнулся через нее, левой рукой схватил Кассима за волосы, а правой вонзил ему нож в горло. Затем он тихонько опустил тело Кассима на пол, потом вытер газетой руки и стойку. С пола еще доносились булькающие звуки. От стойки Добкин направился к двери с надписью на арабском «Кабинет управляющего» и открыл ее.
Небольшой кабинет освещал только торшер, в пятне света на полу лежала обнаженная женщина… или девушка… она лежала на животе, залитая кровью, и наверняка была мертва или близка к этому. По коже и прическе Добкин определил, что это не местная крестьянка, которую украли и притащили сюда со вполне определенной целью. Он быстро подошел к телу и перевернул его. Хотя лицо девушки было сильно разбито, оно показалось Добкину знакомым. Его худшее опасение — что она одна из пассажирок «Конкорда» — оправдалось, он с трудом, но узнал секретаршу Ягеля Текоха, но не смог вспомнить ее имени. Добкин опустился на колени и прижал ухо к ее груди. Девушка была еще жива. Он посмотрел на ее окровавленное тело, которое, казалось, было истерзано каким-то диким животным.
Подняв тело девушки, Добкин положил его на небольшую кушетку, стоявшую у стены. На крючке для одежды на двери висела длинная шерстяная накидка. Сняв ее, Добкин накрыл несчастную и, увидев графин с водой, плеснул из него ей на лицо. Девушка слегка пошевелилась. Добкин отставил в сторону графин, он не мог больше тратить ни одной секунды. Подойдя к столу, он снял трубку телефона. Этот привычный жест показался ему незнакомым, такое же чувство он испытал во время военных действий на Синайском полуострове, когда нашел работающий телефон в разрушенной деревне. Тогда он позвонил в соседнюю деревню — а она еще находилась в руках египтян — и объявил, что скоро возьмет ее. Но это была шутка, а сейчас — нет. Добкин с нетерпением ждал гудка. Над головой были слышны звуки шагов и стоны. Наверное, это раненые и санитары. А из-за стены доносились мужские голоса, ветер за окном трепал ставни. Работает ли телефон? Добкин посмотрел на него. Наборного диска не было, значит, связь осуществлялась только через коммутатор, но как же вызвать телефонистку? Он постучал по рычагу. Ему показалось, что прошла целая вечность.
Внезапно в трубке раздался мужской голос, грубый и раздраженный:
— Да? Коммутатор Хиллы! Слушаю.
Добкин набрал в легкие воздуха.
— Хилла, соедините меня, пожалуйста, с международным коммутатором в Багдаде.
— Вам нужен Багдад?
— Багдад. — Добкин понимал, что дозвониться будет трудно, ему следовало запастись терпением человека, строящего карточный домик. Одна неудача — и связь оборвется.
— А кто просит Багдад?
Добкин никогда не ценил демократии своей страны, пока не побывал в странах с тоталитарными режимами. Он замялся, потом сказал:
— Это доктор Аль-Ханни. — Нет. Это грубая ошибка. Телефонист в Хилле наверняка знает голос доктора. — То есть я доктор Омар Саббах, звоню из гостиницы при музее, которым руководит доктор Аль-Ханни. Соедините, пожалуйста, с Багдадом.
Некоторое время телефонист молчал, потом сказал:
— Ждите.
Интересно, где сейчас действительно находится доктор Аль-Ханни? В своем номере в этой гостинице? Или в музее? А может, он дома, в Багдаде? Добкин прижал трубку к уху и принялся ждать. Часы на стене отсчитывали минуты. Внезапно он сообразил, что смотрит на лужу крови на полу, и отвернулся. От усталости ему хотелось упасть на пол. Взяв телефонный аппарат, он пересек кабинет и опустился на колени возле Деборы Гидеон. Добкин смочил ей губы из своего бурдюка и влил немного воды в рот, потом пощупал пульс и приподнял веки. Девушка явно находилась в шоке, но она была молода и выглядела достаточно здоровой, чтобы не умереть. Генерал внимательно осмотрел ее раны. Теперь он уже совсем не жалел о том, что убил дежурного за стойкой.
Часы на стене отсчитали уже пятнадцать минут, голоса за стеной стали громче. Там играли в карты. Над головой раздался глухой стук. Наверное, раненый упал с кровати… а может, мертвого сбросили на носилки.
Кто-то вышел в вестибюль и крикнул:
— Кассим! Кассим! Где ты?
Добкин подумал, что так, должно быть, зовут мертвого дежурного. Не придет ли кому-нибудь в голову заглянуть за стойку?
Шаги приблизились к двери кабинета, дверная ручка повернулась. Не отрывая трубку от уха, Добкин протянул руку и выключил торшер. Дверь распахнулась, полоска света из вестибюля прошла в метре от Добкина и осветила то место на полу, где раньше лежала девушка. Второй край полоски света захватил ее голые ноги, свисавшие с кушетки.
— Кассим! Да где ты, сукин сын?
И в этот момент в трубке раздался голос телефониста из Хиллы:
— Вавилон? Вавилон? Багдад на линии. Вавилон, вы слушаете? Вы слушаете?
Добкин стоял, не шевелясь и даже не дыша.
Телефонист из Хиллы сообщил коммутатору Багдада:
— Вавилон отключился.
Дверь закрылась, и кабинет погрузился в темноту.
— Я слушаю, — тихо произнес Добкин.
— Что? Говорите. Говорите.
— Это Вавилон.
— Багдад, вы слышите Вавилон?
— Хилла, я слышу Вавилон, — ответила телефонистка из Багдада.
«В Багдаде отвечает телефонистка, а не телефонист, похоже, они там более цивилизованны», — подумал Добкин.
— Говорите, Вавилон, — предложила телефонистка.
Добкин задумался. Попросить ее соединить его с приемной правительства Ирака? Или объяснить ей, кто он и что ему нужно? Но тогда телефонистке международного коммутатора придется переключать его на городской коммутатор. Да и кого из правительства можно застать в такое время? А как отреагирует телефонистка на его рассказ? Добкин быстро прокрутил в голове несколько вариантов, но все они могли закончиться тем, что связь оборвется.
— Говорите, Вавилон.
— Соедините меня… — Не стоило даже пытаться дозвониться до Израиля через исламские страны. Можно попробовать через Стамбул, но он не говорит по-турецки, значит, в Стамбуле нужно будет попросить соединить с телефонисткой, которая говорит по-арабски. А если коммутатор Багдада не отключится, то у них сразу возникнет подозрение, когда он попросит Стамбул соединить его с Тель-Авивом.
— Вавилон, будете говорить?
— Да. Афины. Соедините меня с Афинами.
— Почему вы звоните в Афины? Кто вы?
«Вот стерва».
— Леди, я доктор Омар Саббах, хочу поговорить со своим помощником в Афинах. Соедините меня без всяких задержек.
Некоторое время в трубке стояла тишина, потом телефонистка ответила:
— Придется немного подождать, доктор. Я перезвоню вам, когда соединюсь с Афинами.
— Нет. — «Сейчас она спросит почему».
— Почему?
— Здесь… плохо работает звонок. До меня никто не может дозвониться.
Молчание.
— Багдад, вы меня слушаете?
— Да, да. Ждите, оставайтесь тогда на линии.
— Спасибо. — Добкин услышал, как Багдад говорит с Дамаском, потом Дамаск с Бейрутом. Было время — на самом деле просто считанные дни — когда из Бейрута можно будет запросто позвонить в Тель-Авив, ведь их разделяло всего двести километров побережья. Но сейчас ситуация была совсем иной, и Добкин не хотел рисковать. Беглый арабский язык сменился ломаным турецким и плохим арабским, когда разговор между собой повели телефонистки Бейрута и Стамбула. Часы продолжали отсчитывать минуты. Добкину даже не верилось, что ему удалось дозвониться так далеко, он ожидал какой-нибудь неприятности — или оборвется связь, или снова откроется дверь. По лицу струился пот, во рту пересохло. Ему даже казалось, что он слышит в темноте биение своего сердца.
Игра в карты в соседней комнате подходила к концу. Снова кто-то звал дежурного, раздавались и крики раненых. Добкину показалось, что он слышит звуки автоматных очередей, доносящиеся с севера. Лежавшая на кушетке девушка застонала во сне, и Добкин затаил дыхание.
Стамбул говорил с Афинами. Телефонистка в Афинах лучше говорила по-турецки, чем телефонистка в Стамбуле по-гречески. Потом Стамбул говорил с Бейрутом, а Бейрут через Дамаск прямо с Багдадом. Хилла уже отключилась, и телефонистка из Багдада говорила напрямую с Вавилоном.
— Афины на линии.
— Спасибо. — Телефонистка, которая была на связи в Афинах, заговорила по-турецки, но потом быстро переключила Добкина на телефонистку, говорящую по-арабски.
— Какой вам нужен номер?
Интересно, все ли телефонистки исламских стран отключились от линии? Сначала Добкин решил попросить переключить его на телефонистку, говорящую по-английски, но лучше было не привлекать к себе лишнего внимания. Он еще немного подождал, давая время телефонисткам промежуточных станций отключиться от линии. Телефонистки обычно любили потрепаться и послушать чужой разговор, пока их не оторвет от этого новый звонок или не наскучит прослушиваемый разговор.
— Это Афины? — спросил Добкин по-арабски.
— Да, сэр. Какой вам нужен номер?
— А вы бы не могли отыскать для меня номер телефона?
— Конечно, сэр. Чей номер я должна найти?
Добкин молчал, вспоминая своих знакомых археологов.
— Доктор Адамандиос Стасатос. Он живет в районе Кипсели, — медленно и отчетливо произнес генерал.
— Подождите, пожалуйста.
Добкин был уверен, что арабские телефонистки уже отключились от линии, но все же имелась вероятность прослушивания где-нибудь людьми из службы безопасности. Международные звонки не такое уж частое явление в этой части мира, а уж тем более в такой час. Даже в Израиле международные звонки прослушивались «Шин Бет».
В трубке раздался голос телефонистки:
— Доктор Стасатос, район Кипсели. Сейчас наберу номер.